(Рассказ)
Свет едва пробивался сквозь небольшие дыры в черной пустоте, как это бывает ранним утром в пустом сарае, когда солнце просачивается во все щели сероватыми полосками пыли. Где-то по ту сторону этой мрачной реальности слышались человеческие голоса, пение птиц, нетерпеливое пофыркивание лошадей, журчание холодного ручья. Звуки, то сливались в единую песню жизни, то дробились на отдельные фрагменты бытия.
Человек сидел неподвижно, и только изредка его широкая грудь вздымалась для глубокого вздоха. Лицо его казалось худым и изможденным, широкий лоб перечеркнули три глубокие морщины. Он словно напряженно ждал чего-то или кого-то, но время остановилось…
Вдруг где-то совсем рядом раздался знакомый голос жены лесника, Натальи. Она говорила невидимому собеседнику:
- Слышь! А Федот-то представился на прошлой неделе. Аккурат под Троицу.
-А, язви его душу, чтоб ему трижды в гробу перевернуться! – отвечал хриплый голос, - так и не уплатил по уговору! А с мертвого теперь и взятки гладки.
Голоса затихли так же неожиданно, как и появились, словно это были и не голоса вовсе, а обрывки его собственных мыслей. И снова пространство, в котором он теперь обитал, поглотила гнетущая тишина. Одиночество и мрак окутывали его со всех сторон. На какое-то время он словно впадал в забытье, потом какая-нибудь тяжелая мысль опять возвращала его в новую реальность. «Где теперь его Алена, которую любил, да так и не женился, по причине ее бедности? Он хотел, было еще подумать об отцовском запрете, но тут же осекся. Ни какой запрет ему здоровому парню, самому сильному во всем селе, был тогда ни по чем. Это просто въевшаяся в кровь и сознание расчетливость: счастье там, где деньги. Потому и бросил Алену с дитем, а женился на поповой дочке Верке, бабе тихой и болезненной, но с хорошим приданным».
Вдруг перед ним в одно мгновенье промелькнула вся его жизнь, как будто кто-то быстро прокрутил пленку. Он увидел себя, пьяного и разъяренного, парализованную жену, водяную мельницу, приносившую ему хороший доход, соседа Кольку, который говаривал ему не раз:
- Поганый ты человек, Федот, дерешь с людей три шкуры, как будто Бога не боишься!
- А что мне твой Бог, - отвечал Федот, - когда я эту мельницу своим горбом строил, мне твой Бог не помогал. Значит и теперь не указ.
Увидел он и плачущую бабку Матвевну, которая умоляла его не забирать последнего мешка ржи, и еще много мелких, но не приятных подробностей, пока не кончилась пленка.
Федот уронил голову на тяжелые кулаки и снова погрузился во тьму.
***
На Пасху народ потянулся на кладбище. Люди целовались при встрече и поздравляли друг друга со святым Воскресеньем. Ярко светило солнце, пахло свежей зеленью и сдобными булками. Возле чисто убранных могил, еще сверкающих свежей серебристой краской, стояли и сидели родственники. Кое-где слышались причитания и всхлипы. На Федотову могилку ни кто не пришел. Жена, измученная тяжкой работой и жестокими побоями, уже давно не поднималась с постели. Сын пил горькую с дружками, такими же пропойцами как сам.
К обеду, люди стали расходится. Лишь кое-где среди кустов сирени и густых зарослей бузины еще белели бабьи платки. Высокая пожилая женщина с девочкой лет пяти подошла к одинокой могиле.
- Баба Алена, зачем мы сюда пришли, – спросила девочка, здесь же ничего нет, даже крошек воробышкам ни кто не насыпал. На высокой насыпи действительно ничего не было, только необтесанный дубовый крест, покосившись, торчал из земли.
- А я и сама не знаю,- ответила Алена, - посмотреть хотела. Какое-то время она молча стояла, глядя на осыпавшийся земляной холм. Потом, тяжело вздохнув, сказала:
- Верно говорят люди: «Как жил, то и заслужил», а дедушка Федот плохо жил, мало кто от него добра видел.
Они постояли еще несколько минут.
- Ну, что, детка, пойдем домой? Пора уже, - сказала женщина
Девочка шмыгнула носом, достала из корзинки пасхальное яичко и положила его в изголовье.
- Ишь ты, - удивилась Алена, - а ведь правильно ты распорядилась, живая душа все-таки!
Носик у девочки покраснел из синих глаз, как хрусталики посыпались слезки, капая на сухую землю бугорка.
- Жалко мне его, - сказала она, и, взяв бабушку за руку, потащила ее к кладбищенским воротам.
***
…Федот держал в руке красное пасхальное яйцо. Лицо его выражало раскаяние и муку. Две скупые слезы скатились на подбородок. Его нынешняя реальность почти не изменилась, но теперь он ни когда не испытывал голода и над ним рассеялись сумерки.
© Copyright: Ирина Блуменфельд, 2003
Свидетельство о публикации №203082400016