Так и паришь, вздевая стрельчатые руки,
Стремясь сравняться с Эйфелевой башней.
Тебя Париж не принял на поруки
Своей беспечностью всегдашней.
Ту тяжесть каменных страниц перелистай,
Замшелых плит церковного прихода,
И вспомнишь, как достичь в полёте птичьих стай,
Хотел звонарь несчастный Квазимодо.
Пра-символ некой чуждой веры,
Застывши, на твоих карнизах,
Печальной памяти химеры
Расселись в позах, словно в ризах.
А у подножия дрожала в смертной муке
Толпа, распятая на жертвенных ступенях.
По всем канонам инквизиторской науки
Пробиты насквозь яблочки в мишенях.
Твои колокола - певцы любви и воли,
Взывали к не прощавшим небесам.
Орган рыдал, как вьюга в русском поле,
И жгли костры, и кость кидали псам.
Ты - патриарх, и славой поднят на щит
В знак уважения к седым годам,
Но всё ж признания в потомках не обрящет
Твоя сомнительная святость Нотр-Дам.