Старший брат
Жизнь идёт, прошло три года
И Мстислав уже не тот.
Хоть любимец у народа,
Не достиг ещё высот …
Срывов были единицы
И один произошел.
Прибыл путник из столицы,
Он с письмом к нему пришёл.
А пришёл почти негласно,
Ночью, … тихо постучал.
- «Князя мне!» - сказал он властно:
- «Чтоб никто не докучал».
Гридни, ясно, пропустили,
Но остались, все стоять.
А Мстислав: «Зачем пустили?
Сколько можно повторять.
Ночью спят. Кому не ясно?
Ночью что-то выяснять …
Так со мной небезопасно,
Я могу и плётку взять».
Гридни только хохотнули.
Знали – князь у них не злой.
- «Мы сначала оттолкнули,
Но ворвался в дом, как свой.
Он сейчас сидит в светёлке
И воды просил подать.
Дверь входная на защёлке,
Чтоб не вздумал дёру дать».
- «Хорошо! Быть здесь у двери,
Я зайду поговорить.
Посмотрю, в какой манере
Будет с князем говорить».
Он вошёл, сидит мужчина,
Капюшон одет до глаз.
Непохож на господина,
Был одет не напоказ.
Толь монашеская ряса,
Но изношенная в хлам …
Он подумал, … вдруг затрясся …
Смех? Не верил он ушам.
Посетитель повернулся
И откинул капюшон.
- «Ты откуда к нам вернулся?
Феодосий!!! Я сражён!»
И Мстислав с большой любовью
Длань его поцеловал.
- «Десять лет, … а я всё помню»
Как в признание сказал.
- «Что заставило, скажи мне,
Ведь тебе немало лет,
Путь пройти непостижимый …»,
Но монах молчал в ответ.
Взгляд был добрый, но и строгий.
- «А ты, милый, возмужал!
Был мальчишка босоногий …»
- «Мономаху подражал.
Феодосий, ради Бога,
Не темни. Зачем пришёл?
Не забота ж педагога
О Псалмах? Не это ж счёл?»
Но монах не торопился,
Сделав лишь воды глоток,
Трижды вдруг перекрестился:
- Да, прости меня Пророк!
Я прошу, сейчас настройся
Долго слушать и молчать.
В своей памяти не ройся,
Знаю я с чего начать».
Тут Мстислав встал, вызвал гридни:
- «Принеси-ка нам поесть
И вино, чтобы не «злыдни» …
До утра сюда не лезть».
Снова сел к себе на место.
Принесли, что было, снедь;
Рыба, дичь, кабан известно,
Только часть, всего не съесть.
И вина сосуд солидный,
Лучших греческих сортов.
Котсифали самый видный,
Мягкий, нежный без понтов.
- «Предлагаю подкрепиться,
Раз ждёт длинный разговор.
Можем и не торопиться,
Ты ж с дороги не в укор».
После чарки котсифали
Феодосий стал другим.
Опьянел? Нет-нет! Едва ли …
Голос стал чуть-чуть глухим.
Он действительно с дороги
Был, не евши, и устал.
У монахов вкусы строги,
Но противиться не стал.
Пока кушали, молчали,
Каждый думал о своём.
Юный князь не ждал печали,
Жил пока одним лишь днём.
Феодосий размышляя,
Выбирал, как всё начать.
Малой толики, не зная,
Мог вполне и накричать.
- «Всё случилось в раннем детстве» -
Так монах решил начать:
- «При своём-то малолетстве,
Ты решил права качать.
Лыжи взяв, зимою было,
Ты к Десне, … реку не знал.
Десять метров, как проплыло,
Под тобою, как финал.
Это так ты прокатился
Без лыжни и прямо вниз.
Результат – в обрыв свалился,
Так закончился каприз.
Ты без памяти валялся,
Все решили, что умрёшь.
Ангел твой к тебе являлся,
Ты шептал ему: «Придёшь …»
Но помог и однозначно
Сам Святой Пантилеймон.
Мать молила и удачно,
Он для Гиты – эталон.
Есть такой Готфрид Бульонский.
Герцог, знатный человек.
Дед Гарольд - король саксонский
Был знаком с ним много лет.
Твоя мать тайком от мужа
Переписку с ним вела.
Пусть брехня будет досужа,
Гита верная была».
- «Ты, поди, оговорился?
Почему была, сказал?»
- «Хочешь, чтобы рассердился?
Я просил, чтоб не встревал».
И Мстислав притих тревожно,
Стал во всё полней вникать.
- «Я продолжу, если можно?»
И ответ не стал он ждать.
- «Он, как герцог лотарингский,
Орден рыцарский носил.
Гнев на нём был сарацинский,
Гроб Христа восстановил.
Он прошёл всю Палестину,
Взят был Иерусалим.
Вавилон, Эдом, Медину …
И везде незаменим.
Как король Иерусалима,
Он был им провозглашён,
Готфрид год, не без отжима,
Пробыл им и сам ушёл.
Защитил он Гроб Господни,
Так его и стали звать.
Как стена от Преисподни,
Он защитник Веры мать.
А теперь о главной вести.
Когда ты пришёл в себя,
Мать твоя со мною вместе
Просто нянчили тебя.
После этого ходила
В древний Кельнский монастырь.
В жертву средства приносила,
Подарила свой Псалтырь.
Там зарок дала, ей вещий,
Если сына не сдадим.
Как паломница, не меньше,
Посетит Иерусалим.
И с того дня переписка
С Готфридом и началась.
Он писал ей: «Всё неблизко
И опасность разнеслась.
Сарацины в Палестине
Убивают христиан.
Грабят всё в Иерусалиме
И Христос для них смутьян.
Свой поход в Святую Землю
Мы конечно совершим.
Я другого не приемлю,
Эти банды сокрушим.
И когда в Иерусалиме
Воссияет снова Крест.
Приходи, я буду в Риме,
Это будет добрый жест».
Она всё мне рассказала
И позвала меня в путь.
Всё толково рассчитала,
Что назад не повернуть.
Помнишь, как она прощалась,
Когда княжить уходил.
Она с Богом совещалась,
Он тебя благословил.
Мы ушли вслед за тобою,
Только шли мы на Восток.
Твой отец не знал, не скрою …
Говорят всему свой срок.
Мы прошли всю Палестину
И вошли в Иерусалим.
Если я когда-то сгину,
Буду прозванным благим.
За тебя молились оба,
Целовал Голгофский Крест.
У Господня были Гроба
И тут не было чудес.
А потом пришлось расстаться,
В Русь пошёл среди руин.
Что могло с ней дальше статься,
Знает только Бог один.
Через год монах с Афона
Мне письмо это принёс.
Говорит: «Читал с амвона
Эти строки не без слёз.
Это русская писала
И причём из знатных лиц.
Имя только не назвала …
Вспомнишь, может учениц».
Вот письмо, оно, как эхо
Отозвалось на наш зов.
Расстояние не помеха …
Это звон колоколов».
Взяв письмо, Мстислав невольно
Чуть закрыл свои глаза.
И в картинке детства больно
Зазвучали голоса.
Он услышал мать родную
И её прощальный вздох.
В ту минуту роковую
Он действительно оглох.
А открыв письмо, весь сжался,
Почерк матери узнал.
Как он этого боялся …
Всё же тихо прочитал:
- «Это логово шакала,
В этой тверди Бога нет.
Злобу солнца испытала,
Воздух просто перегрет.
По ночам тоска зловеща,
Жизни нет, кругом лишь смерть.
Вой шакала, не мерещась,
Дополняет круговерть.
И пески! … О, Палестина …
Ты Священная Земля!
Богом избрана! Повинна?
Раз вся стала из огня.
Нет травы. Пески, барханы …
Всё покрыто, как ковром.
Где мои родные страны,
Где супруг мой, дети, дом …
Пусть живут, они безгрешны,
Я останусь, здесь лежать.
Перед Богом всё мы грешны
И суда не избежать».
И Мстислав забылся как бы,
Но монах покой прервал:
- «Мономах всё знает, так бы
Сообщить тебе б не дал.
Год назад он вновь женился.
Половецкий хан стал тесть.
Сообщить тебе стремился,
Не посмел, причина есть».
Феодосий встал, взбодрился
И ещё хочу сказать:
- «У тебя же брат родился!
Хоть Георгий, Юрой звать!!!»