Вот теперь, - говорю, - старайся при мне молчать,
Я общения, знаешь ли, просто не выношу.
Моё счастье свернулось общипанной буквой «щ»
И теперь производит только трескучий шум…
Я тебе не семья, я та, кто тебя предаст
(или, может, уже… не слежу за своим мечом).
Мой попутчик, ты не охотлив и не глазаст,
Вот теперь ещё и не думай же ни о чём.
Говорю, говорю, но слова всё встают не в такт,
Что-то пишется, что-то стирается до бела.
В моей жизни царит деградирующий антракт –
Ну куда же меня нелёгкая довела?
Ты молчишь так послушно, смотришь из под ресниц,
Фонари отражаются в чёрных, как смоль, зрачках,
У меня под ребром три стаи замёрзших птиц,
Их удушливый крик утопает в твоих шагах.
Я иду по стеклу. По стеклу из своих «хочу»,
Превращая в достойное «надо» и «не гунди»!
Вот теперь, - говорю, - тебя-то и научу,
Как не жаться в метель по-кошачьи к моей груди.
Не смотри на меня, не думай, не делай зла,
Не звони, телефон забрось и пойди поешь.
Я тебя так предательски яростно берегла,
Что от этой защиты осталась сплошная брешь.
Говорю, говорю, говорю, но куда-то вбок,
Словно голову отворачивает кулак.
Я тебя берегла, теперь ты не одинок,
Но молчать продолжаешь мужественно не в такт!
Не перечишь, дурак, молчишь, опустив глаза.
А мне хочется раскроить твой прекрасный рот!
Говорю, говорю, но нечего мне сказать –
Все слова опускаются бабочками в живот.
Если я подожду, то это вот заживёт.
Я – потрёпанный томик Шекспира, порвался край,
А страницы уже помнят столько людей и лиц,
Хоть сейчас открывай меня, мучай, перешивай,
Склей мой рот мне скорее, как пару сухих страниц!
Ибо я замолчать не осмелюсь, ведь я слабак.
Я храбрюсь, поднимаюсь выше, мол, боль отринь.
А на деле – во мне невозможно дырявый бак.
И гремит, и гремит пустота у меня внутри.