Томно смотрю назад.
Жизнь велика, и редок
в ней самосуд. Мой предок
изображал фасад
глупого мира. Факт —
нож макрокосма режет
горло мечтаний. Между
минного поля тракт.
Пламенный диск там за
леса колючей нитью
жаждет меня покинуть
призраком алым. Залп:
дети встречают май,
рваное небо вертит
воями фейерверка.
Был я однажды мал.
Был я когда-то мил:
губы прижав к святыне,
слёзы ронял. Отныне
я мирозданья мим.
Тихо плетусь. За кем?
"Долги пути Господни —
зря монолиты поднял!", —
мне говорил лакей
церкви, что где-то там
спит, рассекая шпилем
тучу. От сна вопил я.
Некому — только вам
это излить. Конвой —
шаткое измеренье —
сопровождает время.
Тихо плетусь на вой
собственный или не
принадлежащий миру
вовсе. Горит эфиром
голос кричащий мне.
Я задыхаюсь от
воздуха грязью злого,
сопровождая словом,
пялюсь на небосвод.
Звёзды теряют звук,
комом вращаясь через
хитросплетённый вереск
космоса. Люд внизу
распознаёт себя.
Гордо роняет имя
города, света или
собственное. Боясь
сцены кривых зеркал,
в ней — отраженья чисел,
названных умной мыслью,
Бога молить устал.
Что же, я тоже здесь —
бабочкой колоннады
вечного бора насыпь
пересекаю. Ведь
купол — сплошной базальт —
хмурится краской пыли.
Все мы когда-то были —
томно смотрю назад.