я поверил в себя, мне тут на ухо шепнул Заратустра,
что я "сверхчеловек", а ноги грубые от ходьбы
я молчал, у меня защемило, а до этого там было пусто
если пусто - можно участок уже столбить
я смотрел дальше носа - там поля, сожжённые до трухи
там фонариком светишь, а луч тонет в густеющей мгле
там слоняются люди, за пазухой пряча не отмоленные грехи
плач первых, третьих, девятых, сороковых панихид
уже не люди, хотя даже не лежат ещё в сырой земле
и когда я хотел опериться из гаденького утёнка
они настойчиво утверждали, что я не лебедь
я кивал, разворачивался, уходил дальше в потёмки -
я такой же, как все - белопёрые давно уже в небе
я блуждал в темноте, вспоминая, зачем выбрался из утробы
нащупал дверку, приоткрыл, глаз подставляя в щель
там табличка: "Можешь войти, смотреть и трогать -
выносить нельзя!" - огромный склад ненужных образов и вещей
там был я, опустивший и руки, и веки, и даже планки
слабак, который либо в дурку, либо в касту слуг
шашка, не прошедшая через всё поле в дамки
и не ферзь, меня там даже не выпустили на шахматную доску
там со мною такие же - интересные лишь эпизодом
видят в зеркале отражение, не пугаются, что не своё
нет счастливых, красивых, добрых - одни уроды
закапываются, хотя каждый думает, что счастье своё куёт
дверь закрыл, убежал, и воздух вдруг посвежел
было легко, но страшно, как если мусульманка снимет свою паранджу
и поедет в лифте высотки с тысячей этажей
миллионы лестниц расставлены по Земле - я нашёл свою
и полез, пытаясь не вспоминать ту дверь
подниматься со дна - это тема для душевного психотренинга
а я из ада вернулся, мне б шампанского и конфетти
и давайте скорее, у меня осталось совсем немного времени
я за счастьем готов по дерьму ползти