Я тоже вышел из народа
и унаследовал черты
его влечения к природе
и неподдельной простоты.
И это все жило под спудом,
чтоб вынырнуть в моей судьбе,
как нетто, открестясь от брутто,
когда я раздвоился круто
между стремлением к культуре,
уму ,порядку, физкультуре
и тягой к чумовой натуре,
так отразившейся в тебе!
...Недаром, видно, в кои веки
явился и сказал мудрец
нам, неразумным человекам,
что мир - борьба чего-то с чем-то,
что есть начало и конец -
старался, поднимал нам веки...
А я боролся за тебя
как за свое, не за чужое,
в кровавой сече сам с собою,
забыв о дружбе с головою,
как лось в лошарнике трубя,
за то, чтоб ты была моей,
еще за мир, за власть над этой
обетованной мне планетой
затем, что я других сильней.
Когда пишу я эти строки -
кому повем и передам? -
дымится после катастрофы
наш мир, разрушенный к хренам.
Нет никого. Здесь был фонарь
с бессмысленным и тусклым светом,
ночная улица с аптекой,
с разочарованным поэтом:
опять все то же, все как встарь -
аптека, улица, фонарь!..
Здесь, помнится, была река,
давно, когда все были живы,
ловил здесь Грека раков к пиву,
непромокаем и рукаст,
он верил: вечно будут реки
и раков к пиву бог подаст.
Ни раков, ни реки, ни Греки...
А все же вера в человека
живет, не ведает стыда,
летит, как мотылек, на Мекку,
туда, где новая беда.