"Последние свидетели"
Светлана Алексиевич
по рассказу Саши Суетина
Застынут ли слёзы солёными льдинками?
По щёчкам холодным им трудно стекается…
Военное детство я помню картинками.
Они – не цветные, но не забываются.
Первая картинка.
Отец – офицер... Мама в белом халате…
При части был госпиталь (брат мне рассказывал).
Размыт силуэт на оконном квадрате.
У мамы работа с лечением связана.
Лица не запомнил, халат только… Мало…
И шапочку помню на столике мамином!
Она там стояла. Да, да, не лежала!
Настолько, наверно, была накрахмалена.
Вторая картинка.
И мама тогда не пришла… Неожиданно.
Чтоб не было папы – такое привычно.
Тревоги, разъезды, учения, видимо…
А мама всегда возвращалась обычно.
Мы несколько дней вместе с братом прожили
В квартире одни – может мама вернётся.
Стучат, появляются люди чужие
И с ними надежда, как ниточка, рвётся.
Я плачу:
- Где мама! Ну, где моя мама?
Мой старший братишка меня утешает:
- Придёт наша мама. Не плачь, - хоть и сам он
Всего шестилетний, не всё понимает.
Собрали в сарае нас длинном, холодном
На нарах из грубых досок, деревяшек.
Я помню себя постоянно голодным,
Сосущего пуговицы на рубашке.
Они для меня были в той обстановке,
Как те леденцы – вкусным лакомством самым,
Что папа возил нам из командировки…
И помню ещё, что и там я ждал маму.
Третья картинка
Какой-то мужчина на нарах нас прячет:
Под ворох тряпья, одеял и спецовки.
Но мне не понравилось: дергаюсь, плачу.
Он гладит, ласкает меня по головке.
И так повторяется неоднократно,
Как будто бы это – обряд, не иначе.
Зачем только, мне, малышу, непонятно,
Но взрослые нас сберегают и прячут.
Однажды не выдержал я, надоело.
То ли долго сидел, то ли душно мне стало.
Тихонько заплакал, потом заревел я
И кто-то отбросил тряпьё, одеяла.
Глаза открываю и вдруг перед нами
Увидел я женщину в белом халате.
И тут же скатился к ней с криками: «Мама!»
Прижался. Она же мне голову гладит.
Потом мне погладила руку. Бряцание.
Коробочка с ней из металла блестящая.
А я на всё это не трачу внимания,
Я вижу лишь белый халатик и шапочку.
Вдруг! – острая боль (будто рвётся дыхание),
Под кожу руки загоняет иголку.
Кричу, но не вдоволь – теряю сознание.
Как позже расскажут другие – надолго.
В себя прихожу – надо мною мужчина.
Он тот, кто нас спрятать хотел бога ради.
А рядом братишка лежит. Недвижимо.
- Не бойся!, - ко мне обращается дядя.
- Он спит. Он не мёртвый. Он просто ослаблен
У вас взяли кровь. Не пугайся, приятель.
- Так значит ко мне приходила не мама?
- Не мама…
- Как мамочка… в белом халате.
Сказал я тогда, а глаза закрываются…
…Но чем-то момент этот был переломным,
Ведь в памяти дальше всё вдруг обрывается,
Деталей из детства я больше не помню:
Из лагеря кто и когда нас спасали,
И как оказались мы с братом в детдоме,
Когда про родителей наших узнали,
Что оба погибли. Не знаю. Не вспомню…
И память моя… Что-то с нею случилось…
Пошёл в первый класс. Дети учат, стараются.
Два раза прочтут и уже разучили.
А я - хоть все десять – не запоминается.
Но точно запомнил, (особое правило,
Возможно, ко мне применял педсовет)
мне двойки тогда в нашей школе не ставили.
Другим детям ставили, мне только - нет…