Легенда о Землепроходцах в шести картинах.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Атаман.
Ксения.
А н а я.
МатвейКолчин.
Филька Шиш.
ТимошкаОбида.
К в а к,
О г л а з о в.
Кипарисов.
Гнусарев.
Перешибиврата.
Лука Лазорченков.
Пух.
Скорняк.
Б у т и н.
Василек.
Трон.
Медведь.
X м и л ь.
Он и Она.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Предрассветная тайга. Над небольшим огоньком волхвует Ксения.
Ксения. Встану, благословись, пойду, перекрестясь, из дверей дверьми, из ворот воротами, да в подвосточную сторону. Заклинаю и проклинаю все духи лукавые и от злых человеков и от дому его.
Молитвами ангелов, а их тьмы тем, прогоняем и отдаляем всякую злобу, и лукавство, и зависть, и ревность, связание, удержание, злостреление, лукаво око, златоглаголание, язычное уядение, примолвы, и все, что вредное, и советование злых человеков, лихой взгляд, и иных уроки злые пакостные, и злые примолвы бесовские, и заклинания душепагубные и теловредные, и неугодования, и к смертоносным язвам, и всяких шкод жития сего суетного ко убожшо и умалешпо живота и имени Атамана вся¬ких волхвованием волхвующих. Что зло - да отдалится от раба божьего Атамана!
И что лукаво бысть в дому том, в нем прочтется сия молитва, яко да разрешится, аще будет на небеси связано или на земле иди в море, да разрешено будет!
Яко же на земле сей: или на пути, или на поле, или в горах, или в пещерах, или в пропастях земных, или в репе, или в истоцех, или в кладе-зи, или в кровле, или в дверях, или в оконце, или в верхнем пороге, или на дне, или в тине, или в основе, или в стене - да разрешится!
Или во дворе, или во входе, или в дверце, или в брусе, или во рве, или в древе, или в листе и корени, или в ветвии да разрешится!
Или в капище идольском, или во власах брадных, или в коже плотской, или в главном убрусе, или в ножном обувении, или в злате, или в серебре, или в меди, или в свинце, или в олове, или в железе, или в морских рыбах, или в животных четвероногих земных, или в птицах, летающих по воздуху, или в харатьи, или в бумаге, или в черниле. или в некоторой вещи - да разрешится!
Будьте слова мои крепки и прочны.
Ключ - Замок.
Аминь, аминь, аминь!
Кричит петух, заметно светает. Просветленная Ксения поднимается с колен,
наступает на огонек и уходит. Тенью следует за ней Хмилъ, с сомнением
смотрит место, где она волхвовала, берет с земли какие-то перышки, палочки.
На всякий случай крестится. Уходит. С обнаженной саблей выскальзывает
из кустов Оглазов. За ним - Филька Шиш.
Ш и ш: Ну че?
Оглазов. Был кто-то! И костер жгли - смотри!
Шиш (шепотом). Коль, а Коль...
Оглазов. Ага...
Ш и ш. От Москвы до Шилки сколь?
Оглазов. Сдурел? Службы не знаешь?
Шиш. Эх, Оглазов, служил ты сто лет, а выслужил сто реп! Вернулись уже, дома, считай, а ты - все бы сабелькой играть, дате малое!
О г л а з о в. Ты придержи язык, клейменый. Зачем таких, как ты, в дозор только посылают? Если тебя дучеры не пристукнули - так ведь я сам могу. Выведешь, верхолет! Как будто у нас служивых не хватает, кому ратное дело за обычай, а то - не стрелец, не казак, сбоку припеку.
Ш иш.Тю-тю-тю... Два дня ходим с тобой по лесам-два дня ворчишь. Да ладно тебе, идем, свои уже тут, свои!
Оглазов. Свои - да не дома! Забыл, как нас люди богдойские чуть сонными не взяли? Троих похоронили - да все удальцы, не тебе чета! Тут всякого куста остерегаться надо. Вот кто костер жег? Свои?
Шиш. Кому ж еще? На тыщи верст - ни души! И не пугай ты меня Христа ради - меня после моего дома голыми руками не возьмешь. Посидел бы в яме-блошнице годик-другой, каждого куста не шарахался бы.
Ударили топоры, слышны негромкие крики: «Давай!", «Поберегись!», «Поднять, подняли - а разбудить забыли!» - и т.д.
Оглазов. Точно свои. Ну, слава богу. (Прячет саблю.) Идем к Атаману, чарку за службу выдать должен. Шиш. Коль, а Коль? Оглазов. Ну.
Ш и ш. От Москвы до Шилки сколь?
О г л а з о в. Ну, ботало... Ступай!
Уходят. Крадучись появляется Аная, смотрит следы. Свистит дроздом, ей отвечает сова, и выходит Ксения.
Ксения. Аная, ты что же в такую рань? Матвей, наверное, работать ушел, а тебе скучно стало, да?
Аная. Матвей! Матвей... (Делает жест левой рукой, изображает, как Матвей рубит лес.) Кисюша... (Пытается что-то объяснить.)
К с е н и я. Ну да, лес рубит, а вокруг тебя одни мужики - бородатые, страшные, с оружием все? Да ты не бойся! Ты же у нас одна такая...делова, что пчела, красна, что райская птица, верна, что горлица! А у нас в России такой закон: один муж - одна жена, и никто тебя не обидит, все знают, что за Матвеем ты!
А н а я. Матвей - нет. Кисюша... (Показывает на землю.) Ходить... люди ходить...
Ксения. Ходил кто-то? Да не волнуйся ты! Это ватажники наши из дозора пришли, сама видела.
А н а я. Нет, нет, нет! Кисюша ходил... люди ходил... Химили!
Ксения. Как же тебя русскому языку научить-то? Несчастье, право, несчастье. Всея знаю сама, одного не знаю: волнуешься отчего? Ну, проснулась ты утром. Матвей работать ушел. Ты ко мне пошла. Меня нет. Атаман один.
А н а я. Атаман! О, Атаман! (Грозит кому-то пальцем, изображая атамана.)
Ксения. Ты меня искать стала... По росе следы хорошо видны. Тут другие следы увидела? Ну и что?
А и а я. Ах! (разгневана). Кисюша... люди... (Что-то ищет на земле.)
Ксения. Да не сердись ты на меня... Хоть одна душа во всем царстве безлюдном! Ничего, может, еще и не уйдем мы отсюда никуда, заживем здесь на воле, друг друга понимать научимся, тогда и расскажешь мне, что же такое ныне приключилось...
А н а я. Химили! (Резко бросает в кусты камень. Появляется, потирая лоб, Хмиль.) Химили. Ходить. Кисюша.
Ксения (удивлена). Ходил за мной? (Хмиль угрюмо молчит.) Зачем ходил?
Хмиль. Мало ли что... нападет кто.
Ксения. Медведь, например? Слышь, Аная, берегут нас удальцы, переживают, три бабы на всю ватагу - так и до ветру сходить нельзя, сберегатели!
Хмиль. Посмотрела - рублем подарила, и на том спасибо. А только не со зла ходил я за тобой, Ксения.
Ксения. Слышишь, топоры стучат? Давно работать пора, а ты тут, как неприкаянный, Хмиль. Опять рассказывать будешь, как в Персию за зипунами ходил? Как жемчуга шапкой черпал? Так слышали уже! Людей постыдись, что Аная подумает про тебя?
Хмиль. Постой, атаманша, по-божески як тебе, по-человечески! Предупредить хотел. Что мне твоя Аная! Она в этой тайге своя, в любую сторону пойдет - цела будет. А вот твоему атаманству, не ровен час, может и конец прийти - куда денешься? Вспомянешь тогда жемчуга мои -не все ведь по кабакам раскидал, припрятал на неласковый день...
Ксения. Окстись, Хмиль! Что за речи слышу?!
X м и л ь. А вот те и речи. Наудачу казак на лошадь садится, наудачу казака и конь бьет. У атамана свои заботы, не замечает нас, многогрешных, а у тебя - глаза свои! Не ослепли?
Ксения. Не ослепли, Хмиль... Ну так досказывай.
Хмиль. Зачем струги рубили, зачем на большую воду шли? Один был уговор! А остроги ставить, срубы рубить, рвы копать - не было уговора. Того и гляди землю пахать начнем. Это нам, вольным казакам - не подойдет. Мы бы до зимы весь Амур до самого моря к рукам прибрали, а тут гляди - зимовку Атаман надумал, что ли? Ворчит народ,
Ксения. Ворчит? Зимы испугались?
X м и л ь. Зимы - тоже. Много ли у нас припасов? Кажется; много! Амбары ставим! Зачем? А случись что... Что летом ногой подденешь -зимой губами поднимешь. А народ у нас ~ всякий, иные снегу не любят, а иные его и не видели, настоящего-то снегу. Конечно, боятся. Вот и гудят.
Ксения. А ты?
X м и л ь. А я... Мне все нипочем, я от скуки сюда за тобой пришел. Бабьи города недолго стоят - так думаю.
К с е н и я. Ну, а без баб и города не стоят! Что ж ты счастье свое проглядел, когда дучеров проходили? Матвей, считай что однорукий, и то какую девку отхватил...
А н а я. Матвей? Матвей?
Ксения. Матвей - удалец! Не то что Хмиль - за мужней женой на край света волочится!
Хмиль. Это кто ж вас венчал, Ксения? Да и где же? Что за поп? А мне любая не нужна, у меня, слава йогу, две руки пока! Мне та нужна - какую сам выберу.
К с е н и я. А не боишься да за слова свои - головой заплатить?
X м и л ь. О своей голове подумай. Казаки круг нынче собирают. Будут атамана обо всем спрашивать.
Ксения. Это как же - круг? Отчего Атаман ничего не знает?
Хмиль. Вот ныне все и узнает. Кабы не вышло чего... не видел, где упал, гляжу - ан лежу. Оттого и ходил за тобой, атаманша. Считай, что товарищей своих тебя ради выдал.
К с е н и я. Ах, чуяло мое сердце! Да ты думаешь он мне что сказал заранее?!
Хмиль. Видел. Две ночи на струге сидит один. Думает.
Ксения. Одним глазом спишь, а другим стережешь?
Хмиль. Себя ли ради, атаманша?
Ксения. Не криви душой! Коли от чистого сердца-спасибо. А только не в моей это власти все!
X м и л ь. И на тебя клевету возводят... повторять не хочу.
Ксения. Пусть так... Только помни: я за Атаманом в огонь и в воду пойду, ничего тут тебе не выгорит, случись что. Ступай.
Хмиль. Ну... быть бычку на веревочке, хлебать лапшу на тарелочке... (Уходит, махнув рукой. На секунду задерживается.) Но и я тебя не оставлю -помни!
А н а я. Атаман? Атаман? Атаман?
Ксения (без сил садится на землю). Атаман...
Проходят двое: Он и Она. Кто тут поможет, кто разумное слово молвит?
Она задерживает Его, кивая на Ксению. Он сурово одергивает ее и уводит.
...лихой взгляд, и иных уроки злые пакостные и теловередные... и всяких шкод жития сего суетного ко убожшо и умалению живота и имени всяких волхвованием волхвующих... что зло - да удалится от раба божия Атамана!
КАРТИНА ВТОРАЯ
Стан. Частокол, недостроенные избы, приметы походной жизни - рыбачьи сети, пушка, метки, инструменты, оружие. Пух и Кипарисов развешивают на
просушку сети.
П у х. Я ей: стрижено - она мне: брито. Я ей слово - она мне десять. Не согласен я так! По какому праву? По злому нраву! А я - терпи? Ну вот и собрался...
К и п а р и с о в. Да из каких краев-то?
Пух. Сам Устюг Великий!
Кипарисов. Устюг... У вас там тоже бояр побили?
П у х. И бояр побили - и не бояр тоже побили. И ярыжек побили, и монахов не забыли, и крестьян честных до слез довели. Всех. Антихрист пришел.
Кипарисов. И тебя побили?
П у х. А что я, других лучше? И меня, и соседа. Так ему что - у него бабу до смерти, а мою - хоть бы пальцем! Я ей: брито - она мне: стрижено!
Кипарисов. В кандалах шел?
Пух. Кто?
Кипарисов. Да про тебя спрашиваю!
Пух. Куда - в кандалах? Зачем?
Кипарисов. Ну в Сибирь эту, известно куда, тут вашего брата пруд пруди...
П у х. Да я ж тебе рассказываю! Решился я тогда - или всю жизнь в несогласии маяться? Вот и пошел, так и пошел... Пусть теперь помается!
Кипарисов. Кто?
Пух. Про кого тебе я битый час толкую? Жена! Баба то есть!
Кипарисов. Подожди... Так ты из-за несогласия с женой... Через Россию, да через Волгу, да через Урал, да по Сибири, да мимо Байкала в Якутск, да вниз по Шилке...
Пух. Нуда! Пусть теперь попробует! Каково ей ныне одной, а? (Долго хохочет.)
Кипарисов. Легкий ты мужик! Сущий Пух!
П у х. Отец был Пухом, и дед был Пухом, а мне - куда деваться? Только знаешь, Кипарисов, легкие - они ведь без злобы...
Кипарисов. А я что - злой?
Пух. Ну, злой - не злой... пасмурный.
Кипарисов. Будешь тут пасмурным. Ну вот чего мы сегодня с тобой наловили? И бреднем, и мережкой... На два раза, если всю ватагу взять? А если б на Амур - да неводом? Да без этого комарья, на ветерке, да рыбка царская? Чего нас Атаман в такую глушь завел - как думаешь?
Пух. Атамана, небось, тоже комарики едят да нахваливают! Надо так, значит.
К и п а р и с о в. А ты не слышал, что это мужички говорили?
П у х. Про что?
К и п а р и с о в. Ну как про что? Сам знаешь, небось, а? Да не виляй ты, одна ж ватага, куда скроешься...
Пух (шепотом). Это ты... про Беловодье?
Кипарисов в недоумении). Про какое еще такое Беловодье?
П у х. А про что?
К и п а р и с о в. А ты про что?
Пух, Ну вот и договорились! (Долго хохочет.) Имечко у тебя красивое: Кипарисов - отчего бы это, а?
К и п а р и с о в. Да не из простых я, не понял, что ли... Временно я тут, в опале, можно сказать. Время придет - обо мне еще сам Царь-батюшка вспомянет...
Пух. Ухты! То-то, я гляжу, пальцы у тебя как крючья, никакие можешь с сетью совладеть! Да не обижайся ты! Этому ж делу тоже учиться надо. Дал бог руки, а веревочки сам вей! Куда деваться? Тем паче, если роду не нашего, не простого...
Кипарисов. Ну ты, Пух, не очень. Свербишь, как перо в носу. (Обижен.)
Появляется Оглазов, он без доспехов, в нижней рубахе.
Эй, Оглазов! (Подходит к нему.) Ну, что видел во темном бору? Три дня пропадали, кажись.
Оглазов. Да уж вволюшку побродили, на тыщи верст - ни души человечьей. А вот у тебя, Кипарисов, тут промеж глаз деревня сгорела, а ты и не заметил!
Кипарисов. Заметил никак.
О г л а з о в. Ну так рассказывай! Что это мужики задумали?
Кипарисов. Сам черт не разберет. Донцы с каторжанами шепчутся, служивые наши куда-то на сторону глядят. А одно на уме... не то делаем...
Оглазов. Похоже, что не то.
Кипарисов. Зачем в эту речушку он ватагу загнал? Пушки не развернешь, пищали - хоть в воду брось. Возьмут нас тут одними ножами -и поминай как звали. Мне тоже не нравится!
Оглазов. Что ж Атамана не спросят?
К и п а р и с о в. Ну мы с тобой служивые, не положено. А другие... смотрят пока.
Оглазов. Верно говоришь: не положено. Атаману видней. А вот что казачки сегодня круг собрать хотят...
К и па р и со в. Да ну!
Оглазов. Яж говорю: деревня меж глаз сгорела! То-то и ну. Со мной Шиш в дозор ходил. Думаю: его ждали. Он у них главный заводчик. Ну ты виду пока не подавай... но гляди в оба!
Кипарисов. Сами шепчутся, а служивым не говорят... В случае чего -Атамана прикрыть надо?
Оглазов. Я тоже так рассуждаю, Кипарисов. Хорошо, что мы с тобой однова мыслим.
Кипарисов. И еще: до срока за оружие не браться, чтоб не спугнуть кого...
Оглазов. Только сам сказать хотел! У тебя понаумился, видать. Перешибиврата, Гнусарев, Верзига - с нами будут. Остальных служивых -подготовим как надо... Не любит нас казачья братия! Не могут забыть, как мы их в Малороссии да на Волге бивали! Ну, давай пока да знака жди. (Уходит.)
Призадумался Кипарисов. Несут бревно трое: Лука Лазорченков. Мигяй Квак, Матвей Колчин.
К в а к (командует). Стой. Поберегись, С плеча! (Бросают бревно.)
М а т в е й. Ты что, споткнулся?
К в а к. Ну да, левая нога за правую цепляется!
М а т в е й. Ну ты не дури, Квак. Нам еще до вечера уряд немалый назначен.
К в а к. Одни рыбку ловят, другие в лесочке прогуливаются, а мы -вали, руби, неси? отдохнем!
Матвей. Сидя устанешь скорей, Квак.
Лука. Матвей правду говорит. Или тебе слово Атамана - не закон, раз плюнуть?
К в а к. А ты что это за Атамана думку думаешь? У него грамота от воеводы, он над нами всеми поставлен, так пусть он и думает за нас один, не надо за него думать. А если думает, то знает, что мы не лошади, и за всю ватагу работать нелюбопытно!
М а т в е й. Да что вы все в последнее время: кто в лес, кто по дрова? Какой только бес во всех вселился? Все бы друг на друга крамолу возводить!
К в а к. А тебе - по душе все это? Бревна, срубы, никак новую Москву взялись строить! Ты же из пашенных, Матвей, сам говорил? И я, как дурак последний, крестьянином был. Подати многие, правежи немериые, корма солдатские, деньги запасные, отпуска ямские, кортомы судовые, письмо вытное, письмо сошное - все для смиренного крестьянина бодрые люди уготовили! А сюда мы зачем бежали? Чтоб землю пахать? Возьмись за соху тут же хомут наденут! С меня хватит!
Лука. Умный детина. Знает, где хлеб, где мякина. Да здесь же тебе не Тамбов, Митяй.
Квак. Мы добрались - а по нашему следу и все другие придут: Подьячие, приказные, дворяне, бояре - только путь укажи! А ты помалкивай, таскай бревнышки?
Лука. Митяй, Митяй... да ты просто лентяй! У Матвея одна рука, считай, а ведь тянет - куда тебе с добром! Не на боярина работаем - на себя.
К в а к. Да ты сам - из крестьян ли?
Лука. Велика разница, если и не крестьянин? На чужбине и поляк русскому товарищ. А здесь нам делить нечего - будь ты сам при царе сокольничий.
Квак. Далее плыть надо! Дело делать свое! А вы тут пригрелись, замечтались, хоромы возводить надумали! Тем паче - Матвей. Тьфу! По-любовница некрещеная, глаз узкий, нос плоский, по-русски ни бельмеса... но! (Матвей поднимает его одной рукой и отбрасывает в сторону.)
Матвей. Еще что расскажешь нам, Квак?
Л у к а. Да брось ты его, трепло этакое! Связался он с богодулами, вот и повторяет чужие слова!
Привлеченные зрелищем приближаются Кипарисов, Хмиль, Бугин, Обида, Пух.
М а т в е й. Ну что встали?
Б у т и н. А вы тут что встали?
О б и д а. И отчего так хитро получается: у кого рука сохнет, то а другой руке - силы втрое прибавляется! Вот и пойми: называется калека, а на самом деле богатырь.
Матвей. А ты попробуй. Возьми в левую руку топор да попробуй себе правую руку отрубить. Может, богатырем как раз и станешь.
П ух. Бросьте вы мужика задевать, ватажники!
Обид а. Спросить нельзя? Ведь смешно - самому себе руки рубить? Смешно!
Б у т и н. Где умному горе, там глупому веселье. Зачем рубил-то, Матвей?
М а т в е й. На цепи сидел, бежать хотел. Да, вишь, несподручно. Не смог.
Б у т и н. А ты бы смог, Обида? А? Смешно?
П у х. А на Квака не сердись! Митяй - мужик хороший, разве сболтнет чего...
Кв ак(вставая). Силен, Матвей... Это как же ты так? Вот еще бы разок!
Матвей. Могу!
В у т и н. Ну все, замирились! Не под Смоленском, казаки! (Ссора не разгорелась - напротив, все как-то вдруг подобрели.) Над нами тут стольников нет, чтоб друг друга резать посылали. Земля-то вокруг, братцы, хлебиа, соболь - на - живи, не хочу! Из-за чего только там (Жеструкой вдаль.) грызут друг друга? Шли бы сюда- всем места хватит! Ведь что там было: стрельцы казаков воевали, казаки крестьян грабили, а ушкуйники по большим дорогам тех и других поджидали. Тесно, видать, жить стало, что ли? А здесь... Все мы - в одной ватаге. Вот я, казаки, приказным был. Я бы тебя, Матвей, мог и в тюрьму спровадить, и на цепь посадить...
О б и да (с тайной угрозой). А теперь другим человеком стал, так надо думать? У вас, приказных, и в голодный год морды сытые, чего ж в такую глухомань сорвался?
Б у т и н. У доброго коня овса без выгребу - и то на волю рвется. Что ж ты думаешь, мне людей мучить охота? Такая деньга не по мне! Ведь какие люди пропадают... Девку однажды видел - бела, румяна, умна. За купца Прищимихина тюремной сиделицей стала... Батогами бита была.
Обида. Атаманша, что ли? Ксения? Ну чего глаза пялишь - думал, не знает никто, что ли?
Б у т и н. Я не сказал...
Обида. Сказал, сказал!
Лука. Это вы про нашу ведунью разговор завели?
X м и л ь. С чего ты взял, что она ведунья?
Л у к а. А не один ты, Хмиль, по росе бродишь, когда еще и петух наш единственный не пропел! (Общий смех.) Прав Бутин: где-нибудь в Рязани такую, как наша атаманша, в срубе сожгут, а здесь никому и дела нет.
Б у т и н. Вот! Так где жизнь лучше?
По ходу беседы к сидящим и вольно стоящим ватажникам подходят Оглазов,
Василек, Гнусарев, Перешибиврата. Вдруг появляется
озабоченный чем-то, деловитый Атаман.
Ат а м а н. Ну, что, казаки, не работается нынче? Так ведь не воскресный день, не красная суббота! (При появлении Атамана все готовы разойтись, прячут от него глаза, переглядываются друг с другом.)
Л у к а. Да мы только сошлись, Атаман, небылицами потешиться - и сейчас идем.
Матвей. Мы наш наряд помним, засветло не успеем - при луне доделаем.
Пух. Размечтались, мужики, а работа стоит. Ну-ка дружно.,.
Лихо выскакивает на самый верх неоконченного сруба Филька Шиш,
Шиш (намеренно громко, привлекая всеобщее внимание). А что это за город, и калача купить не на что?! При таком-то Атамане - приуныли, братцы?
О г л а з о в (строго). Откуда взялся?
Ш и ш. Да оттуда же, откуда и ты, служивый, да только чуть пораньше и не в стрелецкой избе, а так: между небом и землей на непокрытой улице!
Кипарисов. Пьян, никак?
Шиш.А ты поил меня, Кипарисов? Так и помолчи, покуда не спросят! Дозволь слово молвить, Атаман, да не вели казнить, вели миловать! Да и народ созовем, ну-ка! (Стреляет из пушки.)
Общее движение - намечается давно ожидаемая стычка. Со стороны
подходят Скорняк, Медведь, Он и Она. В последний раз звенит где-то
и умолкает пила —упало дерево.
Атаман. Ну что ж, Ватага моя, люди охочие, дозволим казаку Фильке Шишу слово великомудрое произнесть?
Б у т и н. Пусть скажет.
К в а к. Все лучше, чем по углам шептаться.
Обида. Накипело, Атаман.
Атаман. Говори, Филька.
Шиш. Или за дурачков принимаешь нас, Атаман? В глухомань (Плохо, что сразу всерьез!) завел - как в крепость взял! Манну небесную только не обещал, когда в поход собирались - а теперь землю пахать надумал? Острог ставить? Над жизнью и смертью волен ты, Атаман, но договор нарушать - нет у тебя такого права! Смотри: а то враз нового изберем! Не гром грянул - Филька Шиш слово сказал, да такое слово, что у всех на уме.
А т а м а н. У всех ли? Не слышу?
Лука. Не гневайся, здравомудрый Атаман, приведи ты нас к свету благоразумия исправительным словом. На всякое страдание пойдем благоподвизательное - уяснить хотим: зачем?
О г л а з о в. Смотри-ка! Всякий вякал по-своему вякает!
Кипарисов. Понатрубили в уши народу всякого вздору!
Гнусарев. Слазь, Филька, высказался!
Шиш. А ты что голос подаешь? Ты мне опричнина, да я тебе не земщина!
К в а к. Молодец, Филька, давай, голутвенный!
Ш и ш. Да не медли. Атаман, отвечай! А уж и признайся-ка лучше сразу: продал нас людям богдойским? Чтобы взяли нас по снегу голодом да осадой - да в рабство? А сам - в страны полуденные сбежишь? Слышали мы про таких, а видим - в первый раз!
О г л а з о в. Все бы ты знал, да не все бы врал!
Шиш. Аты человек приказный, помалкивай там! По бороде апостол, а по зубам волк - заодно небось с зиждителем нашим?
К в а к. Не смотри, что в броне, служивый—на наших ногах верхом да вскачь!
О г л а з о в. Видели мы тебя... у Матвея Колчина да на левой руке.
Пух. Видели, видели! Со смеху падали!
Лука. Нашел время встрять, отойди, Пух!
Матвей. Ну и бучу подняли, гилевщики! Чего, или праздник какой?
Лука: Для толпы несведущей - кто перекричал, тот и прав. Угомонитесь, горланы! Дайте Атаману сказать!
Атаман. Базар у нас ныне? Гулянка? Некороток будет мой ответ, ватажники, и неласково слово. Но, перво-наперво, пока Атаман я, а не пришей-кобыле-хвост, на дерзкие слова и обидные только один ответ дать могу...
Убивает Фильку Шиша. Движенье в массе, звякает оружие, и теперь впервые явственно различимы группировки: служивые, клейменые и казаки, бегуны,
затворники.
Атаман (бросает саблю в ножны). Обидных слов да поносных -никому не позволю. А уж ответ дам - судите всем кругом, воля ваша. И чтобы головы от небылиц очистились... пустим братину по два глотка. Пусть каждый другому здоровья пожелает да подумает крепко, прежде чем языком трепать. Принеси братину вина, Ксения! Присаживайтесь, люди вольные.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Внешне ничем не отличается от картины второй, но - другая психологическая обстановка. Ксения приносит вино. Пока идет по кругу братина, Атаман стоит в стороне. К нему подходят по очереди ватажники.
Ксения. Круто берешь, Атаман. Один ведь! Атаман. Буду не один.
Ксения. Они давно шептались, давно затевали! Атаман. Видел.
Ксения. Они решили круг собрать сегодня...
Атаман. Слабоватый народ пошел. А я бы на их месте давно круг созвал.
Ксения. Боюсь. Атаман. Ничего. Отойди.
Ксения отходит. Подходит Бутин.
Б у т и н. Повиниться хочу, Атаман.
Атаман. Винись.
Бути н. Из приказных я. Воевода узнал об этом. И отправил меня с тобой, чтобы я слухачом при тебе был. Ты знал об этом?
Атаман. Если б знал, давно бы тебя...
Б у т и н. А напрасно. Свои у меня дела. Я эти тридцать сребреников взял - не для того, чтобы слухачом быть. Имею цель. И тебе вредить не намерен. Вот только сказать хочу... Ты не меня бойся, не того, кто у вое-воды на тайной службе. Приневолил меня твой воевода. А ты тех бойся, кто добровольно ко всякой службе готов. Тех, кто выслуживаться хочет. Они опаснее.
Атаман. Не дурак... Хвалю за слово меткое.
Бутин. Уж какой есть.
Отходит. С другой стороны приближается Оглазов.
О г л а з о в. Будь что будет - а служивые не выдадут тебя, Атаман.
Атаман. Как знать...
О г л а зо в. Так и знай! Немного нас, но делу ратному обучены. Только знак подай - кого. Мы с этими висельниками церемониться не будем -как ты с Филькой.
Ат а м а н. Не спеши, Оглазов, нескорый разговор тут предстоит...
Оглазов отходит. Подходит Лука.
Лука. Тут все вольные люди, Атаман.
Атаман. Да.
Л у к а. Напрасно ты Фильку убил. Сбегут от тебя люди.
Атаман. Слабые сбегут.
Лука. Насильно мил не будешь. Уйдем мы тут, некоторые, от тебя.
Атаман. Вначале слова моего дождитесь.
Лука. Это уж как водится. А только дело сделано, и на дело это не было тебе от бога разрешения.
Атаман. Винюсь, Лука.
Лука. Поздно.
Атаман. Подожди, Лука, загадочный ты человек! Вот скажу сейчас свою речь - и убьют меня на месте казаки вольные, люди охочие, так и не знаю - а кто такой Лука Лазорченков? Откуда ты?
Лука. Соловецкий келарь. Мы семь лет осаду держали против воевод царских - не слыхивал?
Атаман. Слыхивал, как же... Монахи воюют - значит, совсем дрянь дело, так выходит? Нескладно.
Лука. Где теперь складно? Под твоим началом - и то, видишь, как получается?
Атаман. Поживем-увидим. А что ж ты, Лука, ни повадкой, ни речью до сих пор и заметен-то не был?
Л у к а. В сибирских украйпах живем. Атаман, тут ветры такие, много всякого из башки повымело. Да и кто в ватаге нашей - не загадка? Гладкого человечка - и не сыщешь ни одного. (Отходит.)
Атаман. Всех братина обошла? Значит, и мой черед. (Принимает из рук последнего братину, пьет.)
Пух(с неуместным смешком). На грош браги, да на алтын звяги! (Поперхнулся под суровыми взглядами.)
Ат а м а н(отставляя братину). Здравствуй, ковшик, до свиданья, винцо. А теперь - мое слово. Со всей Руси великой да не от хорошей жизни собрались мы сюда. Казалось бы, что ждать от союза такого: донской казак да соловецкий келарь, мужик безлошадный да стрелецкий сотник, крестьянин пашенный да вор клейменый. Враги смертные, собеседники глухонемые. Сказать кому: что за ватага? - да с места не двинется! Сама себя 'смертным поедом съест! Ан нет. Многие версты прошли мы вместе, многие племена под высокую руку царя московского привели—дауров, ачанов, дучеров. А уж мягкой рухляди в ясак собрали —не в долгу пред казной?
О г л а з о в. Не в долгу!
А т а м а н. Да и что мы от казны взяли? Порох да свинец, да тридцать бочек вина. А серебра да соболя в Якутск отправили - полную меру. Золото нашли, селитру нашли, пашенные места разведали - все сами. Князьков местных, наказ царский исполняя, ласкою и приветом, а не жесточыо и войною к вечному холопству привели. А уж как встретили врагов кочую¬щих, людей богдойских - один казак с сотней бился - не выдали!
Кипарисов. Не выдали, Атаман!
А т а м а н. На тыщи верст нет никого сильнее нас, остерегаться надо, да бояться некого. В любую сторону пойти можем - в предвосточную, хоть в полуденную. Но хочу спросить я вас, братцы: а дальше что?
Ну, вернемся, ну, дуван поделим, и каждый в свой угол пойдет. Богачи, удальцы, и денег у каждого - как у зюзи грязи! Так вы хотите? Но скажу я вам: кругла деньга - скоро выкатится. И к весне придут к воеводе многие из вас, оборванные да голодные, да от вина опухшие, и станете вы как великой милости просить пороха да свинца, да приказного позволения на Амур идти. Не так ли будет? Иль ранее не бывало так?
К в а к. И так бывало...
Лука. Ангельски каемся, да не ангельски согрешаем...
Атаман. Вертя пришло да вертя ушло! И не уйти никуда от доли сиротской! Может, кто в Россию возвернуться хочет? Ждут вас там крепко и особенно - денежки ваши. Сами знаете: разбой и смута, и до того уж все изолгалось да позапуталось, что новый царь всякие иски судебные запретил за обиды прошлые, ибо никакой судья ныне разобрать не может: кто прав, а кто виноват. Вот какая жизнь ныне пошла.
Пух. Антихрист пришел за грехи наши!
Бути н. В болоте черти, в земле черви, в Крыму татары, а в Москве -бояры...
Атаман. Встарь люди были умнее, а ныне стали веселее, и оттого — великий беспорядок на всей земле произошел. И никому пользы не будет, кто из этого похода в свои края с большой деньгой вернется. Кого ограбят, кого налогом обложат, у кого в судах выманят, а кто и сам в кабак снесет. Так, что ж, сейчас—домой, а по весне - все сначала? Опять ватагу собирать будем?
К в а к. А что ты предлагаешь, Атаман? Неужто —здесь зимовать?
Пух. Мы к здешним снегам не приучены, с голоду перемрем!
Атаман. Тетереву зима - одна ночь. Не безрукие мы и не безногие, чтобы с голоду помирать. А если с умом подойти, то славную жизнь уст-роить можно... Вы знаете, как здесь люди живут, как селения свои переносят. Приходит старший из рода к другому старшему рода и говорит: «Вот мой род пришел. Мы здесь жить будем». -«Живите! -отвечают им, -земля велика, всем места хватит». А мы что сделали? Взяли в плен местных князьков, да ясак для Белого царя платить заставили. Хорошо ли это? Думаю я: отпустим аманатов на все четыре стороны, пусть идут к своим и скажут: не будут русские больше ясак собирать, не будут никого в вечном холопстве укреплять.
О г л а з о в. Как же это? Зачем же мы здесь?
К в а к. Или это хитрость такая? Чтобы потом взять побольше?
Атаман. Не хитрость это. Работать выгоднее, чем обирать, торговать выгоднее, чем хватать. Построим свое селение, и в вечном мире с местными людьми жить будем. Кузню построим, землю распашем, селитру варить будем, золото мыть, соболя брать. Церковь свою воздвигнем. И никакой воевода не доберется до нас, и всякое зло земное - там останется!
О г л а з о в. Так кто мы тогда будем: русские или не русские?
Лука. Вот те и Атаман... Если б заранее знать, слышишь, Пух?!
Атаман. Русские мы или не русские? Если б мы ведали, что творим. Если мы Россию нонешнюю да сюда приволочем - добро ли от этого бу¬дет или худо? Или мало зла мы в жизни видели, чтобы это же зло - здесь насадить? Боярство да холопство устроить, чтобы обиды человеческие множились, чтобы корысть да воровство плодились? По своей воле жить будем, по своему хотению.
X м и л ь. По-казацки, что ли, по-запорожски?
Атаман. По-казацки, да не совсем... Казаки ваши разбоем живут, крепкому хозяину - одно зло от них. А нам тут разбойничать - никак нельзя, нам мир нужен, без мира вечного - пропадем.
О г л а з о в. Не пойму, Атаман: чего хочешь? Объясни попроще!
Атаман. По-людски жить. Без зла. Без избы приказной - знаем мы приказных да присяжных. Без воеводы - знаем мы и воеводу нашего! Без церкви московской - знаем мы и церковь московскую. Без царя. Сколько их, царей, в последние годы сменилось - один другого лучше! Будем жить -как бог велит. По божьему закону. И чтоб никто более над нами, кроме бога самого, не стоял, никто бы над нами не начальствовал! Потому что все зло от начальствования происходит. Ленимся, зелье без меры употребляем - на начальство надеемся, не даст с голоду пропасть, вывезет. Работаем из последних сил, из нищеты выбраться пытаемся - не выходит ничего, начальство кругом такими хитростями обложило, что гроша лишнего не сбережешь. Друг друга воюем - зачем? Начальство велит? Меня вы знаете. Я в Мангазее купцом был, на Индигирку промышлять ходил, по Лене пашни устраивал, хлеб растил, на Амур не в первый раз ватагу привел. И всюду я одни и те же жалобы слышал, одно и то же горе видел, и крепко задумался - отчего это все так на земле ведется?
А оттого, что сообща жить надо, по общему закону, а не по своей прихоти. Вот и решил я жизни такой испробовать, и место нашел изрядное -все тут есть, что для жизни надобно. Земля обетованная. А уж чтобы все по правилу шло да по закону, вот мое последнее слово: не Атаман я для вас больше. И никакого другого Атамана, кроме бога в небесах, не при-знаю. И каждый ныне волен из вас: на этой земле остаться или опять в бродяжничество бесполезное уйти, на свою шею хомут поискать, или на другого кого надеть. Думайте. Время терпит. А утром - опять круг соберем. Я от своих слов не отрекусь. Загадав, перегадывать не буду. И не головорея ищу, а разума! вашего! человеческого!
Аманатов я отпустить велел - последнее мое атаманское действие. Пусть уходят, да подарками из общей казны наградить их надо, чтобы впредь не слишком обижались. А вот кто ночью в дозоре стоять будет - не знаю. Решайте сами...
Кипарисов. Вот то-то и оно! Теперь такие склоки начнутся, Иван на Петра, да Гришка на Мишку!
Атаман. Не клевещи на людей, Кипарисов - привыкнут и к такому порядку, ко всему привычка нужна. До светлого утра, люди добрые.
Уходят с Ксенией. Общее недоумение, растерянность, настороженность.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Ночь, костер. Атаман и Ксения.
Ксения. Темные души вокруг ходят, бормочут, крови ищут. Неладно все.
Атаман. Еще как ладно! Думал, вино растащут, драку устроят - нет! Тихо! Думают,
К с е н и я. И не страшно тебе? То Атаман—то вдруг простой казак. Всякий обидеть может, старое вспоминать начнут.
А т а м а н. А что припоминать-то? Я никого без дела пальцем не тро-нул, а если учил кого уму-разуму, так тот мне по сей день благодарен.
Ксения. Подожди еще... В народе как в туче - в грозу все наружу выходит. А уж грозу такую ты сам устроил. Разве нельзя было сделать так: все, как ты сказал, только ты при этом все равно Атаманом остаешься?
Атаман. Ксения, ведь умная ты, а такого пустяка понять не можешь, договор у нас был. Я договор нарушил - такого Атамана всякий прибить может, и не заступится никто. А уж если я сам сказал: не Атаман боль¬ше - тут уж и трогать меня нет нужды. Сам признал.
Ксения. Мудрено, да не всяк так думает.
Подходит к костру Матвей Колчин.
Матвей. Не прогонишь, Атаман, если у твоего огня погреюсь?
А т а м а н. Не атаман я более, Матвей. (Ксении.) Принеси вина, гость у нас. Присаживайся! Первый ты пришел. Надумал?
Матвей. Что мне думать особенно, Атаман? Верю я тебе, у тебя голова покрепче наших. Вижу: не корысти ради задумал ты все это, да насколько лет вперед видишь! Основательно. Это хорошо. Только хотел бы поподробнее, чтобы все понятно было...
Ксения приносит вино.
Атаман. Не в один день надумал, Матвей. Мне эти думки сколько лет бесперемежно покою не давали! Ты посмотри, какую я ныне ватагу со¬брал: шорник, бондарь, кузнецы, рыбаки, крестьяне, всякого рода мастеровые. И медники есть, и лудильщики, и оружейники. А уж топор всякий в руках держать умеет. Да неужто мы без хлеба останемся?
К с е н и я. Да только и каторжные тут, и всякие...
Ата ман. Иной колодник десяти вольных стоит. Да у тебя-то, Ксения, охи да вздохи - зачем? Или свои мытарства позабыла, или в неволе жить слаще?
Ксения. Что воля, была бы доля. Одно дело - сиротская судьба, когда всякий обидеть мог, другое дело - атаманова жена!
Атаман. Ну, атаманство мое—невечное дело... Я у воеводы ласку да доверие недаром зарабатывал - за деньги. Душа горит, так и полоснул бы иногда сабелькой от уха к плечу, а терплю: не время! И что же он, один такой воевода - кат да мошенник? Все они один другого стоят. А нам -второго пришествия дожидаться прикажете? Сами свою жизнь устроим!
Матвей. Устроить можно, если сообща да в согласии... Но без атамана - какое ж будет согласие? Ватаге думой не владати. А бог тому власть дает, кому похочет!
Атаман. Холопом быть не надоело? И пономарь и владыка в земле равны!
М а т в е й. Ну все же... а если скажут люди: оставайся в Атаманах, надо ж кому и общее добро делить и на работы наряжать?
Атаман. Если скажут так - думать буду.
Появляется Аная.
А н а я (тревожно). Матвей! Матвей! Люди... ходить...(Указывает куда-то во тьму)
Матвей. Ничего, ничего... Там все правильно, мы все знаем. Ново-приборные Фильку на гору отнесли да похоронили.
Ксения. Отчего так - ночью? Солнца не могли дождаться?
М а т в е й. От суеты, от беспокойства, думаю... Вот и жена у меня тут есть, Атаман. Уж подскажет как-нибудь, что тут люди зимой делают, чем живут. А то в прошлый раз, помнишь, как было: сосною да кореньями питались, неучи... Рыбу из воды выудить не могли - не то что сохатого завалить. А местные - все знают, только что дружить с ними надо - это ты правду сказал, Атаман.
К с е и и я. А не жалко тебе Фильку-то? Как полоснул - глазом не моргнул! Не знала я доселе за тобой такого. Ведь не чужой — из своей ватаги!
А т а м а и. А вот уж это не бабье дело.
Матвей. Филька Шиш и так был головой не силен, а по тюрьмам последний ум выбили. Горлан, всякой нелепице верить был готов. Аи все равно - душа живая...
Атаман. Ну, хватит. Не он-так я бы сейчас на горке лежал. А у меня еще дел много.
А н а я (внимательно слушает их, пытаясь понять). Матвей... Атаман... Люди! Ходить! (В нетерпении убегает.)
Матвей. Боится чего-то? Не пойму!
Атаман. Ничего... Хороша баба, видно?
Матвей. Люби жену как душу, тряси ее как грушу, а бей, как шубу. Мне ведь что надо? Сад загорожен да зверь сбережен. А что по-русски не понимает - так и хорошо, бабьи сказки не подслушаешь.
Выдвигаются из темноты Оглазов и Кипарисов.
Ксения. Вот и еще гости на наш огонек - с добром ли, с худом ли?
О г л а з о в. К тебе. Атаман. Не можем утра дождаться.
Атаман. Проходи, Оглазов, присаживайся, Кипарисов. Да не стесняйтесь никого - нет у меня от этих людей тайн. И не Атаман я больше.
Оглазов. Хорошо ты все придумал. Красиво, складно. Что ж раньше молчал?
Атаман. Разве в таком деле кому доверишься? Узнай кто про такое вольнодумство - на дыбе скончался бы в том самом подвале.
Оглазов. Да, не любят у нас народоправства... Слишком много пустых горланов разведется, а?
Атаман. Испытать надо. Новгород не один год стоял. И казачество по украйнам недурно живет.
Кипарисов. Да, хорошо бы так: живи да не тужи. По милости боярской сам себе Пожарский. Вот только работе крестьянской мы не слишком обучены.
Атаман. Дело нехитрое. Всем миром работать будем, мир не вы-даст. Да и вы своему делу кое-кого научите.
О г л а з о в. Не по пути нам, Атаман. Служивые мы.
Атаман. Так... А что ж служивые - какие-то люди особенные?
Or л азов. Люди как люди. Но ведь есть и такие люди: дай ему волю -он и две возьмет. А ты о России подумал, Атаман?
Атаман. А что ж я подумать должен был?
О г л а з о в. А то, что шведы весь наш север оттяпали и на Белое зарятся. Поляки в Смоленск как к себе домой ходят, а татары из Крыма уж и набегать перестали - брать больше, нечего. В нищете Россия прозябает, в надругательствах - легко ли, когда со всех сторон света - враги алчные? А мы, значит, в стороне мужицкое царство сотворим, в землю пришли обетованную, и нет нам дела до всех других?
Атаман. Неужто мы с тобой в этих бедах повинны? И север отдали, и тата впустили?
Оглазов. А кто ж виновен, по-твоему?
Атаман. Цари. Жили неправедно - все зло отсюда. Законы издавали здравомудрые - да сами же теми законами кремлевские палаты топили. Усобицы разожгли - до сих пор на земле мира нет.
Оглазов. Только цари и виноваты одни?
Атаман. Когда народ согрешит - царь отмолит. Но когда царь согрешит - весь народ не умолит, на всех кара падет без разбору!
Оглазов. Цари... Они, конечно, не без греха. Да только все не так, как ты говоришь. Первая вина царей - что народ расслабили, распустили. Всякий о народодержавье говорить вздумает, а наказания нет! Воля портит, а неволя учит. Вот и пропали наши головы за боярами голыми, научить было некому! Скоро первопрестольную по камешку разворуют -царь виноват? Как бы не так! Помощников у него нет достойных - вот где беда истинная. А ты -вольной жизни захотел... А не подумал о том, что на наш ясак, который мы тут собрали, два полка снарядить можно. Вот это было бы дело! Ачтодонарододержавья... не видел я такой вещий названья ей не знаю.
Кипарисов. Россия от нас помощи ждет, а мы бросаем ее как злую мачеху.
Из темноты осторожно выступают Он и Она.
Атаман (обращая внимание на Него и Нее). Дело есть какое, ватаж-ники? Слово сказать хотите? (Они отрицательно качают головами). Ну, будьте, не прогоняю. А ты, Матвей Колчин, что скажешь на слова людей служивых?
Матвей, Да не силен я, Атаман, эти загадки разгадывать. А вот слушаю - тоже как бы и правда получается.
А т а м а н. А не скажешь ли ты, Матвей, что люди служивые к работе не приучены, казна их кормит, и привыкли они к этому так, что всякой работы боятся?
О г л аз о в. Не обижай, Атаман...
Кипарисов. Мы за харчи наши государевы подтопордаподпулишли!
М а т в е й. И то верно... и это...
Атаман. Посмотрите на них. (Кивает в сторону молчаливой поры.) Вы мне говорите: о России надо думать. Вот эти двое, Он и Она, из-под каких кнутов на волю ушли, от какой нищеты бежали, не знаете? А спро-сите - не скажут! Вот она, Россия: все видит, все слышит, все понимает, да не говорит ни слова - научили! Какой вред будет, если мы хоть не¬сколько людей от этого проклятья спасем, на этой вольной земле посе¬лим? А вы мне говорите...
О г л а з о в. Не по пути нам, Атаман.
Атаман, Все служивые с вами?
О г л а з о в. Один нашелся, который против... А так - все.
Атаман. Значит, царя-батюшку спасти хотите, ублаговолить, от разорения спасти?
О г л а з о в. Не смейся, Атаман. Может, там и не царь вовсе, а живот¬ное какое на троне посажено - откуда мы знаем? Может, и Москва давно сгинула, пока мы здесь по сибирским украйнам гуляем, все может быть. Известно: своя воля царя боле. Но ведь и так было: разошлась нов-городская власть, разошелся и город. А долг свой надлежит до конца исполнять.
Кипарисов. А потому пришли мы к тебе сказать, что забираем первый струг и возвращаемся, уходим вверх по реке.
Атаман. Главный струг... с пушками.
О г л а з о в. Казенные пушки, не можем мы без них.
Атаман. И ясак неотправленный...
О г л а з о в. Половину. Нам с пустыми руками возвращаться нельзя.
А т а м а н. А сколько от этого ясака воевода якутский урвет? А по пути разворуют? А московским боярам на подарки пойдет?
О г л а з о в. Все не разворуют, а казне подмога.
А т а м а н. А что ж до утра дождаться не могли? Ночью, как воры?
О г л азо в, Не выйдет. Видели мы, как ты днем себя повел... Скажешь еще своей братии: народ смущают, бой начнется - нет, ни к чему нам это - своих бить, зачем? Уйдем мирно, пока спят все.
Атаман, Уходите. Держать не буду.
Пауза. Оглазов распахивает кафтан.
О г л а з о в. Не думали мы так быстро да так ладно договориться. Видишь: с одного боку самопал да сабля, а с другого - винцо. Ты выбрал вино, черт везучий.
Атаман. Пожалеете еще, глупые вы люди. Вольному воля, а ходяче-му путь. Но, думаете, польза от вас большая для народа? Никакой пользы, убытки одни! А потому не буду пить с вами вино.
Кипарисов. Кочевые люди явятся -чем отбиваться будешь? Вот те и польза.
А т а м а и. Не твоя забота. Наживи свою болячку, да и лечи ее. А мы сами свои лечить будем.
Оглазов. Сгинеш.ь ни за что, Атаман.
Атаман. Не тот живет больше, кто живет дольше. Идите.
О г л а з о в. Да куда ж ты все равно от царя-батюшки денешься, какой бы он там ни был? Достанет ведь и до.этих мест, не через одно лето, так через десять! Не ты же царскую власть выдумал, издревле она!
А т а м а н. Дьявол осьмую тысячу лет живет, да нет ему почета. Или не так, Матвей?
М а т в е й. Да я... да что там! Здоров, как бык, а не знаю, как быть. Но я с тобой, с тобой, не сомневайся!
Внезапно слышен голос Анаи, она ведет спотыкающегося человека, у него на голове завязан мешок и связаны руки.
А н а я. Матвей! Атаман! Люди, люди!
Все бросаются к завязанному человеку, Аная жестами показывает, что надо разрезать веревки, веревки разрезают, и от пут освобождается Гнусарев.
О г л а з о в. Гнусарев! Ты же на струге дежурил, что случилось?!
Гнусарев. Сейчас... Слышу, дучерка меня толкает, понял: не надо бояться...
Кипарисов. Кто тебя связал?!
Гнусарев. Если б только связали, а то еще и по башке стукнули... (Держится за голову.)
Атаман. Служивые?!
Гнусарев. Нет, не служивые... Клейменая шатия наша: Квак, Тимошка Обида, Гордей Обух - этих я по голосам узнал. И еще с ними... много. Первый струг забрали.
Атаман. Догнать! Недалеко ушли!
О г л а з о в. Куда там... С пищалями - да на пушки... Не выйдет. Они мужики стреляные, знали, что брать.
Гнусарев. Вниз поплыли. Чтоб на океан выйти...
Ксения. Озорничать пошли... Теперь всякого жди.
О г л а з о в. Началось, Атаман, твое народодержавье! Славно нача¬лось. Клейменых мы не возьмем, не дадутся. А пока остальные твои на-родоправцы не разбежались, мы уходим! Назад, вверх по Амуру, пока не поздно. Оставайся, Атаман, за грехи наши! Волк на воле - да воет дово¬де. Взвоешь еще! Идем! (Уводит служивых).
Аная. Матвей! Люди...
Матвей. Люди, Аная, всякие люди, поди разберись, кто чем дышит...
КАРТИНА ПЯТАЯ
Стан бегунов, предрассветное время. Лука, Скорняк, Пух.
Лука. Вызвездил небо творец - а для чего? Чтобы грехи свои не забывали? Или чтоб не измалодушествовались вовсе под игом судеб? А те же звездочки, что над всей Россией, и чего бы только они порассказать могли!
Вот шли мы зимой из Братского острога. Безлошадно шли, своим ходом. А снегу было - по грудь в иных местах, а где и сверх головы. Голодать стали, мочи нет. А было нас, братья, трое, и порешили мы жребий бросить, на кого жребий упадет - того съедим.
Пух. Чего-чего? О звездочках заговорил, а то вдруг: съедим, чего-то не понял я!
С к о р н я к. А ты слушай, Пух, не встревай! Надо все знать, что на свете бывает. Рассказывай, Лука, кого съели?
Л у к а. Не съели пока, жребий бросили... И пал тот жребий на меня. Уговор дороже денег, или сам себя порушь, или горло подставь. А была у нас на троих одна пищаль легонькая, и была она у меня. Взял я ее... смотрят казаки на меня, в глазах туман. Ждут: кого убью - и сопротивле¬ния нет в глазах. Потому что легче убитому быть, чем самому такой грех на душу принять. И говорю я им тогда: подождите здесь, а я вой за те кусты отойду, за вас да себя помолюсь в последний раз, да сам себя и застрелю, чтобы вам трудов скорбных поменее было. Только вышел за кусты, только молитву решил прочесть - покороче какую, ибо сил нет - а гут олень. Еле-еле в снегу бредет, и прямо ко мне. «Не выдай!» - молю, приложился к пищали ,да прямо в сердце его и уложил. А они, бедные, выстрел услышали, и не идут. Не в привычку им это: товарища поедать,.. А я сижу, плачу, всевышнего благодарю, и сам с места подняться не могу -последние силы отдал. А уж потом, когда поели, да обогрелись, да даль¬ше пошли, призадумался я: а чего это от меня господь хочет, не зря, как видно, искушение посылал, да попугал так, да руку свою карающую отстранил вовремя? Должен я что-то в жизни великое сделать, за истинное дело пострадать - иначе бы зачем знаки такие?
С к о р н я к. А откуда ты про Беловодье узнал?
Л у к а. В монастыре еще... Когда пришел указ на Соловки старые книги переписывать, да исправлять непотребным образом, тут полный раскол произошел. Одни это, другие то, ну и под горячую руку многие книги сжечь повелели... А как книгу жечь? Самую дурную, самую неправильную - нельзя жечь, история духа тут со многоразными заблуждениями его. Ну и припрятал я кое-что, и стал на досуге в келье своей просматривать.., вот и прочитал о благодатной стране. И понял: бежать надо. В осаде сидеть, с московскими попами ссоры заводить - какой прок от всего этого? Взяли уж, наверно, Соловки, да пограбили изрядно, да и книги пожгли, небось. Суета... А меня господь одарил истину узнать.
П у х. А что ж, истина всегда такова, что ее от людей прятать надо? Вон клейменые да голутвенные струг угнали, казаковать пошли - так никто из них истины и не узнает? А служивые на закат повернули с полпути - отче¬го им не открылся? Вместе бы веселее было!
Лука. Испорчены люди, испоганены! Неправду творят всяческую, разве можно всем без разбору открываться? А теперь: наше время. Погони теперь никто не устроит, сыска никто не сделает, промышлять над нами некому, прямой путь - в Беловодье!
Скор н я к. Сапоги б не стоптать.
П у х. Али не веришь заветам тайным?
Лука. Тише вы о заветах тайных! Идет кто-то.
Появляется Атаман - задумчивый, удрученный.
Ого... Не уснешь, Атаман, убытки подсчитываешь ?
А т а м а н. А что же вы засиделись, не манят ветры вольные? Поозоровать, мошну набить, зипунов найти, да сгинуть где-нибудь под чужой осиной - чем не жизнь казачья? Что еще надо?
Скорняк. Не дело... Чужое непрочно и большое, а свое малое да правое.
Атаман. Или в Якутский острог вернуться - заждались вас с дуваном вашим по кабакам тамошним: живи, ребята, посколь Москва не проведала!
Лука. Может быть, напрасно, Атаман, разговариваешь с нами так? Знать не можешь, что на уме у каждого, а с клейменых - какой спрос?
Атаман. Даты - не клейменый разве, не колодник?
Лук а. Плоть клеймена, да дух свободен.
С к о р н я к. Да ты присаживайся к нам, Атаман, маята у тебя, не до веселья ныне, как не понять? Поможем чем сможем,
Лука. Рухнули замыслы великие?
Атаман. Обыкновенные замыслы, не такие уж и великие, да и рухнули не совсем, горят костры... А ведь ты первым собирался уйти, Лука?
Лука. Уйду еще. А вот расскажи ты нам, Атаман, кто тебя надоумил на подвиг такой: без воеводы, без царя, своим хотением жить? Уж тебе бы чего печалиться: не простой казак, Атаман!
Атаман. Не Атаман я больше. А кто надоумил. Скажу, если слушать не скучно. Тут вот что было... Это когда в Астрахани честным людям бесправие надоело, воров побили, а Заруцкого и Марину в Москву свезли и там казнили. Мне в ту пору и десяти годков не стукнуло, а отец мой краснодеревщик был, одно время к казакам пристал, когда те еще одного царя выдумали, да потом одумался. И был в Астрахани мир после казачьего правежа, насытилась земля кровью, не принимала больше. Но обиды старые помнились, и то и дело драки возникали. По привычке уже, не по злобе. И вот как-то шли мы с отцом домой, и тут на него напали. Четверо. Недалеко уж до дома, соседи видели, прохожие видели, а не вступился никто...
Лука. Смирные люди, к драке не приучены?
Скорняк. Товарищей рядом не оказалось!
Атаман. Так или этак, а умер отец от побоев. И вот задумался я, когда повзрослев стал: отчего же не вступились? Боялись? Не только... Все околоточного ярыжку звали! И мужики, и бабы - все ждали, когда законная власть придет да к порядку приведет! Вот в этом-то все и дело: ему, ярыжке, за это деньги платят, а вмешайся ты просто так, как бог на душу положил - еще и в холодную посадят - не имеешь право! Не говоря уж о том, что по зубам всенепременно дадут.
Вот и понял я, подумав крепко: все беды на земле оттого пошли, что один человек над другим власть приобрел. Служивый, приказной, дворянин, боярин, царь... Уберите их всех, объявите, что низложены они все -тогда мимо всякого безобразия человек равнодушно проходить не будет, и вся земля наша многорасхищенная в светлый образ придет. Потому что никому ниоткуда порядка ждать не придется - сам наводи порядок, если хочешь по-человечески да без убытка жить. Не прошли бы те люди мимо отца моего, если бы знали точно: нет в околотке ярыжки, нет в городе воеводы, нет в Москве царя! Страшно, конечно, только по божьему закону жить - вдруг прибьют?- а выбора нет! Сегодня за ближнего своего не заступишься - завтра сам прибит будешь.
Л у к а. А не боишься, что, напротив, лихоимство разгорится, воровс¬кие прелести народ смутят? Что взбесится народ без пастыря единого?
А т а м а н. Ты взбесишься?
Л у к а. Я-то нет...
А т а м а н. А почему другие взбеситься должны?
Л у к а. Да кто их знает, почему бесятся... И вроде в толк твой сказ, да есть ошибка. Если б знали мы, Атаман, про твои думки, мы бы раньше с тобой долготерпеливый разговор завели...
А т а м а н. О чем?
Л у к а. Пройдись-ка, Пух, посмотри, не слышит ли кто. Таиться нам должно, Атаман. Заверишь ли нас, что слова эти дальше тебя не пойдут?
А т а м а н. Могу.
Л у к а. Поклянись.
А т а м а н. Не верю я ни в бога, ни в черта. Чем же мне клясться, Лука? Или слова моего недостаточно?
Л у к а. Ну, хорошо... Есть на свете люди: бегуны - не слыхивал? Не доверяли тебе, значит, не замечали. Бегуны есть тайное всечеловеческое братство, и живут эти бегуны по всей Руси великой - и в Астрахани твоей, и в Приморье, и в Москве. Да и в твоей ватаге есть они, узнаешь скоро, кто поименно... И вот я, бегун, слушаю тебя и удивляюсь: здраво мыслишь, и ведь нашими словами говоришь! И только в одном ошибка: о том не подумал ты, Атаман, что и до тебя люди жили, и все до тебя узнали, и все решили... Как же, Атаман! Где тебе до нас, грешных, снизойти? А люди... все могут, все знают. И начало этому в глубокой старине лежит. Был на Руси один важный царь, не в пример нынешним, рачительный, да добродетельный, да слово свое держать умел, и народ в повиновении сохранял. Давно еще, когда северные и южные моря русскими были. Но ведь и при этом важном царе на Руси непотребства всякого хватало. И решил царь зло извести раз и на¬всегда, чтоб о дурноте какой и не слыхивали честные люди. Повелел царь построить громадный корабль, чтоб тьмы тем народу в него поместиться могли. И со всего государства необъятного собрали на этот корабль казнокрадов, мздоимцев, насильников всякого рода, всех званий и имен.
И сказал царь: «Не хочу вас смертью казнить, потому что от вида крови человек в беспорядок впадает. А хочу сказать вам: берите корабль да плывите на все четыре стороны, да не возвращайтесь более никогда на Русь святую - тогда уж точно казнить повелю. А промеж собой живите, как хотите, воруйте, убивайте, во всякий грех впадайте, не будет вам никако¬го наказания ни от кого. Зато без вас на земле нашей воздух чище станет, и никто из людей праведных не увидит дурного примера».
Так и уплыл корабль в неведомые моря. А царь думает: вот хорошо, очистил землю свою от всех пороков!
Но ведь что человек: и ладно живет, и неладно живет. И прошло время: новые мздоимцы на место старых пришли, а новые насильники свирепее прошлых стали. Друг на друга крамолы возводят, за имущество да за своих кровь проливают, и веек царю с беспрестанными жалобами идут. Опечалился царь. А нежен был: мухи не обидит. И сказал он: «Не способны вы, рабы божьи, в согласии жить, не способны божий закон блюсти -тогда я сам от вас уплыву!» Сел на свой корабль царский и уплыл неведомо куда. А на Руси пуще прежнего крамолы пошли, тут же дети царские Друг у друга трон отнимать стали, один на другого меч вздымает, и завертелось все, и... до сего дня. А теперь про царя спроси: что с ним дальше было? Долго ли, коротко ли плыл царь по морю-океану. Разные страны видел, разных государей встречал, и зверей диковинных, и дворцы великолепные, а только везде одно и то же слышал: не могут люди промеж собой ужиться, не могут имущество свое поделить, чтоб никому не обидно было. А кто может, кто в мире живет - так то одни дикари некрещеные, которым и не надобно на этом свете ничего, просто звери разумные, и если уж ссорятся когда, то как звери, друг друга и поедают,
Но вдруг приплывает царь к одному острову диковинному. Видит: курных изб да землянок нет, терема одни. Видит: попрошаек оборванных, людей черного звания совсем нет - вельможи одни. Видит: ни ссоры, ни стыка какого, ни жалобы нет - счастливы все, добры, да просты, да прямодушны, да улыбчивы!
- Как же этот край называется? - спрашивает царь.
- Беловодье, - отвечают ему.
- А почему ж вы так хорошо живете?
- А потому, батюшка, что нет над нами никакого начальства, никому подати не платим, ни с кем не воюем и обижаться не на кого. -Даты сам-то кто будешь, добрый человек?
- Я царь Русский, - отвечает царь.
Тут упали все люди в ноги к царю, молить стали:
- Уезжай, батюшка, отсюда подобру-поздорову! Ведь это ты отцов
наших да матерей наших на корабль посадил и в море-океан отправил,
чтобы истребили они друг друга как звери алчные! А не истребили они
Друг друга, и сейчас припеваючи живут, и никто никому не мешает, и
не нужен нам царь, а то все как встарь пойдет: и доносы, и пытки, и
крамолы всякие, и прелюбодеяния бесовские! Пощади, батюшка, а мы
тебе за это и золота, и жемчуга дадим сколь твоей душе угодно будет -
только уплывай, не смущай души невинные соблазнами дьявольскими!
Заплакал царь и уплыл куда глаза глядят, и с тех пор о нем ни слуху ни
ДУХУ-
Атаман. Так где же эта страна - Беловодье - лежит?
Л у к а. Да уж недалеко. Только Китай пройти, а там у Черной горы на восток взять, чтобы солнце в переносицу било в первый утренний час, а там к океану выйти. Туда и приходит раз в год корабль и забирает людей русских, кто тайный завет знает и пропуск имеет.
Атаман. Какой же пропуск нужен?
Лука. Слушай. Один раз скажу. Не запомнишь - на себя пеняй. «Отпусти мя, раба божьего великий господин града Высшего, уезда Святого, стана Пустынного, села Будова, деревни Неткина, чтоб не задержали бесы раба божьего нигде».
Атаман. Отпусти мя раба божьего... великий господин града Высшего, уезда Святого... стана Пустынного, села Будова... деревни Неткина... чтоб не задержали бесы раба божьего нигде!
Л у к а. Твое счастье, Атаман! Удачлив ты! Теперь ты тоже бегун. Вот уже и звезда утренняя горит, скоро и в путь-дорогу, Атаман.
Атаман. Глебом меня зовут... (В тяжелом раздумье.) Не пойду я с вами, тут останусь.
Лука. Отчего же, Атаман? Аль за сказку принял завет тайный?
А т а м а н. Не бегун я, Лука... Не бегун. Странник? Может быть. Всю жизнь странствую. Взыскую града высшего, справедливости вечной! Спасибо на слове добром. А только я здесь свое Беловодье построю, и не будет мне покоя, пока не построю!
Лука. Губительна гордыня твоя, Атаман! И сам сгниешь, и людей своих потеряешь, и вечного блаженства не обретешь! Не считай звезды, а гляди в ноги: ничего не найдешь, так хоть не упадешь! Беловодье -верное дело, а твое... сомнительно, томление одно!
Атаман. Прощай, Лука. Уж больно все хорошо, больно складно выходит в твоем Беловодье, не ко двору я там с томлением своим. Лука. Прощай, Атаман. Надумаешь - приходи.
КАРТИНА ШЕСТАЯ
Ксения, Матвей, Аная.
Ксения. Или уж так к атаманству, его привыкла? Привыкнуть легко, развыкать труднее. Да нет! Хорош конь, пока везет! Ведь как верили, пока атаманил, сколько он сделал для всех, одной мне ведомы тревоги его! А не стал Атаманом - и все... Иной глянет, аж лист вянет. Плох стал Атаман в одну ночь... Ишь ты...
Матвей. Больно собаке и на владыку лаять, оставь это. Нy, покуражился, сказал: Атаманом не буду - а кто ж будет? Кто убежит, кто возвер-нется - оно и лучше. Верные не убегут.
К с е н и я. А сколько их, верных, много ли? Отчего ты верный, Матвей?
М а т в е й. Я так думаю: потеряем мы немало. И ясак, и порох, и вино. Да уж лучше с умным потерять, чем с глупым найти. Устроится все, не все ушкуйники пограбили, и на нашу долю осталось. А дальше - сами должны. Бог дал здоровье в дань, а деньги сам достань.
Ксе ни я. Хорошо вам, мужикам, спокойные... А я успокоиться не мог! За него обидно! Как мечтал, что задумывал, сколько сил положил! Я о всяких благах бога молила. Для него. А надо было на зло молить, против тайных и явных врагов его!
М а т в е Й. На зло молящего бог не слушает, не надо. (Кричит Петух.) О! Петух-то мой остался, я уж и забыл про него! Как ему до сих пор эти горланы шею не свернули? Ну, еще, еще! (Вновь кричит петух.) Хорошо! Будет у нас дом, еще какой дом крепкий!
Возвращается Атаман.
Держись за землю - трава обнимет.
Атаман. Вот люди: до седых волос дожил, а ума не нажил! Как я ватагу собирал? По мастерству да по дружеству. У кого руки золотые, кто в пьянстве не буян, кто совесть имеет, доносить не будет, а главное - не бездельник ли. А в остальном.., куда, зачем да почему - сам решать буду, Атаман никак! А тут все на поверку атаманы.
Матвей. Каждый казак атаман, не зря говорится.
А т а м а н. Да не об этом я, не прибаутками думаю. Каждый за всех думает - вот новость! Не учитывал я этого, и замечать не хотел. Ну говорил кто-то чего-то, так это ж побасенки, а я - Атаман! - путь истинный укажу. А на уме у каждого - свой атаман, да издавна, да посолиднее. Вот и распалась ватага, как волю почуяли, и уж сам не знаю, хорошо ли это или дурно.
Ксения. Не все ушли. Вот и еще люди...
А т а м а н. А мы сейчас узнаем, в какой путь эти ватажники собрались.
Идут Бутин, Василек, Троп.
Смелее, ребята, подходите, не робейте. Быть может, вас только я еще и жду. Куда путь держать надумали? За полночь, небось, на дальний се¬вер, к студеным морям? (Трое останавливаются, удивленные.)
Бути и. Уж не ясновидец л и ты, Атаман? Или Ксения твоя волхвовани-ем своим наши думки высмотрела?
Василек. Или слухачи твои донесли?
Атаман. Слухачей не держал и держать не намерен. Иначе не так, добры молодцы, разговаривал бы с вами нынче. Зажал бы в кулак да велел бы работы исполнять, какие мне вздумается! Жаль, не из тех я человеков, и про Все на свете в последнюю очередь узнаю.
Б у т и н. А все же: как узнал? Скажи на милость!
Атаман. Да уж куда проще узнать... Ночь такая ныне, вещая. Оглазов на закат своих людей повел, под высокую руку воеводы якутского. Квак да Тимошка Обида на восход подались со своей баламутной ватагой. Лука Лазорченков на юг свои стопы направил, и за ним многие люди потянулись. Куда ж вам идти? Чужими тропами не пойдете, небось? Вот и остается море студеное.
Б у т и и. Да знаешь ли ты, что на севере, в индигирском остроге делается?
Атаман. Бывал я и там, где наша не пропадала, а вот что нынче желается - вестей нет. Вразуми.
Б ут и н. Избавитель наш на цепь посажен. Пресветлый наш.
Атаман. Бутин, Бутин, приказной человек, воеводский слуга! Да сакого ж избавителя ты на Индигирке нашел?!
Бути н. Оттого и нашел, что приказной человек... А простым людям сие неизвестно. (Обижен насмешкой, за пего вступается Василек.}
Василек. Нечай-царевич на цепь посажен!
Атаман. Кто же этот Нечай-царевич будет, какой веры?
Василек. Законный царь русский, владыка земли православной!
А т а м а н. А чей же он сын, какого царя? Ивана, Бориса, Федора, Дмитрия, Михаила? Чей? Василия Шуйского, может быть? Ну?
Бутин. Знаем, чей. Он давно повелел бы боярский род унизить, людей от всякой крепости освободить, народ от погибели оборонить - да не дали ему слуги подлые, бояре.
А т а м а н. Ух ты... Вот оно что... А вы его добудете, цепи раскуете, и уж тогда по всей земле веселье пойдет. Да сколько ж, братцы, еще царей вам надобно, чтобы понять: все они друг друга стоят?! Не будет проку от них!
Б у т и н. А этот - истинный. Оттого в такую даль и упрятали его. Триста стрельцов охраняли, глухой сруб без окон на санях везли. А ныне по всей Сибири да в Поморье люди собираются - на Индигирку идти, Нечая-царевича освободить, да Русь многострадальную в божеский вид привести.
Ат а м а н. И вы пришли, чтобы сказать мне об этом?
Бутин. Тебе лучше, чем кому-либо те дороги ведомы.
Василек. Без твоего начала лишняя кровь литься будет, а делу не
поможет.
Атаман. Не Атаман я. Глеб мое имя. И не приучен я царей на троне менять, не умею. И так думаю: будь ваш Нечай-царевич семи пядей во лбу, а лучшее, что он может для народа сделать, - в прорубь головой, чтобы и духа царского на земле не осталось. Вот и красно будет и пригоже. Не пойду я никуда.
Б у т и н. Хозяин - барин... А только и мы от своего не отступимся. А потому и просьба у нас к тебе заготовлена на этот случай. У нас, вишь ли, топоры да бердаши, да куяков - один на троих. А ты же миром ладить умеешь? Много ли тебе снаряжения надо? Знаем мы: и стрельцы забрали, и казаки забрали, только бегуны миром ушли. Немного у тебя оружия осталось. Но ведь и ты пойми: когда еще врага встретишь? А нам не сегодня-завтра народ поднимать.
Атаман. Две пищали отдаю, больше не могу. Кольчуг стальных -десять штук возьмите. Вам не дай - силой возьмете? Как же- за царя законного! Возьмите. А мы тут, темные, подождем, когда вы царство божие на Руси устроите»
Б у т и н. Стократ вернем.
Атаман. Идите! (Ватажники уходят). Вот видите, и у них.свой атаман в голове засел - попробуй выковырять. И ведь никто бы из них так просто никому своего атамана не выдал! На куски режь, огнем жги, золото сули -не выдаст! Под одним атаманом спину гнет - другого в уме про запас держит. Всю жизнь держали бы, так бы и померли, никому не сказав. А вдруг - этого-то, общего атамана и не стало? Вот случай, не упустить бы! И пошли своей дорогой, и зубы сжали - на все готовы: не свернешь. Молодцы! А я для них что: разве Атаман? Когда пойти, да когда вернуться -вот и все мое законное атаманство.
М а т в е й. Не грусти, Атаман, не пропадем мы и без них, хоть в избе, хоть в землянке - да уж верные люди будут вокруг до самого смертного часа, что грустить?
Атаман. Загрустил было, да, погрустив, перегрустил и утешился! А ну-ка посмотрим, кто еще в нашем стане живой? (Стреляет из пушки.) Никого... Ну что ж, Матвей, согласен зиму коротать?
Матвей. Мне особых дорог не надобно. Для меня ты -Атаман. Был и остался.,
А там а н. А ты, Аная?
А н а я. Матвей, Матвей!
Атаман. Понятно, куда понятней.
Появляется Хмиль.
Хмиль? Не ушел! И все знаешь, кто куда направился?
X м и л ь. А то как же.
Атаман. Упрям. Но это хорошо.
Появляются Он и Она. Хотите здесь остаться?
О н: Да.
А т а м а н. А может, в Якутск вернетесь? Струг отдам.
Она: Нет.
Появляется, Скорняк.
Атаман. Ну и хорошо. А вот и еще душа живая. Ты что же, брат Скорняк, от своих отбился?
Скорняк. Идти далеко, а я уж и ноги сбил. Неходок, видать, не бегун.
А т а м а н. А в Беловодье-то веришь свое?
Скорняк. Как не верить! Надо во что-то верить! Но и себе иногда доверять надо.
Появляется Медведь.
Атаман. Проспал, Медведь! Твои уже отправились! Дуван делят, золото пересчитывают, как же так? Аль не слышал ничего?
М е д в е д ь. Слышал я все. Слышал все, и не спал вроде, а проснуться не могу -- да и ради чего бы, думаю? Разбирайтесь там, неуемные, а я посплю! Ну, чего теперь делать будем?
Атаман. Берлогу строить, Медведь, перво-наперво!
М е д в е д ь. А что? И построим.
Атаман. Все?
X м и л ь. В дозоре двое.
Атаман. Уйдут от нас?
X м и л ь. Нет. Оттого и в дозор ушли. Для них это дело решенное.
Атаман. Молодцы, хоть службу на себя взяли, пока мы тут друг другу душу мотаем... А какая ватага была! За сто человек! Может, еще есть кто? Э-ге-гей!
Внезапно раздается бодрое «Э-ге-гей!» в ответ, и выходят Оглазов, Кипарисов, Гнусарев, Перешибиврата.
Оглазов. Звал, Атаман? Пришли мы!
Атаман. Вижу. Остаться решили?
Оглазов. Нельзя нам никак остаться, служивые мы.
Атаман. Что ж до сих пор в Якутск не ушли? С полпути свернули?
Оглазов. Нельзя нам никак в Якутск идти. Не поверит нам воевода. Службе изменили - скажет, ватагу предали, Атамана моего лучшего из¬вели.
Атаман. Напишу письмо воеводе, а вы отдадите.
Оглазов. Эх...
Кипарисов. Кто ж ныне бумагам верит, Атаман? Сами написали -скажет!
Атаман. Что ж вы надумали, служивые?
О г л а з о в. Ты верно вчера сказал: Не Атаман я вам больше?
Атаман. Верно. Не отрекаюсь.
Оглазов. Вот и решили мы взять тебя с собой...
Кипарисов и Перешибиврата набрасываются на Атамана, вяжут руки, Оглазов и Гнусарев с оружием в руках теснят оступившихся ватажников.
Не кляни нас, Атаман, а только тебе одному поверит воевода. Гнусарев. Куда? Назад! Зарублю! На ваше дело! В кандалы захотели? Ксения. Отпустите его! Да что ж вы стоите?! Хмиль! Матвей!
Стрельцы отбрасывают ее.
Атаман (Ксении). Замолчи. И вы, казаки, ни с места. Не надо крови, все равно они свое возьмут, много их тут.
Матвей. Как же теперь, Атаман?!
Атаман. Ничего, они люди служивые, им нельзя иначе, Они крест целовали. Да не наваливайтесь так, дайте слово сказать!
Стрельцы слегка отстраняются от связанного Атамана.
Ксения. Пусть и меня берут! Я до самого царя дойду! Я вызволю тебя!
Атаман. Нет. Сама знаешь, что будет с тобой без меня. Знаешь ведь?
Ксения. Знаю...
Атаман. Все не так плохо. Я ведь никакого дурна в мыслях не держал, ватажники. Уж так получилось. Воевода, конечно, не поймет, так ведь есть люди и повыше якутского воеводы. Я свою правду еще долго доказывать буду. Я им скажу: хотел, дескать, правильную жизнь устроить! Попробовать хотя бы... неужто такой пробы не дозволят? Дозволят! И я еще вернусь. Но чтоб правда моя былью стала... Матвей, Ксения, Хмиль, Скорняк, Медведь, Аная...и вы... имени не помню... Вы же сами остаться решили? Не неволил же я никого? Я только одно сказал: без атамана, без начальства жить надо? Вот так и вышло. Неужто не выживете? Смотрите, от вас все зависит, быть или не быть земле свободной и украшенной. Прощайте.
Стрельцы уводят Атамана, Потупившись, все расходятся, и остается одна
Ксения.
Ксения. Стану, не благословясь, пойду, не перекрестясь, не воротами - собачьими дырами, тараканьими тропами, не в чисто поле, а в темный лес! Пойду, не благословясь, выйду не в подвосточную сторону, посмотрю в подзакатнуго сторону. Ветры буйные, храбрые ветры, полуденные, ночные и полуночные, денные и полуденные, дуйте и подувайте, всех врагов раба божьего Атамана, всех врагов его - присушите и приво¬ротите! Раздайся, Ад! Расступися, Мать-сыра земля! Идолы, дьяволы, покрывайте эти слова!
Занавес