Черносливом темнеет матовый воздух,
Отдающий резиной, лакрицей, перчаткой врача,
Отвернувшего вентиль на капельнице, и журча
Исподволь гадкий холод по вене, как запах в ноздри.
Ноября гадкий холод вторгается за двубортный,
Между делом нашаривая, что плохо лежит
В закромах, за бумажной раздвинутой ширмой души.
Нет мерзей дисциплины и хуже спорта,
Чем терпеть уязвимость под пальцами педиатра,
В мыльных кафельных стенах и на клеёнке кушетки.
Осень сбросила кольца, туфли, горжетку,
Нитку жемчуга, как в провинциальном театре
Актриса, сказавшая: "Осточертело
Воодушевляться, душа - дефицит,
Заграничный товар, безотказный сбыт.
Я в постель, благо осталось тело".
До костей обирая боярышник и крушину,
Холод так мало готов отдавать взамен.
Только темень щедро наматывает на безмен,
Продает за бесценок и режет аршином.
Леденцовые полосы разлившегося неона
По мазуту вздувшихся уличных жил скользят.
Чем черней вечера, тем трезвей и отвесней взгляд
В небо, корчащееся от холода Лаокооном.