Весенний холм раздался вширь и вверх,
Хоть Северный, хоть Южный - переполнены.
Деревьев старых выпирают корни,
Им наплевать на моду и успех.
Смешенье языков. Но птичий гам
Искуснее, сильнее. Разночтения
Меняют атмосферу. И течение
Центральных улиц сонно по углам.
Бег нецентральных, переулков - вовсе
Уводит за пределы пышной кроны,
Здесь нет весны, здесь отступает осень
И время движется, как будто время Оно.
Уходят, уезжают отголоски
Печальных и счастливых приключений,
Днем Тель-Авив решительный и броский,
И также броский Тель-Авив вечерний.
В нем есть гармония и непролазный хаос,
В нем мир, как и везде, несправедлив:
Сильвестр допущен, изгнан Санта Клаус.
Сияет белизной в кругу олив
Пришедший из Европы баухаус**
Среди трущоб, многоэтажек, вилл.
*(ивр.) - переводится как Холм весны, Курган возрождения
**направление в архитектуре 20 века, в Тель-Авиве свыше 4000 зданий в этом стиле
Это тоже Тель-Авив.
Вижу из окна движущегося автобуса: темнокожий мужчина, огромный, с широченной трапецевидной спиной мчится на электровелосипеде по одной из самых оживленных улиц в эмигрантском районе неподалеку от старой автобусной станции. За его спиной на багажнике сидит крошечная девочка в розовом платье, кажется, ей года два с половиной-три, не больше. Она слилась с фигурой велосипедиста, распласталась на нем, вцепилась обеими ручками в его крутые неохватные бока. Мелкие черные кудряшки так же прижаты к голове девочки, как и ее темное, показавшееся бледным лицо, повернутое в профиль, к спине мужчины. Всё очень плотно: спаянность фигур, движение времени. Они быстро исчезают в потоке машин. Дольше всего в наступающих сумерках были видны еще пухлые ножки девочки в белых колготках. Мой автобус повернул налево. Я давно не испытывала такого потрясения. Если девочка выживет, что с ней будет. Не было ни одного полицейского. Ни одного. На эту странную пару никто не обратил внимание. А может, в сутолоке поездки мне так только показалось.
11 октября 2017