Усы, не имеющие к делу отношения

Галактионов Петр
Я зашёл к Сальвадору Дали.
Он весьма обгорел
В лучах собственной славы.
Предложил мне крем
От народной любви,
с равномерным втиранием
Констинтенции из тщеславия
Для более ослепительного
Признания-загара.
Наточил усы бриолином,
Перед этим расправил расческой.
Сказал, что гениальные картины
Настоящий художник видел в зеркале только.
Мы смеялись вместе потом.
Дали плохо понимал по-французски,
Чужие стихи и ещё
слог мой великий, могучий и русский.
На десерт угощал меня хмуро
Лести халвой и хвастался своим
Говяжьим языком, приготовленным
На плоской сковороде юмора,
под острые чилийские шутки.
Вместо кошки играл
С ленивым муравьедом.
говорил, что взбешен
При виде деловой
наглости буржуа-муравьев.
Поэтому завёл революционера-муравьеда,
Из-за того что его длинный нос
Сюрреалистично смешон
И любопытен иррационально и смело.
Я спросил Сальвадора вдали
Сколько ещё мы будем обедать?
Не пора ли идти мне домой, или
Остаться, чтобы ничего не делать?
Ведь время это скорость для наблюдателя относительно
Вращения колеса велосипеда!
И кто-то из нас должен крутить педали
Искусства, чтобы не заржавел
Восхищения подшипник большой.
Мировая слава – хлопотное дело!
Дали по-андалузски пробурчал что-то грустно
И уткнулся в мысли с головой.
Я долго его возвращения ждал.
Казалось, сам вдруг стал
Похож на красавца-муравьеда.
От времени вытянулось
Моё и без того счастливое лицо, и тело
Превратилось в гиперболоид
Гарина – известного инженера.
А костыли терпения,
Которые любезно Мэтр
Предложил, я от досады
И любопытства ради,
А так же, чтобы муравьеда разозлить,
разбил на мелкие, уже не склеить вовсе,
Для памяти ненужные детали!
Видели бы вы сами, как смешно
Убегают испуганные муравьеды!
И знаете, успокоил чересчур нервную
Высшую, с непонятным отростком сверху,
примерно меньше метра общей длиной,
Управляющим всем организмом,
Включая функцию мозга, систему.
Искусство очень хорошо,
Оказывается, убивает наше бесценное,
никому не нужное, кроме нас, время.
С тех пор я отношусь категорически
Безразлично с презрением особенно к усам,
Которые торчат художественно без дела.
Спасибо, Сальвадор Дали,
Что ты портрет мой
На холсте, хоть я просил,
Так и не сделал.
Ведь сам я лучшее,
Что мог, когда-нибудь придумать.
И глядя в зеркало перед собой,
Вдруг гения внутри не видел,
но сомневаясь на минуту, все-таки вдали,
как Сальвадор Дали предвидел.
Да и усы мне стали больше не нужны,
Как вечного стеснения чужие чувства
Валялись где-то под столом, темнея прошлым смутно.
Забытые и бесполезные для дела
Бессмертного и бесконечного порой,
Как муравьеда любопытный нос, искусства!