(Из тетр. «Литфак / Мёртвые души»*)
Главное в гоголевской стилистике – преувеличение, то бишь гипербола. От бесхитростной до изысканной и от изысканной до изощрённой. Образное выражение с летучей, как пух от уст Эола, метафорикой, что обычно для поэзии, – бог и повелитель ветров в гоголевской прозе. Да уж, неспроста в подзаголовке «Мёртвых душ» значится «поэма».
Пропасть гипербол в значении коллекционных! C первой же страницы – ну просто завораживающий образ: «Трактирный слуга был живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо».
Ветродую Эолу такой вихрь слов и не снился.
Начнём, однако, со склонности автора к односложному усилению описываемой меры и степени, что бросается в глаза уже по такой проходной детали, как множественность наречия «очень». В 1-й главе, например: «очень красиво выкрашенные» и буквально пятью строками ниже «было очень умилительно глядеть»; «очень искусно» и тут же «что-то очень лестное»; или «очень долго жал ему руку» и на смежной странице «очень порядочный человек»; во 2-й главе – «очень громко», «очень крепко поцеловались», «очень трудно», «очень мало», «очень обрадовал», «очень обходительный», «очень, очень достойный человек» – с дословным повтором чуть ниже: «очень, очень достойный человек», а где-то в конце первого тома находим: «очень, очень кудряво написано!»
В том же ряду прилагательные в превосходной степени: «одна из достойнейших», «любезнейший и обходительнейший», «препочтеннейший и прелюбезнейший», «прекраснейший и образованнейший», итд.
Гиперболы царят! C большей частотой в начале, чуть ли не на каждой странице, и гораздо реже к концу… (Вообще-то, первые главы поэмы в смысле занимательности несравненно интереснее последних, мнимая «философичность» которых превозмогла, так сказать, их художественную ценность… Прошу, однако, строгих гоголеведов не переживать по поводу сказанного, ибо это всего лишь моё оценочное суждение с пропущенным словосочетанием «на мой взгляд»).
Итак, гиперболических находок масса; привожу их здесь наугад: «бездна чайных чашек», «бесконечно широкие улицы», «чрезвычайно долго тёр мылом обе щёки», «у него чрезвычайно много остроумия», «исполинский самовар», «неуклюже в высочайшей степени», пузатое ореховое бюро на пренелепых четырех ногах», «наелся препорядочно щей с кашею», «совершенный предмет изумления!», «фельдъегерь с усами в аршин» (то бишь не менее 70 см), «пренеприятнейшая неожиданность», итд.
Нет числа сравнениям, в которых фантазийная гиперболичность сгущена в составе одного предложения. Для начала три примера из описания внешности и бытования Плюшкина:
1) «Лицо его не представляло ничего особенного… один подбородок только выступал очень далеко вперед, так что он должен был всякой раз закрывать его платком, чтобы не заплевать…»;
2) «…маленькие глазки еще не потухнули и бегали из-под высоко выросших бровей, как мыши, когда, высунувши из темных нор остренькие морды, насторожа уши и моргая усом, они высматривают, не затаился ли где кот или шалун мальчишка, и нюхают подозрительно самый воздух»;
3) «Он (напомню, что речь о помещике, у которого заезжий гость без особых проблем купил «двести с лишком» душ) ходил каждый день по улицам своей деревни, заглядывал под мостики, под перекладины, и всё, что ни попадалось ему: старая подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок, — всё тащил к себе и складывал в ту кучу, которую Чичиков заметил в углу комнаты».
А теперь характерные фразы вразброс: «целый час был посвящен только на одно рассматривание лица в зеркале», «эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку»; «дамы обступили его блистающею гирляндою и нанесли с собой целые облака всякого рода благоуханий: одна дышала розами, от другой несло весной и фиалками, третья вся насквозь была продушена резедой; Чичиков подымал только нос кверху да нюхал» (прелесть какая картинка, не правда ли?); «Ноздрев, захлебнув куражу в двух чашках чаю, конечно, не без рома, врал немилосердно», «вошел в гостиную прокурор с вечно неподвижною своей физиономией… и моргавшим глазом», «бедный прокурор поворачивал на все стороны свои густые брови», «один изобрел деревянные ноги таким образом, что при одном прикосновении к незаметной пружинке уносили эти ноги человека бог знает в какие места, так что после нигде и отыскать его нельзя было», «…у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..»; «Боже! как ты хороша подчас, далекая, далекая дорога!».
И ещё: «Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи».
И наконец: «Русь, куда ж несешься ты, дай ответ? Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земли, и косясь постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».
У какого русского не потекут слёзы при чтении сего финального аккорда, столь же торжественного, сколь и загадочного? какой русский не восхитится и не возгордится в душе своей от нарисованной летучим пером птицы-тройки, не помня самоё себя в бесконечную даль несущейся?
*Здесь и далее цитаты из «Мёртвых душ» приводятся по академическому ПСС Н.В.Гоголя (1951 г., том VI).