(глава из второго тома "Миледи и все, все, все)
Любви и славе нужно обрамленье,
пусть даже из серебряных монет.
На шик Парижа держат все равненье,
поэтому-то Шарля дома нет.
Натура шевалье так артистична,
что если к ней вниманья нет полдня,
то хватит и того, чтоб кто-то зычно
ославил масть гасконского коня.
В Париж гасконцы мчат в полёте низком –
стремительны в игре со Смертью блиц.
Как долог путь при эпатаже с риском,
покажем на примере единиц…
...А вот и Менг. Убогий. Даже слишком!
Не пали перед гостем люди ниц.
Хитрющие глаза тут у девиц!
Увы, не достаёт пока умишка
цыплёнку, чтоб охотиться на лис.
Паршивый Менг. В душе одна отрыжка!
Юнцу не предлагал любезно лиц,
встречающих его, сей городишко.
Впал шевалье в молчанье без границ.
Вид всадника далёк был от ажура.
У лошади тоской пропахла шкура.
Мажорным чувствам выйти из гробниц
нет повода пока для балагура.
Поглядывая искоса, но хмуро
на встречных и неласковых девиц,
юнец себе придумывал девиз,
и всё-то выходило без лямура.
Веселью посвятить пора строку,
уныния желая лишь врагу…
…У Шарля напряглась мускулатура.
Смех новой хохотушки… Если дура,
то он в ответ привычно ни гу-гу…
…С каким-то заунывным настроеньем
молодчик проезжал по городку,
когда внезапно был на всём скаку
в свой адрес обнадёжен восхваленьем.
Ну как же тут не выпятить-то грудь!
В свой адрес обращенье «эй, красавчик»
услышал он впервые за весь путь
и лошадь осадил. Ну, кто из зрячих
красавца разглядел в нём, хоть чуть-чуть?
Юнец был не в костюме от Версаче.
То в самый жгучий зной, то под дождём,
труд конных переходов, долгих скачек
судьбою должен быть вознаграждён.
– Дай руку, погадаю, мой красавчик!
Я вижу, ты в любви не искушён,
но лезть готов из страсти на рожон.
Юнца, отнюдь не скованного страхом,
от глаз гадалки аж кидало в сон.
– Не ведьма ли ты часом? Я ведьмакам
рассказывать не стану обо всём.
Дав шпоры, чтоб скакнуть от «ведьмы» махом,
контакта избежать с ней счёл он благом,
но кляча заупрямилась ослом
и пятиться от «ведьмы» стала раком.
– …Постой же, сердцеед мой роковой!
цыганка, завершая натиск свой,
эпитетов нашла немало льстивых,
на чувственных сумев сыграть мотивах. –
Сама я расскажу тебе, позволь,
всю правду о любовных перспективах.
Меня ты как гадалку не позорь!
Не ведьма я, а просто из ретивых…
Как скептик из почти неукротимых
парнишка подал руку, выгнул бровь,
мол, что ждать от цыганкиного брёха!
– …Тебя ждёт очень бурная любовь,
но кончится всё это очень плохо…
– Чего же ты утихла, мандавоха! –
от «ведьмы» он любого ждал подвоха. –
Опять колдуешь над моей рукой?
– Вот вижу страсть я к женщине другой.
Судьбой с ней связан будешь, как подкидыш.
Вокруг неё прольётся кровь рекой.
Предмет любовной страсти в час лихой
ты сам же навсегда возненавидишь.
А дальше вот туманно… мудрено.
Прокляв её своими же устами
и тело проводив её на дно…
её любить ты будешь всё равно…
и жить с ней… после смерти этой дамы!
Как будто поменяется местами
она внезапно с новою твоей
любовью… Денег брать с тебя не стану!
Впервые я запуталась. Вдвойне
тебе в любви страдать придётся, сударь.
В любви тебе сложней, чем на войне.
Короче, будешь по уши в говне.
И Бог тебе, и дьявол – вместо судей.
Не верь своим глазам. Верь только мне!
– Так стану ли я в будущем хоть кем-то?
– Ты в будущем – ходячая легенда!
Да слезь ты с клячи! Ты не на коне!
– Ну ты и дура! – вместо комплимента
отвесил ей парнишка. – Сам тупой! –
гадалка отшатнулась от клиента,
спеша смешаться с уличной толпой.
– Эй! Ты куда?! А, ладно! Бес с тобой!
Но встреться мне ещё лишь, ведьма, вздую!
У юноши сгорел, само собой,
остаток оптимизма подчистую.
От первой же гадалки на пути
услышать несуразицу такую!
Ага! А вот и дьявол во плоти:
сейчас, мол, всё тебе я растолкую!
Юнец весь подобрался, слыша речь
нелестную в свой адрес. Город встреч!
Надменен, крючконос, со шрамом рожа,
с ухмылкой на него глядел вельможа…
* * *
Ведёт к землетрясению дрожь гор –
заложено оно в первопричине.
А кто такой был, собственно, Рошфор?
Он вёл врагов прелата к их кончине,
иль жуткий наводил средь них раздор.
По коже человеческой гравёр
мог ловко наносить узоры шпагой,
столкнувшись в рукопашной хоть с ватагой!
Готов был умертвить всех сам Рошфор,
с какой бы кровью акт ни поручили,
когда, судьбу схвативши за вихор,
ходил при кардинале в важном чине.
Прожжённый старый циник, интриган
и головная боль для кредиторов,
сподвижник Ришелье (и хулиган
по части силовых решений споров)
не знал он на своём пути заторов,
которые простить бы мог врагам.
Легко на сердце было иль тревожно,
врагов он доставал, где только можно.
Те, к счастью, не таились по углам.
Враги считали графа злым и смелым
и тоже были дерзки с ним со зла.
Однако граф Рошфор бойцом был зрелым
и шпагой украшал себя не зря.
По качеству не только зуботычин,
конечно же, Рошфор не голубь. Мы
наслышаны, что граф был артистичен –
мог тонко насмехаться над людьми.
Совсем не для сценического акта
ехидный граф Рошфор, наверняка
по воле одиночества лишь, как-то
зеркального привадил двойника.
– Миледи – исключенье в мире женщин.
А мы из кожи вон… и на износ…
Морщинами уж лик весь изрешечен, –
своё же отраженье ткнувши в нос,
граф с ним разговорился не без желчи,
расчесывая локоны волос. –
Крупнее, чем миледи, или мельче
фигура я для шефа? Вот вопрос!
Весь путь миледи кровью жертв помечен.
Смертельный яд, медь пуль, кинжала сталь…
Легко идёт по трупам, как и встарь,
не жалуясь, что путь ей выстлать нечем.
Враги клянутся «со свету сжить тварь»,
не веря, что успех миледи вечен.
К лояльности миледи недоверчив,
шепча «Бог с нами» иль «Аллах акбар»,
враг из дворца, сераля, магистрата,
заманивая в дебри иль на бал,
иль выставив персоною нон грата,
капканы расставлял не раз на «тварь».
Она не сатаны ли пьёт отвар?!
Бьёт всех: и чужака, и ренегата!
Как жаль мне, что удача – не товар,
а то бы прикупил. А я – богатый?
Нет, у миледи выше гонорар!
На риск она идёт не за наградой.
Клубами валит от разгона пар
у леди нашей, жертвами богатой.
Нелёгок у миледи гонорар!
А впрочем, кто ж считал её затраты!
И так ли уж велик её навар?
Но всё ж, презрев засады и захваты,
она всегда прорвётся сквозь преграды.
Есть у миледи дьявольский, но дар,
которому враги её не рады.
Иль всё навет… про дьявола? – Навет, –
кивнуло отражение в ответ.
– Сойдясь, живой и мёртвый, для парада,
кто на себе познал миледи дар,
все жертвы, от британцев до мадьяр,
покойный граф, пастух телят Макар,
скандировать могли б: ума палата! –
о нашей дьяволице до упада.
И разве ж только лишь из алкашей
её мог не запомнить кто-то спьяну, –
Рошфор подкинул с золотом кошель, –
У нас свиданье в Менге с ней по плану…
* * *
Потомки самых гордых (без прикрас)
свободных пастухов и их подпасков,
потомки легендарно-храбрых басков,
гасконцы, речь пойдёт сейчас о вас!..