Меня спросила ты сегодня:
Зачем все пишешь это, мать?
Зачем же то, что сокровенно
Бумаге хочешь передать?
Уж коль писать, так то, что можно
В журнале где-нибудь издать;
Уж коль сказать, то так, что смог бы
Тебя любой чудак понять.
Конечно, твой вопрос был шуткой.
Я знаю хорошо тебя.
Но ты представь хоть на минутку,
Что в печке нет совсем огня.
Стоит холодная громада,
Стоит забытый монумент.
Нет в ней ни толку, ни отрады,
И пользы для людей в ней нет.
Я не хочу такой быть печью.
Хочу гореть, хочу пылать!
Я не могу газетной речью
Огонь души свой передать.
Пусть буду маленьким костришком
У речки в поле я пылать.
Пылать? Но это даже слишком!
Мерцать – уж это благодать!
Хочу мерцать о сокровенном,
О том, что долгие года
Носили женщины в себе лишь
И в песнях пели иногда.
О трудной славной женской доле,
О красоте, любви, весне.
И о цветах на вешнем поле.
О дроби дятла по сосне.
Я очень бы хотела, дочка,
Чтоб ты смогла меня понять.
И пусть нескладна эта строчка,
Я не хочу её менять!
И пусть мои стихи все пылью
Укроет время от людей.
И пусть лежат в столе, но былью
Они мне дороги своей.