Я не хотел этого.
Ни смерти Летова,
Ни жизни украдкой.
Ни божьего, ни кесарева, если кратко,
А если длинно — ближнего и веса его.
А если совсем длинно — история зачастую начинается с городка,
В котором мало людей и купол храма, похожий на парашют.
История конкретно взятого человека тут неожиданно коротка,
Зато от длины улиц пробирает жуть
По карманам и закоулкам, караванам и их собакам,
Держащимся длины поводка и обычаев тамошнего карнавала.
В этом месте не существует других мест,
Оно ограничивается базаром, главной площадью и вокзалом,
С высоты птичьего полёта похожим на крест,
Зачеркивающий ещё один круг провинциальной Сансары.
Забавно, когда ничем не примечательный, обычный народ,
Живёт лишь приметами, да обычаями.
И как минимум тем напоминает коровник собой,
Что обитатели его чрезвычайно набыченны.
Итак.
Корон выдавать не стали,
Зато коронок и пломб полна челюсть.
Только тусклые огни стоп-сигналов
Изредка подсвечивают дорогу, повороты, качели.
Пятак перед домом спит,
Зубцам крыш не хватает рта,
Но его заменяет лифт.
Что-то явно пошло не так.
Только замер особняком давно скособоченный монастырь.
И моя ностальгия беспочвенна
Без испорченной борозды.
Весь мой пыл — мертвецом на обочине:
Запылился и подостыл.
Разум стал для него убийцей,
Обстоятельный был лиходей.
Век смотрел сквозь очки на их лица.
Но клянусь вам, что он не хотел.