На десяток краёв и на сто областей –
всем простыть и достать из могилы поэта,
затащить его в сказки для рыжих детей,
заложить в долгий камень и помнить за это.
Оглашенная-правда, пугливый снегирь,
верещала его перебивчивым сказом,
он грустнел в нашу даль, он воспел нашу ширь,
он раскидывал мозгом, подёргивал глазом…
Пусть едва он за женщин тончал и вино,
так уж рядом мужали, крепчали, грубели,
прозревали в словах, хоть на деле оно
не имело ни вида порою, ни цели,
в напирающем хаосе строк и разлук
много после уж – люди смутились едва ли,
но замкнули минувшее крошево в круг
и по-своему как-то сочли и назвали…
Что случилось на свете, куда этот бег
и чему ты в итоге невольный свидетель –
это знает на осень свалившийся снег,
это ветер, срывающий дерево с петель,
но очнувшись в объятьях, не скажешь «пусти»,
не сочтёшь от смятенья, что ты невезучий,
ибо пусто
и не к кому больше идти
и любить по-живому для честных созвучий.