А.П.
Один фонтан еще в силах спорить и биться о камень.
Другой уже только чаша для бурых опитков
Листьев, для желтых квитков, по которым сами
В осенний квартал уже не расплатимся. Их в избытке.
Мы в убытке. Зрачок низведен до роли поддона,
Куда проливается реальность - некуда больше.
Как семена горчицы, осень тверже и горше,
Когда отлежится на полке. Но вернемся к искомым.
Ими забиты щели скамеек, ими забыта
Плоскость земли. На ней рыхлые комья пуха,
Именуемые голубями. Голубям плоскость неба открыта.
Запах прели как выстрел. Воздух как оплеуха.
Все ли выгорело, как ты хотел, или дом твой в саже?
В колумбарии клумбы - пепел сожженной герани.
Но в разгар карнавала никто не заметит пропажи
Рыжего на зеленом, и только меня она ранит.
Ноздри законопачены прелым и дымным духом,
Драгоценной трухой перемолотых под ногами листьев.
Так и мы однажды хрустнем и треснем по слухам.
Воздух острей скипидара и шире малярной кисти.
На фонарном столбе завиток, как епископский посох,
Неразумная паства зане затерялась в порталах,
В колоннадах, в балясинах, в богословских вопросах,
Заблудилась, отбилась от стада, отстала.
Я устала. Мой мозг потрошили, как крупную рыбку,
Чьи бока обещали богатство икры, но не дали.
И в прозекторской пожимают плечами. Бывает. Ошибка.
Здесь всем недодали имени, отчества, званий, медалей.
Люди ввернули вовнутрь стрекала, осиные жальца.
Ежатся, колются, пересчитывают издержки, затраты.
Осень, вышивая на пяльцах, объясняет на пальцах,
На дубовых листьях, откуда потери, откуда утраты.
С подоконника стряхивая паутину и сухой стеклярус
Стрекозы, я знаю, откуда утраты, откуда потери.
Но билеты взяты, да на балкон, да на первый ярус.
На столе тянет воду и дышит букет альстромерий.
И с этим можно жить.