Я больше не смотрю в глаза зеркал,
Стекающим по мутно-серым стенам,
Ведь взгляды те пронзительным рентгеном
Стреляют метко, чаще - наповал.
Чернильно-вязкий отблеск в их зрачках
Сверкает гневом. Плавятся ресницы.
И жаждут те ужасные зеницы
Меня заставить каяться в слезах.
А может быть, пора сойти с ума
На остановке где-то в Зазеркалье?
И в той волшебной безграничной дали
В сердцах разбить все злые зеркала?
Бессмысленно бродить, и впрямь, теперь
По собственному дому, избегая
Себя самой - уж лучше мостовая
С ее манящим Днепром. Офицер,
Конечно, попытается догнать,
Мой силуэт, холодный от печали -
Но я уже по воздуху отчалю,
Пока он догадается кричать.
Сойдутся волны, губы облизнув,
И снова поспешат, меня глотая.
Проснется от испуга птичья стая,
Чирикнет что-то одиночный клюв.
Каштан вздохнет, раскачивая грудь,
И разразится кашлем от простуды;
Прочистив горло, выхлопные трубы
Опять продолжат свой далёкий путь.
И будет жизнь с присущей прямотой
Все так же монотонна и глумлива:
Икнёт прохожий от ночного пива,
Проснется где-то с не своей женой;
Споткнется дворник - темень обвинит,
Словцо обронит ноющий подросток;
Исполнится кому-то девяносто,
А кое-кто в пятнадцать замолчит.
Так льется время в спешке городской,
Подмигивает вновь букетом молний.
И только офицер, смотря на волны,
Один стоит на черной мостовой.