Дождь пытается что-то сказать.
Я боюсь, что вот-вот пойму
и уже не смогу назад
отыграть, и тогда к нему
поневоле придётся мне
прислушиваться вот так
до скончания дней, и не
абстрагироваться никак
мне тогда уж наверняка
от знания языка.
От незнания языка.
Потому что, как только вник
в заоконный дождя бубнёж,
ты навеки его двойник,
человек, но как будто дождь.
Но как будто идёшь, стоишь
перед входом в любую речь,
а стекло между вами — лишь
только повод струиться, течь,
разветвляясь, дрожа слегка,
каплями языка.
Словно кто-то бессловно грезит,
продвигаясь по кромке фразы,
интонациями в разрезе
окропляя мой слух и разум.
«Подожди-ка» — скажу уму.
Только слухом тебя пойму.