Не выходишь из дома – пугает тоска,
а выходишь – тоскливо до жути.
Я спускаюсь к подножью коробчатых скал
как мертвец на слепом парашюте.
У подъездов облупленных нет ни души,
только урны да чахлые липы.
Здесь нередко свой диспут ведут алкаши
и сегодня, конечно, могли бы.
Надвигается нечто такое, что вот
не опишешь ни жестом, ни словом.
Даже облако, выпятив грязный живот,
нависает свиньей трёхголовой.
И свой нос неожиданно холод сует
мне за пазуху, как в наказанье.
Растворился и щиплется в сумерках йод,
выжигая искусно глаза мне.
И казалось бы, в сущности, что за беда,
если звуки неясные слышу?
То ли кто-то идет по моим же следам,
то ли ветер массирует крышу.
Но действительно страшно не это, а то,
что такое не раз повторялось;
простоватая повесть страничек на сто,
а какая рутина и вялость…
Я как будто страницами книги зажат,
путешествую в виде закладки.
Так и тянет сорваться и прочь побежать,
и нестись, и лететь без оглядки.
Но теперь я как старый ленивый солдат,
повидавший всего понемногу.
А каких-то лет десять-пятнадцать назад
побежал бы, помчался б, ей-богу...