(д и п т и х)
1.
Пахнет морем. На сетях
сука спит, а с ней щенята.
Облака спешат куда-то
на приличных скоростях.
Адалары. Чайки. Пирс.
Знал счастливую здесь долю:
я с дружками тут попил
Крымского портвейна вволю…
В небе синем Аю-Даг
контур обозначил чётко.
Волн шуршанье и чечётка
не кончаются никак.
К ритму их привык Артек.
И, вплывая в царство Феба,
пол-луны, как чебурек,
пышет в масле звёздном неба.
В прошлом веке здесь Поэт
счастлив был. Ушёл от сплина.
А потом ещё Марина
сей дополнила портрет.
Диорит, песчаник, туф,
и знакомо всё, и ново,
кто придумал это слово,
словно выдохнул, – Гурзуф?
Эта бухта, этот вид,
всё и вся – давно известны.
Поболтаю с парнем местным,
может, он мне объяснит…
2.
Скала Шаляпина. Артек.
До гор подать рукой.
Кончается двадцатый век,
Век бурный, непростой.
Не вправе я подбить итог
ему – хотя, как знать!
От Аю-Дага на восток
летит бакланов рать.
Июнь.
На пирсе рыбаки.
И чувствовал не я ль
те осторожные рывки,
когда берёт кефаль?
Здесь генуэзцев след.
И здесь,
растрёпаны слегка,
в лазури,
как в растворе взвесь,
маячат облака.
Над бухтой Чехова стою,
вдали – плавучий кран,
и все обиды, что таю,
уходят, как туман.
А парком к дому Ришелье
идёт, спешит народ.
Наш век практичней
и смелей,
но задушевней – тот.
По этим лестницам крутым
Я здесь бродить привык.
Тот век – ах! –
непереводим
на грубый наш язык.
За далью, словно в дымке,
скрыт,
но вдруг мелькнёт, как мыс:
там слово Честь и слово Стыд
ещё имели смысл…
Гурзуф, ты на ладони весь!
Среди лачуг и вилл,
неужто, думаю, вот здесь
сам Пушкин проходил?
Но это факт.
И потому
отсюда далеко
я вижу. И в мечтах тону.
И на душе легко…