Время безавторитетного слова

                ФАУСТЯТА
                Драматический триптих

   Современный критик справедливо негодует, когда узнает, как травили непониманием и непризнанием гениев прошлого. Уверен, что уж он-то точно отличит гения, лишь прочитав, увидев или услышав его произведение. Забывает, что критик прошлого точно также благородно возмущался по тому же поводу.
Еще во времена Постерестройки известный российский литературный критик Лев Аннинский, когда прочитал мой драматический триптих «Фаустята», то признался, что давно не читал таких интеллектуальных произведений. Их надо опубликовать, отметил он. Но тут же быстро поправился, что их журнал «Дружба народов» пьесы не печатает. На такой ноте наш автор с ним расстался.
Критика понять можно. Он не был уверен в своей оценке, чтобы заявить: что он открыл миру нового Шекспира или встретил мастеровитого графомана. Сегодня нет авторитетов, какими были в свое время Гайдн, Гете, Пушкин, Белинский, Толстой. Личностей, способных профессионально оценить новое произведение. Эти авторитеты начали исчезать с небосклона еще в прошлом веке. Ведь уже Борис Пастернак не справился с этой ролью. Вспомним, когда Сталин в телефонном разговоре уточнял у него, как у живущего авторитета, а Мандельштам «мастер, мастер?» Тот не смог внятно ответить вождю. Он лишь сказал: «Я не могу говорить о том, чего не чувствую. Мне это чужое». Пастернак не был уверен, что на его суждение не влияет его личное отношение к поэзии коллеги.
Со времен моей встречи с Аннинским утекло много воды. Но изменилось ли что-то сегодня в русской словесности в плане авторитетного слова?

                ЗЕВКСИДОВО ЗЕРКАЛО
                Драма художника

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

КИРИЛЛ ТАВРУЕВ, молодой художник.
Его ТЕНЬ.
ЕЛЕНА КАДЕТОВА.
АНАТОЛИЙ, художник,
ВАСИЛИЙ, журналист, друзья Кирилла.
ПРАСОЛОВ, его сосед.
ДЕВУШКА с мимозами.
ДЕВУШКА с чертежным тубусом.
ДЕВУШКА в шляпке.
МУЖЧИНА в старомодном плаще,
ДЕВУШКА в велюровой кепочке,
ПЕРВЫЙ ПАРЕНЬ,
ВТОРОЙ ПАРЕНЬ, пассажиры в вагоне трамвая.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАРТИНА 1

Мастерская Тавруева (оборудована в квартире жилого дома). У левой стены стоят книжный стеллаж, небольшой стол, мольберт, кресло. По середине мастерской поставлен табурет для портретируемого. Справа у стены находится тахта, дверь в мастерскую и платяной шкаф старомодного дизайна со встроенным во всю высоту дверцы зеркалом. На стенах мастерской развешаны картины художника.
Позднее утро. На тахте под простыней лежат Кирилл и Елена. Рядом стоит стул, на который брошены их одежды. Оба давно молчат. Вдруг Тавруев резко сбрасывает с себя простынь, поднимается. Берет со стула джинсы, надевает их.

ЕЛЕНА (с тахты).   Кирилл, ты был доволен мной ночью?
ТАВРУЕВ.   С нетерпеньем жду повторения.
ЕЛЕНА.   И я красива?
ТАВРУЕВ.   Елена, ты ослепительна. (Застегивает молнию на джинсах. Подходит к зеркалу шкафа. Вопросительно встречает свое отражение. Елена поднимает голову с подушки, садится.)
ЕЛЕНА.   Отлично! я красивая и на меня западают. Это те оценки, которые женщина хочет слышать от мужчины каждое утро.
ТАВРУЕВ (отражению).   И по утрам я всегда вру им – зачем? А сначала себе... Я с первого взгляда вижу женщину, какая она будет без одежды, косметики. Но уговариваю себя: оставь придирки, Тавруев. Она прекрасна! А в постели каждый раз убеждаюсь, что обманул только рассудок. Но не свое тело. И оно уступит, когда выработается на партнершу условный рефлекс...
ЕЛЕНА.   Но ночь в этой мастерской мне все-таки аукнулась. Полетел весь мой расклад мужчин. Ты не стелешься ни в одну из четыре моих стопок. А новую не знаю, как назвать?
ТАВРУЕВ.   Распиши свой расклад. Может, я подберу себе лейбл.
ЕЛЕНА.   Было бы здорово. (Отгибает на руке мизинец.) В первой стопке мужчин у меня Духовники. С ними я встречаюсь, когда мне хочется интеллектуального единения. Или напала зеленая тоска. Это сугубо беседы, никаких постелей. (Решает снять кольцо со следующего пальца.)
ТАВРУЕВ (отражению).   В точку. Эта стопка не про нас. Неэстетичная. Ведь интеллектуальное единение своей незаконченностью оставляет осадок не только на душе. Но и на плавках...
ЕЛЕНА.   Вторую (отгибает палец уже без кольца.) я зову Мальчики Ромео. Ими я увлекаюсь, когда хочу романтических чувств, юного секса. (Раскрывает средний палец.) Далее у меня мужчины с наклейкой Павловцы. Это взрослый секс – по зову моей физиологии. И, наконец, моя самая любимая стопка со штучным товаром (поднимает указательный перст, коронует его снятым кольцом). Ее я нарекла Небесные любовники. Это когда романтические чувства и духовное общение, юный и взрослый секс. Полная гармония!.. (Затем поднимает вверх большой палец.) И… не слышу лейбла, Кирилл?
ТАВРУЕВ.   Сей-час… (Отходит к столу, извлекает из пачки сигарету, закуривает. После нескольких затяжек.) Сдаюсь! (Опускает свой большой палец руки вниз к полу.) Елена, твой расклад мужчин само совершенство. Ни добавить, ни отнять. Видно, я из тех мужчин, о ком говорят в семье не без урода. Вчера ты просто промахнулась стопкой. (Садиться в кресло.)
ЕЛЕНА.   А знаешь, чем ты купил меня вчера в ресторане? Мне нравятся мужчины, которые умеют красиво знакомиться. Правда, поначалу я не поверила, что ты из них. Когда официант передал мне от тебя конвертик из салфетки, я хотела сразу его выбросить. Подумала, что там написана очередная пошлость или банальность. Но что-то меня остановило, и я развернула салфетку. Признаюсь, твои стихи здорово легли на мое настроение. (Воспроизводит их по памяти.)
ПРЕКРАСНОЙ НЕЗНАКОМКЕ
И я б послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, Аи.
Но розы поэтов увяли,
И уксус в винах любви...
(Снимает со спинки стула рубашку Тавруева, надевает ее и встает с тахты. Подходит к окну, раздвигает шторы, распахивает створки рамы. С любопытством выглядывает во двор.)
ТАВРУЕВ (про себя).   Как же сегодня много солнца! Ее московская мордастость зада так и режет мне глаза. Вытолкать вон?!. Эээ, не ври хоть себе: никого ты не выгонишь. Как не вытолкал других женщин – вот так же просыпавшихся в этой мастерской. Теперь по накатанному. До того утра, когда уже ни слова, ни жесты будут не нужны. (Елена покидает окно. Подходит к зеркалу шкафа, забрасывает волосы за плечи, смотрится. Затем достает из дамской сумочки, подвешенной на дверной ручке шкафа, очки в модной оправе. Надевает их и рассматривает картины на стенах мастерской.)
ЕЛЕНА.   Надо признать, что женщины тут до меня были красивые. (Переходит к холстам, развешанным на следующей стене. Останавливается возле картины.) А эту картину ты как назвал?
ТАВРУЕВ.   Луна наизнанку.
ЕЛЕНА.   Забавно. Я бы с удовольствием повесила ее у себя в квартире.
ТАВРУЕВ.   Она прикована к моей стене цепями. Даже галерейщики на нее лишь облизываются.
ЕЛЕНА.   Жаль. (Поворачивается в его сторону.) Кирилл, а тебе не обидно? Галерейщики сначала скупают картины по дешевке. А потом выручат за них, особенно после смерти художника, целое состояние.
ТАВРУЕВ.   Лично я на галерейщиков не в обиде.
ЕЛЕНА.   Странно. На художника не от мира сего ты не похож.
ТАВРУЕВ.   Я уже с ними поквитался.
ЕЛЕНА.   Поквитался? Подкараулил их ночью у подъезда и набил морды? Расскажи, расскажи, мне очень интересно, чем ты им отплатил.
ТАВРУЕВ.   Мукой. Я, как Ван Гог, намешиваю ее в краски только в большей пропорции. Значит, после моей смерти вскоре за моим телом рассыпаться в прах и мои картины. А может и раньше.
ЕЛЕНА.   Оригинальная месть. А краски на картине Луны наизнанку тоже с мукой?
ТАВРУЕВ.   Она единственное мое исключение.
ЕЛЕНА.   Кирилл, обещай мне, что мой портрет ты будешь писать нормальными красками, как Луну. Я не хочу, чтобы потом, когда он начнет крошится, мои будущие внуки подняли меня на смех. (Задерживается возле пустого мольберта.) Кстати, я буду позировать тебе прямо сейчас?
ТАВРУЕВ.   Вряд ли... сейчас не срастается.
ЕЛЕНА.   Но вчера в ресторане ты говорил, что уже утром начнешь писать мой портрет. Я буду твоей Саскией!
ТАВРУЕВ.   Тебе не повезло, Елена. Сегодня в мастерской слишком много солнца. Что все вокруг до боли режет мне глаза.
ЕЛЕНА (в сторону).   Рембрандт херов. (Вслух.) Утерлась. Буду знать, в этой мастерской не исполняют желания Саский. Правда, мне больше нравится красота женщин Рафаэля. Она интеллектуальнее. Хотя сам он, говорят, постоянно сетовал, что настоящие красавицы перевелись в Риме. (Забирается на табурет для портретируемого.) Интересно, а какой бы он нашел меня?
ТАВРУЕВ (неожиданно резко).   Стой так! не двигайся. (Поспешно гасит сигарету в пепельнице. Покидает кресло, ставит чистый холст на мольберт. Угольным карандашом начинает набрасывать контур фигуры позирующей. Елена быстро устает стоять неподвижно.)
ЕЛЕНА (капризно).   Кирилл, ты не сваришь мне кофе?
ТАВРУЕВ.   Елена, не вертись! Кофе потом. (Статичное позирование тяготит Елену. Она громко вздыхает.)
ЕЛЕНА.   Без кофе я сейчас засну... Тогда расскажи что-нибудь. Художники во время сеанса всегда развлекали свою модель.
ТАВРУЕВ.   По утрам я плохой затейник.
ЕЛЕНА.   ...о, Кирилл, а ты читал, не помню в каком журнале, о казусе статуи Венеры Милосской с одеванием? В современных одеждах она выглядела заурядной овуляшкой. Совсем пропала ее грация. Это убило художников.
ТАВРУЕВ (отрывается от холста).   В моей мастерской меня убивает другое. Когда на стул вместе с современными одеждами женщин – улетает и их грация... (От досады бросает карандаш на рабочий стол.)


КАРТИНЫ 2 и 3

Мастерская. Тавруев в рабочей синей блузе сидит в кресле, курит. Звонок в дверь.

ТАВРУЕВ (кричит).   Открыто!

Входят Анатолий и Василий. Первый сразу идет к мольберту, изучает закрепленный на нем холст. Василий останавливается у шкафа, вертится перед зеркалом. Затем садится на табурет портретируемого. Тавруев задерживает взгляд на его обуви, смеется.

ВАСИЛИЙ.   Тебя рассмешили мои туфли?
ТАВРУЕВ.   Как-то в вагоне метро, Василий, я, оглядывая сидящих напротив, подметил. Что положение ступней вкупе с видом обуви – это копия выражения лица их владельцев. Карикатура до восхитительной схваченности! Пора человеку заиметь привычку садится на стул перед зеркалом в обуви.
ВАСИЛИЙ.   Лично я люблю, чтобы зеркало мне льстило. (Покидает табурет, отходит к стене, рассматривает холсты.) Вроде бы, я был у тебя недавно. А на стенах не нахожу ни одной знакомой картины. (Оглядывает стену.) Всех согнала твоя новая модель! (Его привлекает один из холстов с ее изображением.) Интеллектуалка с голливудской сексапильностью... Когда закончишь портрет, я обязательно тисну о нем комментарий в своей колонке. (Направляется к следующей стене.) Ба! ты даже смахнул со стены свою знаменитую Луну наизнанку. (Удивленно.) И когда ты успел столько намалевать – ты что заточил модель у себя в мастерской? (Задерживается у небольшого листка, прикрепленного к стене.) Да ты и все холсты на нее извел. Уже пишешь на каких-то листках из детского альбома для рисования.
ТАВРУЕВ (насмешливо).   Как тебе, Василий, ромашка на этом альбомном листке? Чтобы ты тиснул о ней в своей колонке? (Гасит окурок в пепельнице.)
ВАСИЛИЙ.   Что бы? (Его аккуратный лоб искажается морщинками.) Этот цветок – это отражение надрыва, излома чувств живописца. Надломанные же фиолетовые лепестки ромашки вызывают у зрителя ощущение – не надейся, что красота спасет мир. А на его невольный вопрос – тогда что? Ответ художника прост: ищите, и не обрящете… Такая ухмылка характерна для картин неоэкспрессиониста Тавруева.
ТАВРУЕВ (со смехом).   Увы, Василий, ты ткнул пальцем в небо. Этот цветок не мой, а пациента Кащенки. Его ромашка – это ядовитая насмешка над неоэкспрессионистами. (Встает.) Я месяцами изводился, чтобы мой цветок имел такие же больные изломы и цветосочетания. Я учился отключаться перед мольбертом от контроля сознания. Проглотил для этого кучу восточных систем, алкоголя, перекурил немало травки. (Подходит к листку.) А здесь не мучились и пяти минут. Так оставим идиотово – идиоту.
АНАТОЛИЙ.   Как у тебя, Кирилл, все просто. Увидел какой-то дурацкий листок с картинкой – без колебаний скинул с мольберта все чему отдал не один год. И поставил чистый холст. (Нервно меряет своими длинными ногами мастерскую.) Я вот не могу ни на что решиться. Ничего не могу довести до конца. Сегодня утром проснулся, а к мольберту ноги не идут. Чувствую, что там меня опять ждет крушение... И точно подошел, глянул на холст – краски потекли, замысел разрушился. (Снова останавливается у мольберта, к которому подошел Василий. Ему из-за спины.) Да, и я хотел бы такую интеллектуалку в очках... И я заточил бы эту Елену Прекрасную в своей мастерской. У художников, Василий, клептомания на красивые натуры. Зазеваешься, пока продерешь глаза с похмелья… А твоя модель уже сидит на волосатых коленях какого-нибудь концептуалиста. (Невесело смеется.)
ТАВРУЕВ.   Тебе, Анатолий, мерещиться не та Елена – ущипни себя за бороду.
АНАТОЛИЙ.   Не та? (В недоумении вновь поворачивается к холсту.)
ТАВРУЕВ (резко).   Анатолий, мне сейчас не до говорильни. Я жду модель. Она вот-вот придет. (Демонстративно смотрит на часы на руке.) Мне нужно собраться. Я настроен работать. Придется вам сейчас покинуть мою мастерскую. (Друзья недоуменно переглядываются, но уходят.)
ВАСИЛИЙ.   Пойдем, Анатолий. Пока хозяин мастерской нас пинками не погнал.

Тавруев один, подходит к мольберту.

ТАВРУЕВ.   …хохочешь, Кадетова? Щелкнула меня по носу! Поделом. Выставился с тонкой иронией на поклонницу Рафаэля. И когда? Когда восприятие зрителя оборвалось на оправе очков. А высшим мерилом красоты стало – хотеть такую... (Собирается снять холст со станка. Но снова раздается звонок в дверь. Кричит.) Открыто!

Входит Елена.

ЕЛЕНА (нервно).   Кирилл, извини, куртку я не буду снимать. Я ненадолго. Я зашла попрощаться, чтобы не быть бестактной. (После короткой паузы.) И сказать тебе спасибо за науку. В твоей мастерской, Кирилл, я многое поняла. Что я просто женщина со всеми ее слабостями и недостатками. И хочу, чтобы меня любили и восхищались мной такой, какая есть. Менять себя уже поздно. Я устала.
ТАВРУЕВ.   Быстро ты выдохлась. Но, видишь ли, Елена, есть одна закавыка. Чтобы было милым все, чему ты даруешь жизнь, ты недостаточно наивна и непосредственна.
ЕЛЕНА (иронично).   Скорее недостаточно умна... по твоей теории. Надо ж придумать, что женщина умна – умом своего мужчины. Хотя с этим я, может, и согласилась бы. Но при условии, что мужчина меня любит. А когда я нужна ему только, как натура для подиума и по настроению для тахты... О, я поражаюсь самой себе. Как я могла пасть до ню-гейши? Даже купилась на твой принцип. Не унижать Красоту презервативом! Рисковала своим здоровьем. Но кажется, я, наконец, вырвалась из этого рабства. Я ухожу. Прощай, Кирилл!
ТАВРУЕВ (насмешливо вслед.)   Одумайся! ведь женщина – это вечное искание кому бы подчиняться. (Снимает с мольберта холст. Бросает его в стопку других в углу мастерской.)


КАРТИНЫ 4, 5, 6 и 7

На развале картин уличных художников на Крымском Валу. Тавруев (уже в черной кожаной куртке) ходит среди посетителей вдоль стендов, механически рассматривает выставленные полотна.

ТАВРУЕВ.   Сюда-то зачем меня ноги принесли? На шумное буйвище мертворожденных холстов. Хотя, тихие модные галереи – тот же погост в яркой упаковке. (Вдруг при виде одного полотна останавливается.) Кажется, один холст тут окунули в живую и мертвую воду… Этот портрет рыжеволосой женщины – уличный шедевр! И не только. Даже великим мастерам прошлого редко удавалось вдохнуть жизнь в краски дисгармонией. Страха и нежности, как на этом портрете… Моляру выпала шальная удача на один раз? Что-то здесь не так? (Подходит к холсту. Молодой уличный художник, видя заинтересованность его картиной, приближается к Тавруеву.)
УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК.   Вижу, Вам понравился этот портрет. Хотите приобрести его?
ТАВРУЕВ.   Почем он?
УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК (неуверенно).   Ну, тысяч тридцать… пять. Рублей, конечно. (Тавруев начинает хохотать.) Ну, двадцать…
ТАВРУЕВ.   Коллега, я давно так не смеялся. Будь я не художником, а галеристом мошенником, я бы сейчас же кинул тебе эти деревянные. И быстро смылся бы с этим портретом. Пока простак не понял обмана. Даже в не самый базарный день этот портрет стоит не меньше пятидесяти, а то и ста тысяч евро.
УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК (ошарашен).   Коллега издевается?
ТАВРУЕВ.   Да нет. Я пересмотрел кучу современных портретов – равного этому не встречал. Так что, когда у тебя будут спрашивать его стоимость, говори настоящую цену. Этот портрет достоин, чтобы его увидел мир.
УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК.   Так ты не шутишь.
ТАВРУЕВ.   Нисколько. Вот только меня мучает один вопрос. Что за тайна у этого портрета? Не расскажешь, что тебя побудило его написать.
УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК.   Сразу чувствуешь, что перед тобой настоящий художник. Никто еще не спрашивал меня о тайне создания этого портрета. Даже мои близкие друзья художники.  А она есть. (Вспоминает.) …это была ночь перед опасной для меня операцией на глазах. Я был тогда в панике. Мне казалось, что жизнь для меня кончилось. Завтра я ослепну. Сам понимаешь, каково это осознавать художнику. Тут ко мне в мастерскую зашла жена. Меня пронзило, как током. Я же больше ее не увижу!.. Я схватил чистый холст, поставил его на мольберт. Попросил жену остаться. Я за ночь написал ее портрет.
ТАВРУЕВ.   И прибил ее образ, словно железными гвоздями, к полотну. Навечно. Но операция прошла успешно. И вот ты здесь, продаешь этот портрет. Что ж, удачи тебе. Не забывай, о его настоящей цене. (Уходит. Про себя.) Но он был Ван Гогом на час…
 ……………………………………………………………………………………………

Тверской бульвар. Тавруев замечает возле стенда с фотографиями девушку. Она в легком черном пальто с белым шарфом, один конец которого романтически перекинут через плечо. В руке у нее букет желтых мимоз.

ТАВРУЕВ.   Повинуясь этому желтому знаку... (Подходит к девушке. Та демонстративно отходит на другой край стенда. Ей после некоторой паузы.) Лалара, сказать Вам, что самое противное при знакомстве с женщиной на улице? (Убедившись в должном молчании.) Видеть первые пять минут ее отвратительной игры в комедию: Да за кого они меня принимают!
ДЕВУШКА (из-за спины).   А через пять минут?
ТАВРУЕВ.   Если покрутился перед ней пудельком на задних лапках, она станет более или менее человеком.
ДЕВУШКА.   Даже человеком… (Оценивающе окидывает взглядом Тавруева.) А вы, наверное, мило смотритесь, когда захотите покружиться перед женщиной на задних лапках. И часто такое случается?
ТАВРУЕВ.   Иной раз под настроение. Но не сейчас.

На той же аллее. Идут Тавруев и девушка с чертежным тубусом в руке.

ТАВРУЕВ.   А вы подходите к такому решеньицу ну эдак недельки через две?
ДЕВУШКА.   Не могу же я, только узнав имя мужчины, идти к нему, что называется на хату. Представляю, какое у него будет обо мне мнение.
ТАВРУЕВ.   Думаете, что через две недели его мнение о Вас изменится?

На скамейке троллейбусной остановки. Сидят Тавруев и девушка в шляпке. Молчание затягивается. Девушка достает из сумочки зеркальце и губную помаду. Подкрашивает губы. Не отрываясь от зеркала.

ДЕВУШКА.   Кирилл, не молчи, скажи что-нибудь.
ТАВРУЕВ.   ?..
ДЕВУШКА.   Когда же это, наконец, кончится! (Убирает зеркало и помаду в сумочку.) Я все время наступаю на одни те же грабли. Постоянно твержу себе, что мне пора искать мужа, а не умного мужчину. Но каждый раз, как встречу его, увлекаюсь. И моя установка летит к чертям! (Нервно сдувает с глаз завитки волос, закуривает сигарету.)
ТАВРУЕВ.   А я, значит, как кандидат в мужья, совсем плох?
ДЕВУШКА.   Совсем. Ведь замуж выходишь, чтобы можно было расслабиться. Было кому поплакаться о своих болячках.
ТАВРУЕВ.   Скажи, почему, когда ты ехала в троллейбусе, казалось, что ты явилась нам не из здешнего века?
ДЕВУШКА.   Мне было просто дурно: от сидящей рядом женщины несло дешевыми духами.
…………………………………………………………………………………….

Вагон ночного трамвая. В нем едут трое пассажиров. Тавруев сидит в кресле, склонив голову к окну. Впереди на следующем сидении – мужчина в старомодном плаще. На переднем сидении лицом к ним – юная девушка в велюровой с большим козырьком кепочке и коротенькой юбке. На остановке в вагон вваливаются двое молодых парней, идут по проходу вагона. У первого в руке початая бутылка вина. По ходу они разглядывают пассажиров. Заметив девушку, парни бесцеремонно подсаживаются к ней.

ПЕРВЫЙ ПАРЕНЬ (сходу протягивает ей бутылку). Малышка, не хочешь выпить с нами вина – расслабиться?
ВТОРОЙ ПАРЕНЬ.   Да не бойся ты, это чистый сухач.
ПЕРВЫЙ ПАРЕНЬ.   Сухач, сухач, малышка.

Мужчина в старомодном плаще возмущен происходящим напротив, собирается вмешаться. Тавруев придерживает его намерения рукой за плечо.

ТАВРУЕВ.   Вы хотите предстать перед ними шутом? Рискуете быть закиданным костьми...
НЕЗНАКОМЕЦ.   Но парни совсем не умеют вести себя с женщинами. (Девушка после некоторого колебания берет бутылку, пьет под одобряющие возгласы парней.)
ПЕРВЫЙ ПАРЕНЬ.   Умница! (Подхватывает девушку и сажает ее к себе на колени.)

Троица повеселела от удачного и быстрого знакомства. Бутылка вина ходит по кругу.

НЕЗНАКОМЕЦ.   Разве так нужно развлекать женщину?! Они даже не осознают свою дикость. (Тавруеву.) Вы не задумывались, что случилось, когда мужчина перестал правильно ухаживать за женщиной? Она растерялась. Стала кидаться в опасную крайность.
ТАВРУЕВ.   Но цели у сторон не изменились.

В это время первый парень склоняется к девушке и что-то шепчет ей на ухо. Они быстро поднимаются и уходят в конец вагона. После их ухода воцаряется молчание.

ТАВРУЕВ (мужчине).   Спокойно. Пока нет ничего криминального.


Через какое-то время первый парень возвращается один. Лицо мужчины в старомодном плаще выражает удивление и тревогу.

ТАВРУЕВ (ему).   О помощи никто не кричал.

Первый парень садиться к товарищу.

ПЕРВЫЙ ПАРЕНЬ (выдыхает).   Уфф, кайф! Серж, девочка класс. Все делает, как надо. Иди, она ждет тебя в конце вагона. (Серж передает бутылку первому парню и устремляется в конец вагона.)

Вскоре Серж возвращается уже с девушкой, довольной собой, что понравилась ребятам. Она опять садиться на колени к первому парню. Он протягивает ей бутылку. Девушка допивает оставшееся вино в бутылке и переворачивает ее горлышком вниз. Последние капли падают на носок ботинка первого парня. Все хохочут ее аттракциону.

НЕЗНАКОМЕЦ (Тавруеву).   Грустно мне смотреть на эту девушку. Что будет с ней через несколько лет... Мне даже плакать хочется.
ТАВРУЕВ (насмешливо).   Да бросьте вы ломать комедь. Вам тоже хотелось сбегать в конец вагона к секси девочке. Да знали, что там Вам не обломится. Папулю она лишь поднимет на смех… А плакать Вам хочется от злой досады на свои бывшие бесконечные проблемы с женщинами. Тешит лишь злорадное чувство. Девочка еще раскается о промотанной красе по вагонам и подъездам. Но, увы, не раскается, не надейтесь. Сексреволюция в отличие от других свои завоевания не сдает…


КАРТИНА 8

Мастерская. Тавруев снова в темно-синей рабочей блузе перед чистым холстом на мольберте.

ТАВРУЕВ (опускает кисть).   Увы, одним порывом желания написать – не схватить образ этой призрачной Женщины. Какая ты сегодня? Где искать разгадку твоей красоты? (Кладет кисти на стол. Подходит к книжному стеллажу, берет с полки альбом с репродукциями. Листает его страницы. Находит нужную ему репродукцию картины.) Рождение Венеры… (Какое-то время пристально рассматривает ее.) Нет, флорентинец вял для наших дней. (Кладет альбом на стеллаж. Затем извлекает том Стендаля, листает. Читает вслух.) Если бы надо было снова выработать идеальную красоту, пришлось бы изобразить следующие качества: необычайно живой ум... (Отрывается от страницы.) Я предпочел бы необычайно чуткий... (Снова возвращается на страницу.) ...и не много грации... а полная естественность в чертах лица. (Пробегает глазами далее по строчкам. Отрывается от них.) Да, самое живое выражение душевных движений – в глазах. Конечно, современные глаза женщины должны быть очень большие. Но только не сверкающие блеском остроумия... Умна, но без рисовки. (Пытается мысленно соединить все эти умозрительные черты в образ.) Нет! ты не оживаешь. (Закрывает книгу и ставит ее на полку.)

Звонок в дверь. В мастерскую, не дожидаясь разрешения, с шумом врывается Прасолов. Длинное легкое кашемировое пальто скрадывает его раннее брюшко.

ПРАСОЛОВ.   Кирилл, извиняй, что без приглашения. У меня форс-мажор. (Замечая на лице Тавруева признаки досады.) Ты не в настроении, сосед?
ТАВРУЕВ.   Не обращай внимания, сплин.
ПРАСОЛОВ.   Сплин?.. Ну, тогда я быстро. Нет ли у тебя какой-нибудь популярной книжонки по сплинам? Тьфу ты!.. картинным стилям. Я тут познакомился с одной интеллектуалкой. Так она, даже когда мы занимаемся любовью в моем Мерсе, достает меня. Теребит и теребит, как я отношусь к ее любимому стилю Ренессанс? А я в ответ лишь мычу… Культурки не хватает, чтобы вякнуть что-нибудь толковое. (Тавруев выбирает на полке подходящую книгу. Отдает Прасолову.) А еще я хочу купить у тебя какую-нибудь картину. Пора мне начинать вкладывать в искусство. (Подходит к стене, рассматривает висящие на ней холсты. Тыкает пальцем в холст.) Так это же моя интеллектуалка! (Ревниво.) Она и с тобой… Или она просто заказала тебе свой портрет?
ТАВРУЕВ.   Вроде того.
ПРАСОЛОВ (успокаивается).   Ааа… Слушай, сосед, продай мне его. Тут ее приспущенные трусики меня просто заводят!
ТАВРУЕВ.   Это этюд к незаконченному портрету. …который, правда, уже не будет закончен. А! забирай за так. (Прасолов торопливо снимает холст со стены.)
ПРАСОЛОВ.   Кирилл, ты не прогоришь. Я покрою тебе твое за так заказом своего портрета. По телефону договоримся, когда мне нужно будет зайти позировать.
ТАВРУЕВ.   Нет, Прасолов, с твоим портретом ничего не выйдет. По мне лучше удавиться, чем писать заказчика павлином. А изображу тебя фазаном-аргусом, ты и сам мне не заплатишь.
ПРАСОЛОВ (начинает злобно сопеть)   Это будет карикатура?
ТАВРУЕВ.   Скорее соцреализм.
ПРАСОЛОВ.   И чем же прошумел это кочет?
ТАВРУЕВ.   Эволюционной манией наращивать прибыль своих крыльев. Аж до потери способности летать.
ПРАСОЛОВ (вспыхивает).   А ты не боишься, что мы, бизнесмены, обидимся на художников? И не станем Саввами Морозовыми.
ТАВРУЕВ.   Нет – обиду вы проглотите. Все нувориши на тусовках жаждут засветиться с богемой. А за это придется платить.

Прасолов не находит слов. Резко разворачивается и устремляется с холстом и книгой в руках вон из мастерской. Слышен громкий удар ногой в дверь. Тавруев возвращается к мольберту, долго смотрит на чистый холст, затем снимает его.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КАРТИНЫ 9 и 10

Кафе. Вечером. За столиком напротив окна сидит Елена. Мимо по тротуару проходит Тавруев. Замечает Елену в окне, останавливается, смотрит на ее лицо.

ТАВРУЕВ.   Какая неземная тревога в ее глазах! Вот она извечная насмешка природы: когда глаза женщины – зеркало чужой души... Иль потерянной? (Ответить не успевает. К столику Елены подходят Василий и Анатолий с бокалами вина.) И видение призрачной Женщины пропало. (Василий, что-то говорит собеседникам, кивает на окно. Они смотрят в сторону Тавруева и смеются. Он невольно отшатывается от окна.) Бред! я не видим им. (Однако отходит в тень.) Зайду в кафе — вдруг она мне снова явится.

Тавруев заходит в кафе, подходит к столу, за которым сидят Елена, Василий и Анатолий. Приветствует их, садится на свободный стул. За столом воцаряется натянутое молчание. Первой не выдерживает Василий.

ВАСИЛИЙ.   Кирилл, у тебя такой вид, будто тебе скулы свело от скуки.
ТАВРУЕВ.   Да, мне часто бывает скучно, когда я не один.
ЕЛЕНА.   Тавруев, с таким кислым лицом тебе трудно будет найти новую натуру для портрета. Или уже нашел? В Москве полно эффектных топ-моделей.
ТАВРУЕВ.   Я решил не писать больше женщин.
ЕЛЕНА.   Ты это серьезно сказал? (На кивок Тавруева.) У меня, Кирилл, такое впечатление, что ты в какой-то обиде на нас? А для художников мы всегда были богинями уже только потому, что мы женщины.
ТАВРУЕВ.   Ты права. Среди цеховиков художники были последними язычниками. Но, кажется, и они спешно обращаются в современную веру.
ЕЛЕНА.   Слава богу, что остались еще простые мужики, язычники.
Пауза.

ЕЛЕНА.   О, Кирилл, я знаю, что ты раздаешь холсты с моими изображениями. Может, ты и мне подаришь мой незаконченный портрет. Хотя, для меня так и осталось загадкой. Почему ты считаешь его неоконченным? Портрет позволит мне реже смотреться в зеркало.
ТАВРУЕВ.   Ты хочешь иметь портрет вместо зеркала? (Мелькнувшей мысли.). А почему бы нет? Клянусь, Кадетова, зеркало у тебя будет!.. (Встает.) Я позвоню, когда ты можешь прийти за ним. (Уходит из кафе.)


КАРТИНА 11

Мастерская. Тавруев в рабочей блузе пишет на холсте заказанный Кадетовой портрет. Громкий звонок в дверь.

ТАВРУЕВ (кричит).   Я еще… жив!

Снаружи за дверью слышны голоса Анатолия и Василия. Затем они уходят. В мастерской появляется Тень.

ТЕНЬ.   Слабеешь, дружище... еще пару дней без еды и у тебя не хватит сил даже подать голос.
ТАВРУЕВ.   Ааа, ты снова явился. Не волнуйся. Когда у меня не станет сил кричать, я буду кидать в дверь кисти.
ТЕНЬ (заглядывает через плечо Тавруева на холст).   К намеченной цели – через освобождение от всего плотского. Чтобы и руки и все чувства отончали. Как русские иконописцы. (Пританцовывая, направляется к табурету для портретируемого.) Но почему ты во сне все время кому-то кричишь? Что у тебя на холсте будет не Кадетова.
ТАВРУЕВ.   Да, не Кадетова!
ТЕНЬ.   Конечно, ты можешь считать, что настоящие красавицы перевелись и в Москве. (Садится на табурет.) Однако, когда Рафаэль писал портрет женщины, то он никогда не говорил – что написал другую.
ТАВРУЕВ.   А я пишу другую!
ТЕНЬ.   Ну, хорошо, хорошо – другую. Только не кричи.
ТАВРУЕВ (отрывается от холста).   Никто в Кадетовой не видит (иль не хочет) ту Женщину, которую она потеряла… Которую я воссоздаю на холсте по обрывкам, намекам. Продираясь через косметику, ринопластику, уколы ботокса… Но клянусь, я извлеку ее на свет белый! И прибью, словно железными гвоздями, к полотну. Навечно.
ТЕНЬ.   Мда, жестокое ты подаришь Елене зеркало. Это как потерявшему руку пианисту, вдруг получить портрет. Где он в две руки наяривает по клавишам фортепьяно…
ТАВРУЕВ.   Кадетова сама заказала мне это зеркало. (Возвращается к холсту.)


КАРТИНА 12

Мастерская. Тавруев свалился прямо в одежде на тахту, спит. Мечется во сне. Вдруг громко кричит: "Пошла, пошла вон!.." Резко вскакивает. Затем садится на тахту. Появляется тень.

ТЕНЬ.   Ты так громко кричал, что я подумал, тебя насилуют.
ТАВРУЕВ.   Ты угадал, только насиловали меня во сне. Мне приснилось, что за мной гонится огромная серая лошадь с ногами в яблоках. Словно в пятнистых колготках. Я забежал в какой-то сарай, спрятался за груду ящиков. Но она нашла меня. Кося в мою сторону нахальный глаз, лошадь торжествующе скалилась. Она загоняла меня в темный угол с нескрываемыми сексуальными намерениями. И когда я почувствовал прикосновение ее потной шерсти, меня, как током, пронзили страх и омерзение. Я закричал. И проснулся. Самое же поразительное было то, что морда у этой лошади была с обликом Кадетовой.
ТЕНЬ.   О, это вещий сон. Он предостерегает, что с написанием ее портрета тебя ждет поражение. (Останавливается перед мольбертом, смотрит на холст.) Бросай писать его, пока не поздно. Ведь ты современный Зевксид. Только он свою Елену Прекрасную собирал из частей тела у раздетых перед ним разных девушек. А ты пишешь свою Женщину из каких-то обрывков, каких-то оставшихся намеков. Повелся на эллинский миф. (Отходит в сторону.) Ну, успех блефа об античном художнике понятен. Никто тогда не читал диссертацию Чернышевского. Не знал, о неумолимом законе Красоты. Но ты-то читал... Увы, ни один художник не может создать образ по красоте выше стоящей перед ним живой женщины. Поэтому в твоем сне лошадь с обликом Кадетовой торжествовала свою победу.
ТАВРУЕВ.   Но я видел свою Женщину! (Вскакивает с тахты.) Слышишь, ты, кретин, я видел ее в окне кафе.
ТЕНЬ.   Опять орешь, да еще обзываешься. Я просто толкую твой сон.
ТАВРУЕВ.   Плевал я на сон! Он меня не запугает. (Берет палитру, кисти и неистово продолжает писать портрет.)


КАРТИНА 13

Мастерская. Тавруев стоит в задумчивости перед мольбертом с опущенной в руке кистью. Резкий и долгий звонок в дверь. Тавруев какое-то время не сразу понимает, где он и что с ним? За дверью слышны голоса Анатолия и Василия. Запускает кистью в дверь. Голоса стихают. За дверью уходят. Тавруев подходит к столу, берет большую кружку с водой, жадно пьет. Не замечает появление в мастерской Тени.

ТЕНЬ (перед зеркалом шкафа).   Скоро тебе не достанет сил даже кисть кинуть.
ТАВРУЕВ.   Осталось недолго, и я закончу портрет.
ТЕНЬ.   Может, немного поешь?
ТАВРУЕВ.   Нет, желудочное удовольствие убьет мой настрой. (Ставит кружку на стол. Устало садится на табурет. Тень продолжает рассматривать себя в зеркале.)
ТЕНЬ.   Да, на свежем воздухе мы с тобой не бываем. Кожа лица стала совсем отвратительной, пегой. (Отходит от шкафа.) По-моему, ты сам себе готовишь погибель. Из своих смутных представлений ты воплощаешь ясный образ – но его нет в жизни. А когда ты его закончишь, он навечно вселится в тебя. И тогда все земные женщины, которых ты будешь встречать, не будут тебя волновать... И еще учти. В жизни как? Все считают женщину неотразимой красавицей. Но ее мужу или любовнику всегда найдется, что скрывать о ней от других. Что они благоразумно и делают. А сами смиряются с этим, подавляют в себе остроту зрения... Но как ты сможешь сделать подобную скидку. Им-то свою женщину и сравнить не с кем? Да ты просто превратишься в кусок льда. А женщину, которая решится к тебе приблизиться, ты заморозишь одним взглядом... Тебя будет просто тошнить от влюбленных парочек в метро, на скамейках скверов. Их любовные нежности будут казаться тебе телячьими. А те, кто видят в земной любви только безобразное – тут долго не задерживаются... Конечно, тебя могли бы спасти чувства к воплощенной тобой на холсте Женщине. Но из-за своей врожденной трезвости ты будешь отвергать их, как эрзац.
ТАВРУЕВ (с вымученной иронией).   Да, Пигмалионом я не родился. (Тень подходит к мольберту, рассматривает холст.)
ТЕНЬ.   Все верно, ты не жилец на нашей глинке – ты сотворил себе кумира! И даже муки не намешал в краски. (Замечает, что Тавруев поднимается с табурета, берет со стола нож.) А все-таки жаль уничтожать такую Красоту.
ТАВРУЕВ.   Кретин! Я не собираюсь резать холст. За Красоту художник готов вместить в свою душу весь лед Вселенной. А нож я взял, чтобы перерезать провода электрозвонка. Его трезвон мне надоел. (Идет с ножом к двери.)


КАРТИНА 14

Мастерская. Тавруев сидит в кресле рядом с мольбертом. В дверь негромко стучат. Появляется Тень.

ТЕНЬ.   Я думаю, и сегодня не стоит открывать дверь. Брось в нее кисть. Мы еще не закончили наш интересный разговор.
ТАВРУЕВ.   Мы успеем его закончить. Тот, кто сейчас стоит за дверью, будет ждать до конца.
ТЕНЬ.   А! значит – портрет закончен.
ТАВРУЕВ.   Да, и ты по праву моего невольного напарника-затворника можешь первым посмотреть его. Сегодня моя Женщина явилась нам. (Разворачивает к нему мольберт.) Мой час настал! (Тень рассматривает изображение.)
ТЕНЬ.   Что ж, считай, что наш разговор закончен. Иди, открывай дверь. Посмотрим, к чему приведет встреча твоей Женщины с той, которая сейчас за дверью. (Про себя.) А я на время скроюсь.

Тавруев идет открывать дверь. Входит Елена с нагруженным полиэтиленовым пакетом.

ЕЛЕНА.   Здравствуй, Кирилл! Как ты себя чувствуешь? Я принесла тебе сок и бананы. (Достает из пакета связку бананов, вместе с ней нечаянно вытягивается веревка.) А веревку я взяла, чтобы перевязать портрет. Куда тебе положить бананы? Как советуют доктора, выход из голодной диеты лучше всего начинать с них.
ТАВРУЕВ.   Ты думаешь, что я сидел на диете?
ЕЛЕНА.   Мне сказали, что ты, как закрылся в мастерской, так ничего не ел. И я подумала...
ТАВРУЕВ.   Ладно, пусть это будет диета. У меня нет ни сил, ни времени, чтобы что-то разъяснять. Идем к станку.

Елена кладет бананы обратно в пакет. Оба подходят к мольберту. Кирилл разворачивает к ней мольберт. Елена какое-то время смотрит на холст. Затем поворачивается к Тавруеву, обнимает его за шею, роняя полиэтиленовый пакет на пол. Восторженно целует Тавруева.

ЕЛЕНА.   Кирилл, ты все-таки любишь меня! Я и раньше замечала, как твои чувства через краски спонтанно прорывались ко мне. Но тогда я боялась верить им. Ты всегда хотел казаться равнодушным. (Снова поворачивается к холсту.) Правда, тогда в красках еще не было такой убедительности, как в этом портрете! Теперь я поняла. Почему ты прежде упрямо твердил – что портрет не закончен.
ТАВРУЕВ (про себя).   Она видит себя?!. (Вслух.) Елена, ты уверена, что ты видишь на холсте себя? Не ошибаешься?
ЕЛЕНА.   Нет. И я счастлива, что художник, наконец, увидел, почувствовал, раскрыл меня. Открыл мою красоту!
ТАВРУЕВ (глухо вторит ей).   И этот художник – Я... (Начинает громко и безудержно хохотать.) Ха-ха-ха… (Елена испуганно смотрит на него.)
ЕЛЕНА.   Кирилл, почему ты смеешься, как безумный? ...от голода? Я слышала, от него бывают такие истерики. (Смех Тавруева усиливается. У него от смеха уже нет сил стоять на ногах, валится на тахту.) Кирилл, не пугай меня... Ты сошел с ума?! (В ответ только безудержный хохот. Елена испуганно пятится к выходу, выскакивает из мастерской.)

Тавруев один, постепенно успокаивается. Поднимается. Видит на полу полиэтиленовый пакет, из которого вывалились связка бананов и конец веревки. Подходит к пакету, резко выдергивает из него веревку. Завязывает из нее петлю. Встает на табурет портретируемого. Привязывает свободный конец веревки к крюку в потолке, на котором висит старая люстра. Накидывает петлю на шею. Появляется Тень с горящей свечкой в руке. Насмешливо наблюдает за его приготовлениями.

ТЕНЬ.   Хорошо, что тебя никто не видит. Залезть – в петлю, конечно, есть от чего. Сегодня здесь сгорел художник. (Тушит пальцами свечку.) Но ты посмотри в окно, какое на дворе ныне племя. (Поднимает с пола связку бананов, отрывает один. Протягивает его Тавруеву.) Банан будешь? Не хочешь. (Кладет бананы на стол.) Да, отмотай век назад – ты шагнул бы с табурета хотя бы к посмертной славе. Тогда казалось, что за разочарованием художника маячит вселенская табуретка... А нынче кому сопереживать его драме – это даже не крах брокера.
ТАВРУЕВ.   Ты прав, сочувствовать художнику нынче не-ко-му. Дам лишь еще один повод мужьям в подъезде отметиться перед женой. Ты-то вышла замуж не за такого дурака, как этот наш моляр. (Снимает с шеи петлю.)
ТЕНЬ.   Но внизу тебя ждет Прасолов. Будешь писать мецената павлином? (Тавруев собирается шагнуть с табурета.) Тебе уже не вытянуть его фазаном-аргусом…

Нога Тавруева застывает в воздухе над табуретом.


                БУКЕТИК МЕССАЛИНЫ
                Драма поэта

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ЕВГЕНИЙ, он же ЕВГЕНИЯ после смены пола.
АЛЛА, его мать.
ПСИХИАТР, завотделом по проблемам изменения пола НИИ психиатрии.
ЛЕНЧИК, первый мужчина Аллы.
БРЮНЕТ.
БЛОНДИН.
ШАТЕН.
ЭДИК и его ДРУГ.
НАДЕЖДА.
ГРАФ.
МУЖЧИНА с автобусной остановки.
МУЖЧИНА из дома под снос.
ОН, несостоявшийся муж Евгении.
САНИТАР.
СОСЕДКА.


ПРОЛОГ ДУПЛЕТ

Ранее утро. Комната на предпоследнем этаже девятиэтажного дома. Кругом разбросаны книги, скомканные распечатки черновиков с принтера. Евгений, студент Литинститута, стоит возле письменного стола, держит в руках очередной черновик. Перечитывает его про себя. Затем в сердцах комкает тот.

ЕВГЕНИЙ.   Все! ни дня со строчкой. Поэт умер еще раньше бога. Уже нечего было сказать после слов:
Я видел все дела, что вершатся под солнцем,
И вот — все это тщета и ловля ветра:
Кривое не выправить, а чего нет, не счесть.
(Отходит от стола.) После поэты лишь обезьянничали, насмешничали, компилировали. До нынешней пустоты. (Бросает скомканный черновик в монитор стоящего на столе ПК.) Все, валю из Литинкубатора! И куда? В Абиссинию, куда ж еще. По проторенной. (Останавливается.) …бегать с поносом от тяжести пояса Рембо? Это каким же надо быть жизнелюбом. (Непроизвольно трет пальцами рук напряженные виски.) Уж лучше пойти в бомжи или воины ИГИЛ, если б можно было прихватить с собой ванну… (Своим мыслям.) Тут с ума сойдешь не от того, что все позволено, а ничего сделать не можешь. Сделать-то нечего… (Снова в раздумье ходит по комнате. Наступает на книгу, лежащую на полу. Читает ее название.) Faust... Тебе, доктор, повезло. Тебе только к старости, а мне уже обрыдло быть. Тут молодящее варево с Кухни ведьмы бесполезно. Да и женщины для меня лишь секс-тренажеры с малой разницей в устройстве. (Поднимает книгу, возвращает ее на книжный стеллаж. Останавливается возле окна.) Светает. Кого-то новый день радует. А у меня на языке ни капли вкуса к жизни. (Мелькнувшей мысли.) Шагнуть в окно?! Испытаю хотя бы одно настоящее чувство – свободного полета, как птица… (Распахивает створки окна.) Видно, подкрышные этажи – неслучайная обитель поэта. (Запрыгивает на подоконник. Вслед раздается резкий телефонный звонок.) Кому я понадобился в такую рань? Ааа, совсем забыл. Моя маман сейчас в аэропорту. Опять летит в Эмираты с подругой по "горящей" путевке. Видно, объявили посадку. Осталось сказать сыночку в трубку – До скорого! Пустая интеллигентская формальность – ровным счетом ничего не значит. Тем более там, куда я лечу, счета другие... (Телефон неумолкаемо трезвонит.) …ладно, простимся для приличия. (Спрыгивает назад на пол, подходит к телефонному аппарату на столе, снимает трубку.) Да, Виктория Петровна. Это я, Евгений. (Изумленно.) Вы звоните из Склифосовского? (Переспрашивает.) Мою мать сбила машина?! Она в коме... Конечно, сейчас же еду! (Опускает трубку, смотрит в сторону окна. Затем быстро выходит.)

Больничная палата. Пострадавшая в аварии лежит под капельницей. Рядом стоят врач и санитар, негромко переговариваются. С другой стороны кровати стоит Евгений с накинутым на плечи белом халате. Понуро смотрит на обреченную мать. У той начинается агония, от резкого движения она раскрывается. Санитар протягивает руку, чтобы накрыть простыней ее непристойно оголившиеся ноги. Вдруг та хватает его руку и заваливает к себе на кровать, хрипло крича: "Хочу!.. Хочу!.." Санитар пытается вырваться из ее объятий. Врач, путаясь в резиновых трубках свалившейся капельницы, силится ему помочь. Евгений оторопело наблюдает за неуклюжей борьбой троицы на кровати.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ВЫЗОВ

Комната в квартире после размена. Из старой мебели остался только стеллаж с книгами. Обстановка комнаты не богатая, но не лишена стиля. На диван-кровати валяется смятая подушка. Ближе к вечеру. Входят Евгения и губастый психиатр из отдела по проблемам изменения пола НИИ психиатрии. Она в черном элегантном брючном костюме. Он среднего роста в массивных роговых очках, из медхалата заметен круглый животик. Во время разговора периодически прыскает себе в рот дезодорант "Блиц-Фреш".

ПСИХИАТР.   Евгения, нет слов! Повстречай я Вас на улице, ей богу (прыскает себе в рот дезодорант), не узнал бы. Вы стали настоящей красавицей. Прямо топ-модель! Вот что значит наши гормоны и южное солнце. Были в Сочи? (Соблазняющие притягивает ее к себе. Но Евгения резко и подчеркнуто отстраняется. Психиатр неловко убирает руки. Голосом, соблюдающим формальности службы.) Евгения, вижу, вы не ждали меня. И не рады встрече. Но таков заведен порядок в нашем НИИ психиатрии. Я обязан наблюдать за своими пациентами после смены пола. Ездить к ним на дом, чтобы убедиться, что они успешно адаптируются к новой жизни. Что с их психикой все нормально. Хотя та у Вас была изначально железной. Помните, свою хохмочку, когда подписали с нами договор? Я спросил, не страшно ложиться на операционный стол? А вы в ответ. Лишь бы хирург не был под мухой. И не продолбил мне влагалище поперек...
ЕВГЕНИЯ.   Поверьте, доктор, с головкой (стукает себя пальцем по виску) у меня и тогда, и сейчас все в порядке.
ПСИХИАТР.   Что и странно. Когда у молодого парня с головками было все в порядке, а он меняет пол. Ведь не было навязчивого страха коро. Мама не наряжала маленького Евгения в девчачьи платья. Не покупала ему кукол.
ЕВГЕНИЯ.   Я просто захотел стать женщиной. Сейчас это понтово.
ПСИХИАТР.   Конечно, конечно. Это понтовое желание половины всех наших мужчин. (Оглядывает предметы, висящие на стенах.) С церковью (Освежает рот дезодорантом "Блиц-Фреш") у атеиста Евгения не было проблем. Как с этим у Евгении?
ЕВГЕНИЯ.   Также без проблем.
ПСИХИАТР.   Значит, иммунитет выстоял. (Задерживается возле открытого окна. После ленивого раздумья.) Вот только зазвучит ли у поэтессы стих?
О, скольким отсосала ты.
Поменяй в нем местоимение ты на я, и он становиться, увы, вульгарной прозой.
ЕВГЕНИЯ.    Поэт во мне умер еще до операции.
ПСИХИАТР.   Ладно, с поэтом разобрались. А на счет желания шагнуть в окно, как?.. (Невольно выглядывает в окно.) Хотя отсюда – какой свободный полет птицы, скорее, кувыркание лягушки... Да, квартира удачно разменяна, второй этаж. Правильно, подкрышные этажи не про нас. (Поворачивается к Евгении.) Но помниться, Евгений видел в женщинах лишь секс-тренажеры с малыми различиями в устройстве.
ЕВГЕНИЯ... Был близорук, как все мужчины. (Раздраженно.) Знаете, доктор, пора заканчивать ваш обход. Вы выбрали неудачное время. Скоро ко мне придут гости.
ПСИХИАТР.   Намек понял, первое рандеву. (Многозначительно приподнимает смятую подушку на диване.) И тот счастливчик, увы, не я... Но я, собственно, закончил на сегодня свой обход. Что ж, Евгения, желаю Вам удачной ночи. (Выходит из комнаты. Перед тем как закрыть за собой дверь.) И до скорого. (Удаляется.)
ЕВГЕНИЯ.   Лучше б сказал – прощайте! Зануда. (Ходит по комнате.) Ну как объяснить нормальному человеку, даже психиатру. Почему я стал женщиной? (Останавливается, непроизвольно трет пальцами рук напряженные виски.) Надо быть со мной в то утро у окна. А потом – в больничной палате. В ту минуту, когда моя мать в предсмертной агонии завалила к себе в кровать санитара. Эта последняя схватка вожделения со смертью по-новому открыла мне природу женщины. Ее защиту против фаустовой скуки. О, черт, ты мелкий шарлатан! Ты лишь провел Фауста за нос по уже затоптанному пустому кругу. Когда б ты знал настоящее средство от обрыдлости жизни, то превратил бы немца в женщину. Как я себя. (Заводится.) Я стал сам себе чертом! Я сам бросил вызов небесам, если там кто-то есть. (В сторону вышедшего психиатра, который подслушивает за дверью.) И в тот миг, когда я в позе Камасутры крикну: Не хочу!.. Я проиграла. (Психиатр за дверью.)
ПСИХИАТР.   Нагло. Но с Небес (поспешно прыскает в рот струю дезодоранта) согласно кивнули.


ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ

Мысли Евгении спускаются на землю. Придирчиво оглядывает комнату.

ЕВГЕНИЯ.   Надо убрать в комнате с глаз все лишние. (По ходу уборки насмешливо напевает.) Ты девушкой к нему войдешь, но девушкой не выйдешь. (Задерживается возле зеркала трюмо. Отражению.) Да, только мы с тобой острее всех понимаем. Почему слово секс берет начало от латинского глагола secare… отрезать, отделить, вызвать боль. Но не будем о грустном. Сегодня у нас с тобой особый день. Прощание с невинностью… (Склоняется ближе к поверхности зеркала.) В глазах ; зеленые бесенята... кожа эластичная с легким загаром. Я действительно неотразима! Но какой мне взять тон с мужчинами – сексуальной интеллектуалки или сумасбродной римлянки? (Смотрит на стильные часы, висящие на стене.) Ой, времени до моего первого свидания осталось совсем мало. (Снова придирчиво оглядывает комнату.) Все готово к встрече. (Замечает смятую подушку на диване.) Нет, подушку надо убрать. Такой натюрморт слишком откровенный. (Подходит, поднимает подушку. Видит под ней старую общую тетрадь..) Забыла спрятать мамин дневник. (Невольно задерживается.) А о чем ты, мамочка, терзалась в первую ночь с мужчиной? (Берет тетрадь, садиться на диван. Находит в тетради нужную страницу, читает. Картина из дневника оживает перед ней.)

Ночью. Тускло освещенный лестничный пролет дома. По ступенькам поднимается Алла. Сильно взволнованна. Вслед за ней идет Ленчик.

АЛЛА.   В тот день я решила, хватит изводить свою киску руками. Пора дать ей волю, настоящую жизнь. А до этого я подслушала сплетни сокурсниц о факультетском половом гиганте Ленчике. Девки проверили, работает, как "динамо-машина". Целкой не оставит… Ленчик всегда ходил в мягких обтягивающих брюках, демонстрируя всем свое великолепное хозяйство. И вот он поднимается следом за мной. Дышит ровно, по-деловому, со знанием дела. (Спотыкается.) Лифт в доме, как назло, сломался. Половина лампочек в пролетах, как всегда, не горят – темень. А подниматься и без того почему-то жутко?! Будто я преступница… Мы прошли по лестнице уже половину этажей. А меня продолжает колотить. Поднялись еще выше... И тут меня осенило. Это не девять этажей в моем доме, а девять кругов ада. Они иногда перевертываются, чтобы попасть в свой круг. Просто идешь в обратном направлении не вниз, а вверх… Принимаю их порядок и иду наперекор жути. Наконец, мы у двери в квартиру. Я ощупью вставляю ключ в скважину замка квартиры. И открываю дверь – в свой круг ада… (Алла и Ленчик исчезают. Из темноты.) Утром я, конечно, уточнила – это был второй круг.

Лестничный пролет исчезает.

ЕВГЕНИЯ (отрывается от тетради.) Нет, мамочка, я не куплюсь на дантовы круги ада, мультик двусмешника. В преисподнюю и эдем, если они есть, не спускаются и не карабкаются. Они всегда рядом с нами, под женскими трусиками. Хорошая штучка от пустоты и земной скуки… Однако, странно. И мне почему-то жутковато от предстоящей первой ночи с мужчиной? (Звонок в квартиру.) Поздно заниматься психокопанием. Моя новая судьба стучит, а точнее звонит в дверь! (Кидает тетрадь в тумбочку. Идет открывать дверь. Затем в комнату вместе с ней входят трое мужчин. Она заметно нервничает, теребит пальцы рук.) Никто не опоздал, похвально! Проходите, знакомьтесь. Но лишь потеряем время. Здесь из вас останется один. (Те непроизвольно оценивают взглядами друг друга. Евгения садиться в кресло.) Сейчас вы все встаньте – напротив, к стене на свет. Конкурс на право первой ночи начинается. Полагаю, что вам понятно какая ответственность сейчас ложиться на вас? Если моим первым мужчиной станет брюнет, то после я невольно буду западать на брюнетов. Если блондин... Короче, так устроена женщина.
БРЮНЕТ (тихо претендентам).   Господа, а подушка на диване нас уже ждет.
ЕВГЕНИЯ.   Я не сомневаюсь. Вы все мастера по игре на женских эрогенных зонах? (Брюнет выскакивает вперед.)
БРЮНЕТ.   О, тут мне нет равных! Завожу с пол-оборота. Не успеем добраться до подушки. (Кивает на ту на диване.)
ЕВГЕНИЯ (в сторону).   Черт! я все-таки забыла ее убрать. (К претендентам.) Но я говорю о тех зонах, что не нащупаешь ни рукой, ни языком? Самым тонким и нежным у нас, женщин.
БРЮНЕТ.   Как это не нащупаешь? (Отступает назад.) Господа, телка издевается над нами.
ЕВГЕНИЯ.   Я никого не держу.
БРЮНЕТ (на попятную).   Ну... я лишь заметил, что конкурс чудиковатый. Вообще-то, я поимел баб в количестве с хорошую баржу. Но у всех у них все было под рукой.
БЛОНДИН.   Господа, я что-то слышал про эти зоны. Но чем те заводятся, забыл, хоть убей.
ШАТЕН.   Вашим интеллектом, господа. Интеллектом.
ЕВГЕНИЯ.   Вот вы и показали, какой он у вас...
БРЮНЕТ (негромко блондину).   Точно, она издевается.
ЕВГЕНИЯ.   Первый балл получает шатен. (Торопливо.) Теперь крутитесь, доказывайте свою побаску. Что женщина любит ушами.
БЛОНДИН.   Я начну. (После кивка Евгении.) Не секрет, что к женщине можно подходить, как к предмету, а можно, как к предмету любви. (К Евгении.) Я же шел к Вам – как к богине!
ЕВГЕНИЯ.   Уже греет. Блондину – полбалла. (С любопытством смотрит на шатена.)
ШАТЕН (хитро улыбается).   Есть одно японское предание. Но сначала (к Евгении) нашей богине придется скинуть брючки. (Евгения, не задумываясь, исполняет его просьбу.)
БРЮНЕТ (загорается).   Какие ножки!
ШАТЕН (ему).   Свой комплимент вы еще скажете. (Продолжает.) По этому преданию буддийский монах Кумэ за свои праведные занятия был награжден. Вознесением на небо. Но когда монах оторвался от земли, то на прощанье глянул вниз. И увидел во дворе девушку, которая стирала белье в тазу. Он невольно загляделся на ее заголенные ножки. И тут же плюхнулся обратно на землю. Досадуя на свою оплошность... Но если б монах Кумэ увидел ваши, Евгения, ножки, то о небе он просто забыл бы!
БРЮНЕТ.   Цицероны собрались, мать вашу... Но я надеюсь, конкурс на этом не кончается. Мой язык в другой области не уступит никому (виртуально демонстрирует его способности).
ЕВГЕНИЯ.   Чей балл понятно. (Кидает брючки на спинку кресла. Снова садиться в кресло.) Теперь каждый из вас расскажет о своем любовном подвиге. Только не заливайте байки. Типа: когда я поднялся с женщины, то пиджак, в котором я пришел к ней, уже вышел из моды. Мы не на мальчишнике.
БРЮНЕТ.   Вот это ближе к делу, а точнее к телу, ха-ха... Я, да-да, однажды так затрахал партнершу, что она вырубилась. Скорую вызывал. Не верите? Можем позвонить этой телке.
ЕВГЕНИЯ.   Словно самец божьей коровки, довел самку до потери пульса. Это уже кое-что.
БЛОНДИН.   С хорошим вином и закуской я тоже не посрамлюсь.
ШАТЕН.   А я, если женщина меня понимает.
ЕВГЕНИЯ.   Балл брюнету. Но секс без качества еще не все. Итак, последний тур: все спускают брюки и иже с ними... (Брюнет профессиональным движением спускает брюки вместе с плавками, уверен в успехе. Блондин несколько замешкался с молнией брюк. Шатен демонстративно пропускает тур.)
БРЮНЕТ (радостно).   У меня женилка больше! Я выиграл. (Надевает брюки.) С шатеном у нас теперь ничья, ха-ха...
ЕВГЕНИЯ.   Значит, выбор за мной. (Встает с кресла. Про себя.) Мои симпатии на стороне шатена. Но как бы поступила на моем месте моя mama?.. (Решительно объявляет.) Остается брюнет.
БРЮНЕТ.   Правильный выбор! (Хватает с дивана подушку и в обнимку с ней танцует по комнате, распевая на мотив известной песни.) Выбрали меня, Выбрали меня…  (Задерживается возле бывших претендентов, им снисходительно.) А вы, господа, свободны. (Те разочарованы, выходят. Брюнет продолжает танцевать.)
ЕВГЕНИ).   Брюнет, а тебе не жмут твои туфли? (Тот останавливается, настороженно.)
БРЮНЕТ.   Чёй то они должны мне жать?
ЕВГЕНИЯ.   Извини, вспомнила из анекдота слова шокированной американки после встречи с русским мачо. Ее так удивило, что примета подбирать любовников по размеру обуви, в России, не работает. Ладно, раздвигай диван.
БРЮНЕТ (переполнен восторгом).   А ты ножки!..


ЕЩЕ... ЕЩЕ!

В комнате. В ней вместо дивана уже стоит широкая итальянская деревянная кровать. Евгения лежит на ней поверх покрывала. Она в модном лиловом платье, плотно облегающим ее тело. В ожидании листает страницы дневника матери.

ЕВГЕНИЯ.   Вот это место. (Читает.) О! божественный женский оргазм. Это единственные минуты, когда живешь по-настоящему! (Поднимает голову.) Да, мамочка, к этой правде ты двигалась по наитию. Но всегда на удивление верно. (Переворачивает страницы.) А вот и 66-ая страничка. (Углубляется в чтение. В ее воображении снова предстает картина из дневника.)

Алла в легком платье с чемоданом в руке спускается по цокольной лесенке санатория.

АЛЛА.   Вчера был мой последний день на Черном море. С самого утра он не задался. Сначала я сломала каблук у моих лучших туфель. Потом, катаясь на водном велосипеде, уронила в море свою сумочку. С оставшимися деньгами. И страшно вспомнить, с обратным билетом в Москву. Но мне повезло. Молодой работник лодочной станции согласился купить мне обратный билет. Конечно, не за спасибо… Эдик предупредил, что с ним будет еще его друг. Его оговорка меня не смутила. И мы пошли к нему в служебный домик. (После паузы.) Я лежала на груди Эдика. Но в моей голове лишь роились мои морские несчастья… Вдруг! я ощутила, как кто-то начал пристраиваться ко мне сзади. Только тут я вспомнила об оговорке Эдика. Однако я продолжала не понимать, что его друг собирается делать? Ведь киска моя была уже занята (я впервые столкнулась с подобным). И была поражена, когда почувствовала, что ему есть с чем заняться… О! я тут же забыла о водном велосипеде, сумочке, билете и о самой Москве. (Исчезает.)

Евгения откладывает в сторону тетрадь, возбуждена.

ЕВГЕНИЯ (повторяет).   О, я тут же забыла о водном велосипеде, сумочке, билете и о самой Москве… (Невольно переворачивается на спину, предается фантазиям. Из кухни выходят два кавказца. Уже сильно постаревший Эдик несет на вытянутых руках над головой большое блюдо. Сзади его друг танцует лезгинку.)
ЭДИК.   Ындэйка гатова!
ЕВГЕНИЯ.   Правильно, сначала мы хорошо подкрепимся. (Эдик ставит блюдо на кровать перед хозяйкой.) Птицу, Эдик, надо сначала разрезать.
ЭДИК.   Это лючше сдэлаэт мой друг. (Тот выступает вперед в руках у него армейский нож, одним взмахом рассекает лезвием ножа индейку пополам.)
ЕВГЕНИЯ.   Эдик, а откуда у него такой страшный нож?
ЭДИК.   Мой дрюг слюжыл в развэдротэ.
ЕВГЕНИЯ (в сторону).   Да, такому разведчику явно не нужны очки ночного видения…

В комнату входят Евгения и молодая кряжистая женщина. У той мужская стрижка, в мочке правого уха висит золотая серьга в форме топорика амазонки.

ЕВГЕНИЯ.   Извините, Надежда. Но звезду розового секса я представляла себе иной.
НАДЕЖДА (грубо).   Не нравлюсь, могу отчалить. Я без клиентки не останусь. (Разворачивается.)
ЕВГЕНИЯ.   О, нет-нет, Надежда, не обижайтесь. Я с нетерпением ждала Вас. Мне так много рассказывали о ваших... способностях. Вы же русская Сафо. У вас такие спонсорши… Останьтесь.
НАДЕЖДА.   Ну, тогда держись! Сегодня у меня боевой настрой. (Начинает раздеваться.)
ЕВГЕНИЯ (в сторону).   Такая Сафо уж точно целует пупок изнутри...
………………………………………………………………………………………..

В комнате полумрак. На спинке кровати пристроены цепи с наручниками. Появляется Евгения. Она в черной бархатной полумаске на лице, черных замшевых шортиках, таком же бюстгальтере и в черных по локоть лайковых перчатках. Останавливается возле зеркала трюмо. Придирчиво разглядывает свое отражение. Входит мужчина атлетического телосложения, в одних плавках. В руках у него плеть.

АТЛЕТ (громко).   Императрица, ау! Ты где? Твой граф идет к тебе.
ЕВГЕНИЯ.   Здравствуйте, здравствуйте, дорогой граф. (Знаком руки останавливает его попытку подойти близко.) Сначала проверим, как вы усвоили урок. Итак, что должен помнить мужчина, когда идет к женщине?
ГРАФ.   Не забыть захватить с собой плеть.
ЕВГЕНИЯ.  А когда придет?
ГРАФ.   Отдать ее женщине… (Передает плеть Евгении. Потом послушно ложиться на кровать. Евгения закрепляет в наручники, словно в распятье, руки графа. Затем начинает его безжалостно хлестать.)

Утром. Евгения нежится в постели. Полуголый Граф с рубцами на спине вывозит из кухни столик на колесах. Останавливает его возле изголовья кровати. Молча подает Евгении чашку кофе. И также молча удаляется. Евгения делает несколько глотков кофе. Ставит чашку на столик. Снова нежится в постели.

ЕВГЕНИЯ.   Я даже не успеваю крикнуть – Мгновение, повремени! Лишь прошу – Еще... Еще!


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

БЕСКОНЕЧНАЯ НОЧЬ

Прошло несколько лет. Квартира Евгении после присоединения соседней стала многокомнатной. Ее обстановка уже роскошная. Евгения выходит из ванны в зал в легком халатике, в руках у нее эротический вибратор.

ЕВГЕНИЯ (швыряет его на кровать).   От этого члена дохлого мула – никакого вдохновения! Какая изматывающая тоска... (Непроизвольно трет пальцами рук напряженные виски.) Почему-то о ней ничего не писала моя мамочка в своем дневнике. Всегда была бодра и уверена, что ее... от нее никуда не денется. (Беспокойно.) Кто-то подошел к двери. Наверное, он! (Поспешно прячет вибратор под подушку. Прислушивается.) Нет, показалось. Почему-то задерживается мой виолончелист – уже на целый час! (Нервно.) К своей развалине жене после концерта он несется, как угорелый. А ко мне, выходит, можно не спешить. Подожду – куда денусь. Нет, милый, ошибаешься! Только приди. Я сразу поставлю тебе условие: или я, или жена? Мне плевать, что ты привык к Саре, как к своей старой виолончели. (Мечется по комнате.) А может, он меня бросил? Конечно, мы все равно расстанемся, но почему сегодня? Почему непременно сейчас, когда мне так плохо? Нет, я уже ничего не понимаю. (Резко останавливается.) Хватить себя дурачить: концерт давно закончился. Мой виолончелист явно повернул свой восточный шнобель за какой-то студенточкой. Скачет рядом и нашептывает ей, мол, старый конь борозды не испортит… А плуг у Изи еще хорош. Да глупенькая не оценит. Ей Биланчика смазливого подавай. Все, я не в силах больше ждать. Заморозилась до гусиной кожи. Надо отогреться. У соседки в заначке всегда есть беленькая. (Выходит. Вдруг с лестничной площадки доносятся крики ругани. Через какое-то время в комнату снова вбегает взбешенная Евгения.) И это подруга называется! Увела у меня виолончелиста. Изе, дескать, иногда хочется тихих ласк. Да еще предлагает мне поделить его. Составить нам ему график посещений. Я тебе составлю график. Я тебе его на лоб прибью, стерва! (Видит себя в зеркале трюмо. Замирает.) Что это со мной, крыша поехала? Нет, она еще на месте, но психоз налицо. А что, собственно, случилось? Что я так распсиховалась? Надо тормозить. Старый козел просто пользуется мной. А я наивная дурочка переживаю. Надо отвлечься. (Пультом включает телевизор. Садится в кресло. Через некоторое время нервно вскакивает.) Брр! смотреть балет по телевизору – это пытка для женщин. Меня просто преследуют яйца танцоров. Я вижу только их и их!.. Которые у этих жеребцов подобраны, словно для рекламных роликов. (Выключает телевизор.) Нужно искать нового любовника. Иначе мой Изя доведет меня до психушки. Закажу мужчину на дом. Где-то у меня был каталог с их телефонами. (Ищет каталог. Затем подходит к телефонному аппарату, Открывает каталог на удачу. Набирает несколько цифр номера, и бросает трубку.) Нет, мужчина за удовольствие старается лучше, чем за деньги. (Подходит к шкафу.) Сниму на улице первого же сексуально озабоченного мужика. (Переодевается в черное платье с большим вырезом на груди. Снова смотрится в зеркало трюмо.) Эээ, мы так не договаривались! Я катастрофически быстро дурнею. Под глазами уже синева, куча мелких морщинок, словно кожу окутала паутинка. Мда, была телка, стала теткой... И все больше становлюсь похожей на свою мать. (Задумывается. Собственное отражение размывается. Видит в зеркале Аллу, словно спускающуюся откуда-то по лестнице. Она тоже в вечернем черном платье, но не столь вызывающем. И также нервно ломает тонкие пальцы рук.)
АЛЛА.   Мне было тоже не по себе, когда у моей киски долго никого не было. В такие минуты я готова была растянуться посреди грязной улицы. И чтобы все проходящие мимо мужчины входили в меня. Мне было плевать, что у них будут немытые члены, уродливые лица. Во время секса я их не вижу.
ЕВГЕНИЯ (видению).   У меня сейчас такие же минуты. Только я не хотела бы лежать в грязи (болезненно морщиться). А мужчины не должны быть уродами и немытыми. Во время секса я тоже их не вижу. Но потом он заканчивается. Мужчина, у которого до этого не было лица, снова обретает его и свои запахи…

Алла снисходительно усмехается и исчезает из зеркала.

ЕВГЕНИЯ.   Надо бежать отсюда. Бежать! И чем скорее, тем лучше. (Выбегает из квартиры.)

Евгения лежит в смятом платье на кровати. Бутылка вина на тумбочке откупорена, в бокалах видны его розовые остатки. Из ванной комнаты доносятся фыркающие звуки моющегося мужчины под душем.

ЕВГЕНИЯ.   Как чудесно! ждать партнера, блаженствуя от того, что уже получила. Ба! кажется, меня, сейчас осенило. Только женщина может наслаждаться своим оргазмом по-настоящему. Он у нее действительно божественный! Настигает, словно молния! Содрогаешься, кричишь, скачешь, несешься за ним. И вдруг – все, паришь вне пространства. Небесный эфир разливается по телу, нежно укутывая каждую твою клеточку. И остается в ее памяти надолго... А у мужчины он всего-навсего человеческий. Прикован цепями лишь к одному месту. Фу, пролетный и примитивный. (Звуки льющейся воды душа в ванной комнате прекращаются.) О, мой партнер сейчас вернется. Какая жаркая волна предвкушения сразу покатила по телу. (Садится. Звуки льющейся воды душа вдруг снова возобновляются. Она нетерпеливо.) Да что он там так долго возится в ванной комнате? На автобусной остановке был такой прыткий. (Звуки льющейся воды душа в ванной комнате окончательно прекращаются.)

В комнате появляется мужчина в белом махровом халате с чужого плеча. Подходит к ней, останавливается. Со злостью бьет ее ладонью по щеке.

ЕВГЕНИЯ (ошарашено).   За что?!
МУЖЧИНА.   Все равно не поймешь... Я ухожу, а ты заведи себе дога. (Собирает свою одежду, разбросанную по комнате. Одевается. Первым нарушает молчание.) Хорошо, я попробую тебе кое-что объяснить.
ЕВГЕНИЯ.   Я уже не хочу тебя слушать.
МУЖЧИНА.   Нет, я начал, значит закончу. В постели я восхитился твоими криками. Еще! еще!.. И откровенно позавидовал тебе: получать такое удовольствие. Кажется, я даже сказал тебе. Что ты самая счастливая женщина на свете! Но под холодным душем я остыл. И меня как ударило! А ведь тебе было все равно: я с тобой или кто-то другой... Ты стала мне противна. (Поворачивается.) Прощай! (Выходит. Евгения вскакивает с кровати. Растерянно.)
ЕВГЕНИЯ.   О мужском бунте ничего не писано в мамином дневнике. (Достает тот из тумбочки, листает.) Ужель ни один ее мужчина не трезвел под душем? Да она попросту вычеркивала их из памяти и дневника. Чтоб не завились, как моль, комплексы. (Роняет дневник на пол.) Сейчас и я своего мужичку с автобусной остановки (рукой сопровождает свои действия) вычеркиваю, перечеркиваю, вымарываю… (Останавливает руку.) А он все пред глазами, да еще ухмыляется. (Опускает руку.) По Фрейду не выходит. Мужчинкина пощечина глубоко засела в кожу… Мне просто нужна грубая встряска от матки до мозгов. (Задумывается.) О, разыграю квипрокво из маминой истории. Правда, эта постановка не без смертельного риска. (Цепляется за мысль.) То, что мне нужно. (Открывает шкаф, вынимает шкатулку с драгоценностями. Достает из нее кольца, перстни, нанизывает их на пальцы. Вешает на шею золотой кулон. Сбрасывает с себя платье, хватает с полки кофту, юбку. На ходу переодевается, покидает комнату.)

На первом этаже пустого дома, подлежащего сносу. Из-за тусклого света от разбитой керосиновой лампы на тумбочке не так бросается в глаза вид обшарпанных стен комнаты без дверей. Рядом с тумбочкой на полу валяется матрас с ржавыми пятнами. Евгения в ожидании сидит на единственном стуле без одной ножки. На ней вульгарная пестрая кофта и короткая красная юбка со сквозной молнией спереди. Не смотря на тусклый свет, золотой кулон, камни колец и перстней ярко выделяются на ее теле. Она в лихорадочном состоянии.

ЕВГЕНИЯ.   Нет, мамочка, ты поспешила удрать. Когда увидела в отражении зеркала, как твой партнер на кухне приготовил удавку... Твое настоящее приключение только начиналось. В нешуточной борьбе страсти и смерти. Но ты струсила. Сейчас моя душа тоже ушла в пятки, а дыхание в низ живота. Но там же все дико колотится и, как никогда, сладко ноет... Желание и страх во мне сцепились насмерть. Но я не дам моему примитивному инстинкту выживания сделать меня трусихой. Я не удеру! Такое надо испытать до конца. И выиграть битву у костлявой. (Кричит в темноту.) Мужик, ты чего там копаешься? Я уже вся теку.
МУЖСКОЙ ГОЛОС (из темноты).   Сейчас, вымою его... и приду.
ЕВГЕНИЯ.   Какой чистоплюй... Скорее бы этот питекантроп начинал. Еще чуть-чуть и я упаду в обморок. Какая же бесконечная ночь!.. (Непроизвольно трет пальцами рук напряженные виски. Из темноты появляется мужчина, в руках у него шелковый шнур-удавка. Он тихо подходит к стулу сзади Евгении).
МУЖЧИНА.   Кричать, красотка, глупо. Здесь тебя никто не услышит. (Евгения как загипнотизированная смотрит на удавку. Мужчина накидывает петлю на ее шею. Склоняется к ее уху.) Как обещал, обслужу по полной колымской программе.
ЕВГЕНИЯ (почти в безумии).   Сначала возьми меня! От желания у меня все ляжки обварились... (Расстегивает молнию юбки. Мужчина смотрит на низ ее живота. Невольно.)
МУЖЧИНА.   Лохматка бритая! Точно у голой фарфоровой куклы.
ЕВГЕНИЯ.   Это тебе не у Вальки с вокзала… (Вид белого женского лобка распаляет мужчину. Он отпускает удавку. Рыча от нетерпенья, опрокидывает Евгению вместе со стулом на матрас. От беспорядочных ударов их ног по тумбочке керосиновая лампа падает и гаснет.)


СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ

Комната Евгении. Она в беспамятстве лежит на кровати в той же кофте, юбке и тех же туфлях, что и в доме под снос. Приходит в себя.

ЕВГЕНИЯ (с тяжелым стоном).   Какая жара!.. (Расстегивает ворот кофты.) И нет сил, встать под душ. (Замечает напротив сидящего в кресле странного посетителя.) Кого еще нелегкая принесла в такую рань? (Поднимает голову.) Как вы сюда попали? Вы из полиции? Я все-таки его убила?! И вы так быстро пришли за мной из-за какого-то беглого зэка? Надо же, какая прыть прорезалась у ментов. Вам что настоящих убийц не хватает?
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ.   Ты опрометчиво оставила улику – отпечатки своих пальчиков на керосиновой лампе. Ею ты пришибла зэка насмерть.
ЕВГЕНИЯ.   Этот была вынужденная самооборона. (Поднимается, садится.) Он душил меня удавкой. Спасаясь, я ударила его этой лампой по голове.
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ.   Не беспокойся, улику я убрал. Полиция ее не найдет. (Вытаскивает из под кресла разбитую керосиновую лампу из дома под снос.)
ЕВГЕНИЯ.   Да кто вы?! (Вглядывается в сидящего мужчину, лицом похожего на психиатра из НИИ. Он одет в костюм в крупную бело-голубую полоску. Губы и глаза подкрашены. На плутоватую улыбочку и ужимку гостя, устало.) Хотя я ждала, что когда-нибудь ты заявишься. Только в комнате от твоего присутствия почему-то невыносимый жар? Сядь подальше, чтобы я не парилась, словно в сауне. (Тот услужливо отодвигается вместе с креслом.)
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ (оживляется).   Вот это чудно! Тебя больше волнует жара, а не мое появление и мое differentia specifica. Хотя, признаюсь, я никогда не понимал. Почему у всех писак в повествованиях в моем присутствии непременно несет космическим холодом. Спорно. Только от моей древней профессии (с глумливым смешком) истопника... уже должно бросать в жар. (Прыскает себе в рот дезодорант "Блиц-Фреш".)
ЕВГЕНИЯ.   Но почему у тебя такой странный макияж?
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ.   Ты будешь смеяться. У нас в отделе тоже все буквально помешались на транссексуализме. Это уже не просто треп-мечта воплотиться в семипудовую купчиху. А явь – с переделкой в бабец с передком нимфоманки, хе-хе... Порой идешь по коридору отдела. А из всех дверей несется пение, словно филармонической капеллы. О! божественный женский оргазм. Это единственные минуты, когда живешь по-настоящему!
ЕВГЕНИЯ (вяло негодует).   Какой дешевый плагиат из дневника моей maman.
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ.   Не спиши уличать их в литературном воровстве. Вообще-то, я думал, что ты догадалась, кто водил ручкой твоей мамочки по тетрадке... О, как я люблю эти женские дневнички. Они моя отдушина. Замечу, что и к тебе он попал не невзначай. Как и неслучайна подборка гормонов твоего курса в НИИ психиатрии. Их букетик под названием Мессалина настоящая аллергия для моралистов. А когда из твоей комнаты неслось – Я сам бросил вызов небесам! – разве рядом не чувствовалось мое дыхание? Правда, теперь оно вполне (прыскает себе в рот дезодорант) интеллигентное.
ЕВГЕНИЯ.   Хочешь убедить меня, что мой experimentum in proprio corpore vili – это всего лишь твой прожект?
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ (насмешливо).   Да уж где мне, мелкому завотделом тягаться с открывателем средства от фаустовой скуки.
ЕВГЕНИЯ.   И своего мнения о тебе я не изменила, пока.
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ (вновь оживляется).   О, уже – пока. А ведь какой был апломб – я сам себе черт! Ужель ты, голуба, думаешь, что про это средство не знали в том же Вавилоне? Просто не было еще нужной хирургической оснастки. Поэтому на Кухне ведьмы была вынужденная уловка. Несколько подкипятить кровь старому немцу. Дабы он, опьяненный, не заметил обманца. Что пустился-то по затоптанному пустому кругу... Другое дело, когда стало возможным сотворить женщину не из ребра, а из самого Адама. Тут мы сказали себе – пробил наш час! У нас в руках появился настоящий приз. Теперь-то мы наверняка отобьем человека у любой… (снова запрыскивает в рот "Блиц-Фреш") Инстанции.
ЕВГЕНИЯ.   Что никого уже не искушаете создать невиданный опус с помощью какого-нибудь двадцать пятого кадра?
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ.   Нет, голуба, мы прагматики. И после девятой бетховенской симфонии оставили попытки состязаться в творчестве с Самим. А насколько мы стали прагматиками, суди из такого факта. Если мешок с нотами просто вывалить на нотную бумагу, то вероятность выпадания новой девятой симфонии ; отнюдь не нулевая… Правда, иногда у нас встречаются отдельные провинциалы. Им из-за деревенского упрямства, нет-нет, да взбредет – отнять девятую симфонию. Но таких мы тоже отправляем под надежную опеку своих медбратьев.
ЕВГЕНИЯ.   Постой, постой. Но в палате НИИ я был не один. Мы все твои визави?
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ.   Хорош вопросик! Но каким бы я выглядел пошляком. Сиди я сейчас напротив субъекта, сдвинутого по фазе. Или пальцем деланного прыщавого юнца. Нет, мой визави только здоровая с недюжинным интеллектом личность. Тот, кто не в ладу с людским счастьем, обывательскими призами. Нам нужен не трусливый торг – а что потом? А тот, кто решает – все здесь и сейчас! А там – хоть в котел... Счет идет по лучшему.
ЕВГЕНИЯ.   Однако мы ходим все вокруг да около. Ты почему-то объявился, когда я уже не столь уверена, что абсолютна постельная истина Еще!.. Еще!.. Что человек вправе вмешиваться в природы или божий промысел. Почуял, что добыча ускользает?
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ.   Не буду скрывать, путь новый. Проект, как говориться, до серии не доведен. По ходу приходится вносить коррективы, свежие идеи.
ЕВГЕНИЯ (с откровенным смехом).   Ты припас для меня новые позы Камасутры или резоны? Ужель не все было вписано в мамину тетрадку? (Поднимает ту с пола.)
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ.   Резоны? Не будь наивной, ими питаются школяры. (Тоже поднимается, накидывает поверх костюма белый халат и надевает очки, взявшиеся не известно откуда.) Мы усилим, обогатим тою женскую суть материальными средствами. Короче, пришла пора провести дополнительную гормональную коррекцию. Она не только подкрепит твои расстроенные железки, но у тебя появится параллельная жизнь. Без нее женщина неполноценна. Прочти-ка 90-ую страницу маминого дневничка. (Та открывает нужную страницу.)
ЕВГЕНИЯ (читает).   Я поднимаюсь на скалу коктебельской гавани. Но почему-то голая? И не ощущаю никакой тяжести при подъеме. Словно я невесома и парю над тропой. Я достигаю вершины, встаю на край скалы. От высоты и увиденной внизу морской бездны голова сразу закружилась. Чувствую, сейчас сорвусь со скалы. При этом мной овладело бешенное желание... Вдруг я осознаю, что все это происходит со мной во сне. Только вожделение настоящее – требующее немедленной разрядки! Или я сама вскочу с постели и по-настоящему побегу кидаться со скалы. И тут прямо из небесной синевы передо мной возник розовый неохватный фаллос. Он тянется ко мне, стоящей на скале, к моему низу живота. Входит туда весь... Мое тело сотрясает оргазм! Мощью за гранями земного, наслаждением на грани безумия... Не помню, сколько он длился, но я проснулась. И уже до самого утра не сомкнула глаз. Я боялась снова попасть в тот же сон. Пережить такое дважды подряд мне не хватило бы сил. Но я была счастлива. Я знала, что этот сон будет со мной уже до конца дней моих.
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ.   Да-да, сны – это вторая, если не главная сторона жизни женщины. Вначале я не придал снам большого значения. Каюсь, ошибся. Тебе ведь они не снятся, точнее сняться, но совсем не те. Приходи ко мне завтра на прием по старому адресу НИИ, мы исправим этот недочет. Я буду тебя ждать.
ЕВГЕНИЯ.   Вряд ли дождешься.
СТРАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ.   Ты так и не изжила в себе философию русского мальчика. Пусть мне будет хуже, зато буду то, что я сам из себя делаю. Эдакая смесь нижегородского упрямства и французского экзистенциализма... Но пора, пора тебе окончательно убить в себе мальчика. (Резкий звонок в дверь. Недовольно.) Как он не кстати! Короче, я жду тебя в своем кабинете. (Звонок требовательно повторяется.)
ЕВГЕНИЯ.   Наверное, ошиблись дверью. Я никого не жду. (Выходит. Через некоторое время возвращается с мужчиной с автобусной остановки. С недоумением смотрит на пустое кресло.) Где же мой утренний посетитель? Он мне приснился? (Мужчине, рассеяно.) Так что тебя осенило, когда ты вернулся к жене?
МУЖЧИНА.   В прошлый раз я ошибался. Ты самая несчастная женщина в мире! Ты проещёкала настоящие чувства мужчины. И никогда не узнаешь, как мужская нежность поднимает женщину над постелью.
ЕВГЕНИЯ.   Ты не зря не спал всю ночь. Жаль тебя не слышал мой утренний визави. А может, слышит, кусая в бессилии свой безвкусный пакетик с гормонами. (К мужчине.) Ну все, я тебя услышала. Успокойся. Ты победил. Можешь, возвращаться к своей жене.


МОРТИДО МОСТА

Комната. Евгения взволнованно ходит взад-вперед. Около выхода в кресле сидит мужчина в новом темно-сером костюме. Его долговязая и нескладная фигура провинциала не лишена мужской привлекательности.

ЕВГЕНИЯ (сама с собой). И он не знает, куда деть свои руки. И его лихорадит (со мной такое впервые). Когда на улице наши взгляды случайно встретились, внутри у меня сразу все перевернулось... Сегодня, наверное, только у провинциалов такие глаза. Без похоти, без наглости. И как влюбленно он на меня смотрит!
ОН.   Я завтра улетаю из Москвы. Увы, моя командировка закончилась.
ЕВГЕНИЯ (останавливается).   Господи, о чем он? При чем тут завтра. Сегодня-то мы вместе. Он ждет, что я скажу ему? Какие же сказать ему слова? В голове никаких. Только те, которыми я заводила своих партнеров... Как некстати я вспомнила этих похотливых козлов. Теперь вся их грязь зазудела на моем теле. И заползло предательское чувство, что любовь опять могла только быть... Но это не честно! (Непроизвольно трет пальцами рук напряженные виски.) Да, мне нечего ему сказать, дать. Лучше пусть убирается к себе в гостиницу. (Поворачивается в его сторону.) И я уже никогда не увижу его влюбленных глаз? (Снова ходит по комнате.) Самому ему духу не хватит ни взять меня, ни убраться в гостиницу. Так и будет сидеть в своей дурацкой позе, словно на партсобрании своих зеленых. Видно, придется самой предложить ему себя. (Подходит к трюмо. Берет флакон с духами, наносит несколько их капель за мочки ушей.) А вдруг он решит, что я просто шлюха, готовая лечь с любым? И прочту в его глазах только одно желание. Поскорее трахнуть меня и смыться отсюда… Но если он не разочаруется? Не успеет? И эта ночь будет наша. Я, наконец, узнаю, как мужская нежность поднимает женщину над постелью. Пусть это будет короткая любовь. Но я буду знать, что и у меня она была. (Часы на стене бьют полночь.)
ОН (вскакивает).   Уже очень поздно, а Вам, наверно, завтра рано вставать?
ЕВГЕНИЯ (невольно).   Да. Хотя… нет. (Про себя.) Ты, что, недотепа, и вправду собрался уходить?
ОН.   А пойдемте вместе гулять по ночной Москве.
ЕВГЕНИЯ (разочарованно).   А потом?
ОН.   Утром откроются цветочные киоски. Я куплю большущий букет роз. И мы пойдем в ЗАГС. Конечно, если Вы согласны.
ЕВГЕНИЯ.   Значит, сегодня продолжается! Я согласна. Идем. Только заскочим к моей соседке. Договоримся, чтобы утром расписала нас без проволочек. Она заведующая ЗАГСа. (Выходят.)


В комнате Евгения сидит в легком халатике на кровати, не реагируя на происходящее вокруг. Временами дурашливо смеется. Входят соседка по лестничной площадке, за ней дежурная бригада скорой психиатрической помощи.

СОСЕДКА (психиатру).   Женька чуть свет разбудила меня. Сама она не могла открыть дверь в квартиру. Ее трясло. Потом я помогла ей переодеться (ее платье был мокрое и пахло, как из унитаза). А после обеда я зашла проведать Женьку — она сидела уже (кивает в сторону Евгении) вот такой...
ПСИХИАТР.   Странно, нынче после изнасилования даже редкая школьница повреждается умом. Относит этот эпизод к ночному экстриму.
СОСЕДКА.   И я удивилась. Утром Женька, конечно, была удручена ночным происшествием под мостом. Но выглядела вполне нормально. Даже сострила, что дождалась и этого приключения.
ПСИХИАТР.   Из ресторана она возвращалась одна?
СОСЕДКА.   Нет, с будущим мужем. Я должна были их утром расписать.
САНИТАР.   А где же сейчас ее будущий муж?
СОСЕДКА.   Объелся груш. Он мигом слинял с моста, когда увидел насильника. (Психиатр подходит к Евгении. Осматривает ее.)
ПСИХИАТР.   Что с ней пока не ясно. (Отходит от кровати. Санитару.) Нужна полная картина происшествия под мостом. Описание личности насильника. Надо найти гражданского мужа пострадавшей. Пусть полиция займется поиском этого свидетеля. Не мог же он исчезнуть бесследно. Человек все-таки.
САНИТАР.   Я позвоню в полицию. (Замечает лежащий на полу у кровати тетрадный листок, поднимает его.) Похоже, чьи-то старые записи, листок пожухлый. Вырван из какой-то тетради. (Замечает в углу цифры.) Нумерованная страничка, 175-ая.

Евгения видит листок в руках санитара, подается вперед. Глаза ее вспыхивают осмыслением: в них мысль-вопрос. Непроизвольно трет пальцами рук напряженные виски. Взглядом ищет психиатра.

САНИТАР (читает записи вслух).   Какую же по счету уже ночь я хожу на Калининский мост? Мама мио! пятую брожу по нему приманкой. Вся извелась ждать моего ловца. (Отрывается от листка.) Далее строчки замараны. (Пытается прочесть их.) Нет, ничего не разберу. Читаю что видно. Куда же ты пропал, мой тарзан? Шерстка моей киски пересохла, аж бьет током. Ты давно ее не мочил. Покинул свою засаду. Лишь эхо нашей первобытной любви гуляет под мостом в каменных пролетах. (Снова отрывается от листка.) Далее опять все замарано. Но кое-что видно дальше. (Читает.) Все. Валюсь от усталости. Уже утро. Нужно выспаться к следующей ночной смене. (Санитар опускает тетрадный листок.) Записи кончились. (Психиатру.) Выходит, их обеих насиловали под одним мостом.
ПСИХИАТР.   И что из этого следует? (Санитар в ответ пожимает плечами.)
САНИТАР.   Какая-то мистика.
ПСИХИАТР.   Никакой. Просто мортидо этого моста влекло их одинаково.

Осмысление в глазах Евгении потухает, на лице снова появляется дурашливая улыбка. Психиатр какое-то время выжидает, затем дает знак санитару выводить ее из квартиры.

ПСИХИАТР.   Веди больную в санитарную машину. (Санитар берет Евгению под локоть, поднимает. Идет с ней к выходу. Психиатр вдруг резко кричит вслед.) Евгения! (Но это имя повисает в воздухе. Кричит другое.) Евгений!

Спутница санитара оборачивается на оклик психиатра. Но пойманная какая-то мысль в ее глазах быстро уходит в небытие. Взгляд потухает, дурашливая улыбка возвращается. Снова опускает голову и безвольно следует за санитаром.


                РАФАЭЛОВА НЕУДОВЛЕТВОРЕННОСТЬ
                Драма музыканта

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

АНДРЕЙ ЛОГОЗОВ, композитор.
КСЮША.
ЧИНОВНИЦА из Минкультуры.
РЕФЕРЕНТ, ее помощник.
ПЕТР, скульптор.
ВЛАДИМИР, пианист,
АЛЕКСЕЙ, скульптор – братья Пронюшкины.
ТЕОРЕТИК,
КРАСАВЧИК БЛОНДИН,
РЫЖИЙ ШТУРМОВИК, неофашисты.
ДЕЛОВОЙ ЧЕЛОВЕК.
СТРЕЛОК.
ИНСТРУКТОР ТИРА.
Прохожие, полицейский, неофашисты, демонстранты.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

НА ПЛОЩАДИ

перед филармонией. Площадь выходит на набережную реки. Слева находится жилая пятиэтажка. Справа – парк, начинающийся аллей скульптур. На площади остановился автофургон тира, расписанный рекламой: "4 из 4". На мишенном стенде тира закреплен металлический силуэт скрипки с натянутыми на нем скрипичными струнами. На барьере тира рядом с инструктором лежит приз: настоящая скрипка. На подиуме у барьера столпились стрелки и зрители. Стрелок с накаченными бицепсами в короткой майке целится из винтовки навскидку в скрипичные струны. Возле тира останавливаются Ксюша и Логозов. Стрелок нажимает курок.

СТРЕЛОК (довольно крякнув).   Одна есть!
КСЮША (растерянно).   Это была любимая струна Паганини.
ЛОГОЗОВ.   Ксюша, успокойся. Это всего лишь струна. Сколько их я сам рвал на своей скрипке во время репетиций и выкидывал в мусорку. Пусть стреляют. Идем на аллею скульптур. Нас там ждут. (Но их останавливает голос стрелка.)
СТРЕЛОК (инструктору).   Слушай, председатель, меня не заводит стрельба в муляж. Ставь на стенд настоящую скрипку. Буду прямо на ней сбивать струны.
ИНСТРУКТОР (колеблется).   Ты же хотел подарить скрипку подруге – если выиграешь, конечно.
СТРЕЛОК (гогоча).   Она нужна ей, как козе баян, ха-ха... Я заплачу, коль проиграю. Не зевай, председатель, сделаю отличную рекламу твоему аттракциону. (Инструктор после недолгого раздумья уходит со скрипкой к мишенному стенду. Стрелок ему.) Проверь, струны хорошо натянуты?
КСЮША.   Андрей, ты дашь им расстрелять и скрипку?! (Тот запрыгивает на подиум тира)
ЛОГОЗОВ.   Брось винтовку, вандал! (Хватает рукой ствол, стрелок машинально нажимает курок).
ИНСТРУКТОР (истерично).   Психи! Куда стреляете – меня чуть не замочили...
СТРЕЛОК (Логозову).   Отцепись, шизик! (Пытается вырвать винтовку. Завязывается борьба.)

На площади появляется чиновница из Минкультуры и ее референт. Оба разбиты дорожной усталостью и жарой в городе. Наблюдают, вытирая платками пот с лица, за происходящим у тира.

ЧИНОВНИЦА (в сердцах).   Когда ж кончатся наши ссылки?! Избранники Музы только умирают в столицах, а родятся – где попало. А нам таскайся за ними по пыльным провинциям. И чем ей не угодила наша белокаменная?
РЕФЕРЕНТ.   Шеф, рубишь в корень. Ведь, какая была столица – вечный город. Какой был муж – император. А уж как он хотел понравиться Музе. Ради нее даже поджег свою столицу. Все тщетно. Муза так ни разу не посетила Нерона. (Натыкается на ухмылку чиновницы.)
ЧИНОВНИЦА.   Никак ревнуете Музу? Ночью вы опять не спали, терзали свой мольберт. Я еще вчера днем поняла, что вас ждет бессонница. Ее признаки я увидела еще в музее, когда нам показали местную гордость – картину "Муза". Я заметила, как красавица с полотна завела вас.
РЕФЕРЕНТ.   Ну, на счет ее красоты я бы поспорил. Ромбоид Микеля у нее неважнецки очертан, тощая. Тут другое. Хоть бы разок слиться с Музой в творческом экстазе. Обессмертить свое имя на холсте. Чтобы Джоконда от зависти кусала губы. Увы, Муза предпочла вон того (кивает в сторону борцов за винтовку у тира) безвестного скрипача.
ЧИНОВНИЦА.   Как вы недальновидны. Сегодня в зале филармонии он сыграет то, что ему напела Муза. И завтра он проснется знаменитым! (Примирительно.) Но не только вы, наши власти тоже подзабыли, как трясет их задницы протеже Музы.

В это время на площади появляется сержант полиции. Кто-то из горожан у тира его замечает. Предупреждает стрелка: "Парень, менты!" Стрелок бросает винтовку. Инструктор забирает со стенда скрипку. Сержант подходит к тиру.

СЕРЖАНТ.   Граждане, почему шумим? (Те уклончиво пожимают плечами, расходятся.)
ЛОГОЗОВ (к инструктору).   Парень, дай мне скрипку, сыграю.
ИНСТРУКТОР (после недолгого колебания).   Ладно, сыграй – для успокоения нервов у публики.

Логозов берет скрипку, снимает с грифа струны. У тира вновь собираются горожане, раздаются возгласы: "Смотри! смотри! на одной струне будет играть".

ЛОГОЗОВ (объявляет).   «Плач струны». Соло для скрипки с публикой. (Поднимает скрипку на плечо, опускает смычок на струну. Играет. Стрелок из толпы, нарочито громко зевая, комментирует.)
СТРЕЛОК.   Хоть на одной струне скрепит, а все одно скукотища... (Следом из толпы раздаются свист и выкрики: "Скрипач, кончай пилить! Уши вянут". (Логозов обрывает игру. Про себя.)
ЛОГОЗОВ.   Увлек пока струны снимал... А как предательски задрожали руки, когда освистали.
ЧИНОВНИЦА.   Моя минута. (Подходит к тиру, аплодирует Логозову.) Браво, маэстро! Гениально! (Пожимает руку музыканту.) Логозов, у тебя сегодня счастливый день. Я заключу с тобой контракт на покупку всех твоих нот. (Поясняет.) Я из Минкультуры. (Встает рядом на помост тира.) Правда, исполняться будут только те твои сочинения, на которые я дам добро. Чего я уже не могу дать твоей кантате "О жизни, достойной".
ЛОГОЗОВ.   Опоздали. Вечером будут ее премьера.
ЧИНОВНИЦА.   Я знаю. Но ты отменишь ее по совету своего продюсера. О ком ты поешь? О террористке с не той дурью... в голове, и подстрелившей градоначальника за порку студента. О политруке, что развернул свой сторожевой корабль, и куда – против родного Генсека... Ужель тебя не остановил гражданский подвиг Данте? Его приговор художника террористу Бруту. Куда он кинул того? Не просто в ад, а в пасть Люциферу. Рядом с Иудой… Короче, снимай с репертуара свою кантату. (Игриво толкает задумавшегося Логозова в плечо.) Ах, вы творческие натуры. Я ведь понимаю, от чего ваше упрямство. От своей неудовлетворенности. Знаю, знаю здесь не кобелиный нетерпеж —я называю ее рафаэловой. Тоска о любви по-настоящему красивых женщин. Конечно, став избранником Музы, красивые женщины будут слетаться к тебе, как бабочки на ночной фонарь. Но вдруг Муза подведет, или признание придет слишком поздно? А в моей власти уже сейчас подыскать тебе длинноногих девочек из кордебалета Большого. Сам Рафаэль позавидовал бы такому царскому подарку.
ЛОГОЗОВ (после некоторой паузы).   Да, контракт заманчив. Когда б его власть на Красоту – не кончалась девочками кордебалета.
ЧИНОВНИЦА.   И кого побоку?
ЛОГОЗОВ.   Продюсера. Извините, меня ждут. (Возвращает инструктору скрипку.)
ЧИНОВНИЦА (вслед).   Ты беспечен.
ЛОГОЗОВ.   В Музу. (Возвращается к Ксюше.) Никогда я еще так долго не пересекал эту площадь.
КСЮША.   Это я колдую. Мне страшно идти на аллею скульптур. Представляешь, Петр выставил меня там обнаженной.
ЛОГОЗОВ.   Изваяй он тебя с фиговым листком, хохотал бы весь город. Идем. Надеюсь, теперь доберемся до аллеи без приключений.


НА АЛЛЕЕ

Петр, стоя на коленях, укрепляет цементом опущенное в яму газона основание постамента женской скульптуры. Владимир и Алексей Пронюшкины стоят на некотором отдалении от него, наблюдают за ним.

ПЕТР (про себя).   Я искал тебя у Фидия, Родена, в мастерских коллег – а тебя просто не было в нашем городе. И когда я отчаялся, ты приехала. Случайность, которая почему-то меня пугает?
АЛЕКСЕЙ (брату).   Согласись, Володька. Моя Русская баба, чья статуя пока стоит у меня в мастерской, покрасивше будет. Это изваяние Петра даже от ветра качается. Зачем ваять таких тощих? Скульптору нужен объем, мясо... Вот тебя вдохновила бы такая баба сесть за рояль?
ВЛАДИМИР (уклоняется от прямого ответа).   Петр слепо шел за натурой.
АЛЕКСЕЙ.   Да он слеп во всем. Как раб, заточился в своей мастерской, – а в ней ни славы, ни бабок, ни баб. Не умеет он доить свой талант. (Мелькает злорадная мысль.) Сейчас, Вовчик, мы с тобой позабавимся. (Подходит к Петру.) Петр, я вот часто думал. Почему ни одна из твоих моделей не осталась с тобой в мастерской на ночь? Эта, к примеру (хлопает статую по каменным ягодицам), предпочла зазнаистого скрипача. И раскумекал. Ты, Петр, не умеешь подать себя. А для женщины отношение окружающих к ее мужчине – довесок к собственной персоне. И коль его нет с тобой, женщина уходит к другому. Скушал, Петр?
ПЕТР.   Зато моя Ксюша (поднимается с колен, нежно касается статуи своей большой ладонью) будет вечно юной, красивой и всегда преданной мне.
АЛЕКСЕЙ (хохоча).   Да ты у нас оказывается Пигмалион! А ты со своей Ксюшенькой, пока ее ваял, случайно, не того?.. Смотри, привлекут тебя за статуяложество, ха-ха...
ВЛАДИМИР.   Алексей, тут ты дал маху. Пигмалион не выставил бы свою женщину на аллею.
АЛЕКСЕЙ (не сдаваясь).   А Петр будет красться к ней на аллею по ночам, ха-ха… (Вдруг резко обрывает смех. На аллее появляются Логозов и Ксюша. Петр тоже видит их. Окликает.)
ПЕТР.   Ксюша! Андрей! я здесь. (Те подходят).
КСЮША.   ...Петр, неужели это та самая статуя, которая была в твоей мастерской? Теперь она на меня совсем не похожа.
ПЕТР.   Просто стены и потолок моего подвала сковывали ее. (Ксюша в восторге подбегает к Петру и целует его.)
ЛОГОЗОВ.   Да, Петр, сегодня тебя можно поздравить с настоящей удачей!
АЛЕКСЕЙ (не сдерживается).   А что скажешь про мой бронзовый бюст нашего губернатора в начале аллеи? (Показывает рукой на бюст.) Губернатор писает от него. А пресса трубит о нем взахлеб. Обхохочешься. Помню, я в молодости отлил голову нашего последнего Первого. Так он все время трясся – не дай бог, про бюст пронюхают газетчики. Так и оставил его на чердаке дачи. (Логозов подходит к бюсту. Все невольно подтягиваются за ним.)
ЛОГОЗОВ.   …увы, Алексей. У тебя меняются только головы – а лесть в бронзе все та же.
ВЛАДИМИР.   Микеланджело тоже ваял вельмож.
ЛОГОЗОВ.   Но только гению по плечу дотянуть бронзовый комплимент до открытия.
ПЕТР.   Скушали, Пронюшкины?

Те, словно подавились, беспомощно переглядываются. Затем поспешно покидают аллею.


В ПОДВАЛЕ

жилой пятиэтажки. Вечером. Штурмовики в коричневых рубашках с закатанными рукавами поют нацистский гимн (на мотив "Смело, товарищи, в ногу", но живее):
         Раньше мы были марксисты,
         Ротфронт и социал-демократы,
         Сегодня – национал-социалисты,
         Бойцы НСДАП!
В подвал спускается группа захвата. Они ведут Логозова. Руки у него связаны, белая рубашка на нем разорвана. Его ведут в угол подвала к табурету, над которым с железного крюка в потолке свисает веревочная петля. Сажают на табурет. В тени за спинами штурмовиков скрывается референт чиновницы из Минкультуры. Рыжий штурмовик передает Красавчику блондину скрипичный футляр композитора.

КРАСАВЧИК БЛОНДИН.   Скрипач, не дергайся. Я верну тебе твой инструмент, когда в филармонии закончит свой концерт пианист… (забывает кто, рыжий штурмовик тихо подсказывает ему) да-да, Пронюшкин. (Кладет скрипичный футляр на тумбочку, над которой висит на стене портрет Гитлера.)
РЫЖИЙ ШТУРМОВИК.   Пронюшкин настоящий русский лабух.
ЛОГОЗОВ.   О да, Пронюшкин истинный лабух, бездарнее не сыскать.
КРАСАВЧИК БЛОНДИН.   Зато он не плюет в нас, русских. Как ты своей кантатой! Подло поешь. Дескать, мы, русские всегда позволяем властям унижать себя до неприличия. И до такого, что еврейки от стыда за нашу быдлость мстят за нас же...
ЛОГОЗОВ.   Ааа, вот как ваши кукловоды преподнесли вам мою кантату.
РЫЖИЙ ШТУРМОВИК.   Слыхали, геноссе? Мы куклы, которых дергают за веревочки. Наг-лец!
ЛОГОЗОВ.   И передайте своим кукловодам. У них будет новый скандал. Еще больший, чем сегодня в филармонии. Завтра утром я с оркестром исполню свою кантату на площади.
КРАСАВЧИК БЛОНДИН.   Что, ты выведешь целый оркестр на площадь? (Беспомощно смотрит в сторону скрывающегося референта. Теоретик приходит Красавчику на помощь.)
ТЕОРЕТИК.   Композитор, ты не усвоил сегодняшний урок. Ты ведь как думаешь. Скоро концерт Пронюшкина в филармонии закончится. Тебе вернут скрипку, и ты с аспидной улыбочкой сделаешь нам ручкой… Нет, маэстро, отсюда ты не выйдешь, пока не отречешься от своей кантаты.
КРАСАВЧИК БЛОНДИН (приходит в себя).   Или мы тебя вздернем! (Штурмовикам.) Поставьте композитора на табурет и накиньте на его шею петлю. (Штурмовики исполняют команду вождя.)
ЛОГОЗОВ.   Думаете, запугали меня?
РЫЖИЙ ШТУРМОВИК (кривляясь).   Глядите, какой храбрый портняжка. Отойдите, я вышибу под пижоном табурет – тогда послушаем, какую он арию запоет? (Подскакивает к табурету. Теоретик останавливает штурмовика. Затем отводит Красавчика в сторону, где скрывается референт.)
КРАСАВЧИК БЛОНДИН (нетерпеливо).   Теоретик, чего ты тянешь?
ТЕОРЕТИК.   После игры в повешение композитор придет на площадь только злее. (Снимает очки хамелеоны, вынимает из нагрудного карма носовой платок под цвет своей коричневой рубашки. Протирает стекла очков.)
КРАСАВЕЦ БЛОНДИН (референту на ухо).   Теоретик намеренно снимает очки. Своими близорукими кроткими глазами он гипнотизирует противника. Посильнее, чем удав кролика. Будьте начеку!
ТЕОРЕТИК (к ним).   Вам нужен композитор антифашист?
КРАСАВЧИК БЛОНДИН.   А кто тебе сказал, что я буду понарошку его вешать. Вздернем скрипача взаправду. Нам уже давно пора проводить акции устрашения.
РЕФЕРЕНТ (испугано).   Это же криминал... (К Теоретику.) Что ты предлагаешь?
ТЕОРЕТИК.   Оставить меня с композитором наедине. За ночь я завербую его в наши ряды.
КРАСАВЧИК БЛОНДИН (референту).   Я, конечно, универ не кончал. Но нутром чую, что затея нашего Геббельса подлянка.
РЕФЕРЕНТ.   Нет-нет, с криминалом спешить не будем. Пока примем план Теоретика. (Красавчику.) Прикажи всем штурмовикам покинуть подвал. (Теоретик надевает очки.)
КРАСАВЧИК БЛОНДИН (к штурмовикам).   Геноссе, все на выход! На сегодня наша стрелка со скрипачом закончена. Теперь им займется Теоретик. Все расходимся по домам. (Те недовольны, что их лишили зрелища. Однако подчиняются приказу своих вождей. Все выходят из подвала.)
ТЕОРЕТИК.   Маэстро, мы остались одни. Поговорим?
ЛОГОЗОВ.   О чем? О герое этого подвала – белокурой бестии. Поздно. Мне он уже смешон.
ТЕОРЕТИК.   Однако он накину тебе петлю на шею. А я дам тебе шанс выбраться из нее. (Снова снимает очки. Протирает платком их стекла.) Но ты прав. Этот оловянный ариец смешон. А все благодаря базельскому профессору. Тот подложил арийцу, так сказать, свинью своей основой жизни. Волей к власти силы... И от дебила станется хотеть повелевать. (Задерживается возле портрета Гитлера.) А с ефрейтором арийцы стали еще оловяннее. Тот тупо сузил высшую расу до Рейна... С такими оловянными мозгами та была просто обречена на разгром. Но я исправил ошибку профессора. У меня основа жизни – это воля к власти интеллекта. И без пограничных столбов… (Заводится.) Да-да, грядет бунт интеллекта. Его диктатура. Гегемон отдыхает… Подправим лишь его лозунг: Интеллектуалы всех стран, соединяйтесь! Хватит им думать на дядю. Я пришел – дать им волю! Это и будет последний человек.
ЛОГОЗОВ.   Зачем же ты тусуешься в этот подвале с оловянными?
ТЕОРЕТИК.   Хороший вопрос. (После паузы.) История повторяется. Вспомни, кто разрушил римскую цивилизацию? Теперь эти гунны завелись внутри самой белой цивилизации. Первыми их заметили еще в минувшие 30-е годы в Испании. Один ее философ понял, что массы не просто размножились, а породили новый вид – человека массы. Ох, как обделался тогда старый либерал. Когда увидел, как этот свой гунн тупо топчет все его любимые ценности, авторитеты и устои общества. Кликуша даже начал строчить на еще живую цивилизацию похоронку… А уж сегодня у человека массы просто вольница. Играет крепкими мускулами. И не видит, кто и что его может победить? Наивные либералы надеются отвлечь его игрушками на iPhone. Того же жвачкой не корми, а дай опрокинуть какое-нибудь правительство. Поэтому он, прихватив iPhone, охотно идет на Болотную, Майданы и за ИГИЛ. Но потом вернется и за либералами… Идеологи золотого миллиарда поступают и того хуже. Сами подкладывают под свой будущий кабмин мину. Провоцируют у человека массы полную неуправляемость. Они как мечтают? Расторможенный бычешеевый хам сбросит существующие правительства. После пойдет в мягкие концлагеря для непосвященных мирно жевать Dirol. Они же будут мило обустраивать свой миллиард. Не догоняют! Что после хам и их будет, улюлюкая, гонять по их же горящим усадьбам… Захлебнется в этом восстании масс и диктатура интеллектуалов. То есть захлебнулось бы. (Поворачивается к собеседнику.) Если б я не учел один факт. О котором испанский кликуша замалчивал до конца своих дней. Что только германские нацисты смогли обуздать человека массы. Но сами потерпели крах. Я уже сказал почему. Значит, хочешь тысячелетнего мирового порядка – готовь штурмовые отряды и жесткие концлагеря. Вот почему я в этом подвале. Но и тебя судьба неспроста привела сюда.
ЛОГОЗОВ.   Скорее конвоировала. (Теоретик без внимания к его реплике.)
ТЕОРЕТИК.   И тебя ждет великая миссия. Сегодня в любой интернет-деревушке у меня есть последователи. На пороге создание партии интеллектуального фашизма. Но нам предстоит завести миллионы! Ну, композитор, куда я клоню… догадался? Нам не хватает гимна. Не петь же тот, что ты слышал в этом подвале. Он безбожно устарел и бездарен. Поэтому ты создашь нам новый гимн.
ЛОГОЗОВ.   Сочинять музыку по заказу противно, а уж с петлей на шее...
ТЕОРЕТИК.   Другого шанса, выйти живым из подвала у тебя нет. Времени у тебя, как у автора «Марсельезы» – ночь. (Надевает очки.)
ЛОГОЗОВ.   …что ж, сам бунт интеллекта меня вдохновляет. Мысль о нем меня тоже посещала. Заманчиво спеть ему гимн. (В сторону.) Надоело думать на тетю из Минкультуры...
ТЕОРЕТИК.   Ну так, спой его. Стоп! Ладно, без петли на шее. Молитва мне не нужна.

Подходит к табурету. Вынимает из кармана черных джинсов финский нож, щелкает выскочившим лезвием. Разрезает веревку на руках Логозова. Тот освобождается от петли. Спрыгивает с табурета. Растирая онемевшие руки, подходит к тумбочке. Извлекает из футляра скрипку. Пристраивает ее на плечо. На какое-то время с увлечением погружается в тему. Несколько раз то поднимает смычок к струнам, то снова его опускает. Затем сдается. Снимает скрипку с плеча.

ЛОГОЗОВ.   Я сочиняю просто. Если мои мысли, чувства и образы увлекут Музу, она шлет мне мелодию. Музыка случается.
ТЕОРЕТИК (нетерпеливо).   Ну и...
ЛОГОЗОВ.   ...я ясно вижу марширующие колонны высоколобых. Чувствую мощь их поступи. Но Муза молчит, не откликается ни единой нотой. А в голову кроме банальной барабанной трескотни ничего не приходит. (Теоретик подскакивает к нему.)
ТЕОРЕТИК.   Предатель! (В ярости замахивается ножом.) Таких отступников мы будем устранять наперво. (Вдруг резко застывает.) ...но ты же пытался сочинить гимн. Я чувствовал твою увлеченность. Однако ты потерпел творческую неудачу. (Какое-то время стоит в мучительных раздумьях.) Какая убийственная мысль!.. (Логозову.) Пошел отсюда! (Поворачивается к нему спиной. Логозов уходит из подвала. У выхода задерживается. Теоретик через плечо.) Я же сказал – пошел вон! Ты мне больше не нужен. (Один.) Какая убийственная мысль! Муза не снами... Значит, у нашей партии никогда не будет окрыляющих гимнов. А те, что напекут нам, высоколобые сами же осмеют. О каком тысячелетнем мировом господстве тогда пророчить... Но смогу ли я вести за собой партию с таким знанием? Долго скрывать его от последователей? И как только я открою им эту горькую правду... они сами удавят меня. Кто живет одним днем – тот не желает знать, чем кончится завтра. (Инстинктивно массирует рукой шею.) У меня остается один выход. Да-да, прочь иллюзии. (Вновь снимает очки, кладет их в карман рубашки. Вскакивает на табурет. Затем накидывает себе на шею петлю.) Я убиваю себя, но не идею интеллектуального фашизма. Он неизбежен! Но с другим фюрером. А я свое знание унесу с собой... (Откидывает ногами табурет.)


НА ПЛОЩАДИ

Утром. Молодые ребята с плотницким инструментом сооружают временные сценические подмостки. Вокруг собрались немногочисленные пикетчики-пенсионеры с портретами своих бывших и сегодняшних вождей. Поодаль на аллее скульптур видно чиновницу из Минкультуры и ее референта. Она в нетерпеливом ожидании ходит взад-вперед. Помощник рассматривает выставленные на аллее скульптуры.

ЧИНОВНИЦА.   Опаздывают, опаздывают Пронюшкины… (Референт задерживается возле бронзового  бюста губернатора.)
РЕФЕРЕНТ.   Как узнать посещала ли скульптора Муза? Надо встать перед его бронзой и вчувствоваться... (Выставляет перед собой ладони.) исходит ли от нее аура? (Довольный.) Словно перед пустым местом. (Подходит к статуи Ксюши. Становиться напротив. В панике.) Аура просто зашкаливает! (К чиновнице.) Шеф, здесь под нас заложили мину. (Та подходит к нему.) То-то я не мог отвязаться от чувства, что эта Ксюша мне кого-то напоминает? (Заглядывает за спину скульптуры.) И ромбоид Микеля у нее неважнецки очертан.
ЧИНОВНИЦА.   Эта паршивая статуя будет нам мешать.
РЕФЕРЕНТ.   Кто мешает, того бьют. (Изготовился нанести удар ногой по статуи.)
ЧИНОВНИЦА.   Стойте! нас могут заметить. Оставьте эту геростратову славу скульптору Пронюшкину.
РЕФЕРЕНТ (недовольно).   И тут Пронюшкин. Везде Пронюшкины! …хотя вчера, говорят, Владимир в филармонии был неподражаем. Своим фортепьянным концертом он напрочь разбил головы публике. Бедная выползала из зала с жуткой мигренью.
ЧИНОВНИЦА.   Был форс-мажор. Я не успела послать Владимира на гастроли в Париж и Лондон. Тогда публика свою мигрень отнесла бы к гениальности Пронюшкина.
РЕФЕРЕНТ.   Что?! Ты представишь Пронюшкина зарубежной публике?
ЧИНОВНИЦА.   А почему нет? Там такие же люди, пусть кушают, пусть кушают музыку Пронюшкина. Пусть привыкают – теперь это надолго.
РЕФЕРЕНТ.   А не сядем мы в лужу, ставя все Пронюшкиных? Бить по клавишам и статуям они мастаки. Но им ли – завести толпу на площадь, сломать Логозова? В подвале какие были парни… а не смогли.
ЧИНОВНИЦА.   Привлечь Пронюшкиных к акции на площади не моя прихоть. Толпа уверенней вправляет мозги художнику с голоса его же коллег.
РЕФЕРЕНТ.   Однако вот-вот на подмостках появится Логозов с оркестром. Начнет выступление. А Пронюшкиных с толпой гневных горожан я что-то не вижу?
ЧИНОВНИЦА.   Братьям есть от чего напрячься. Сегодня Ату гения! – может аукнуться тебе уже при жизни. Это при Советах отмена премьеры была равносильна творческой смерти музыканта. Да, тут поневоле раздвоишься: социализм был лоботомией без скальпеля для Моцартов.
РЕФЕРЕНТ.   Обойдемся без Пронюшкиных. Вон видишь, сюда подкатил на иномарке солидный бизнесмен. Сейчас я потолкую с ним – и он выведет нам на площадь всю свою контору. Они вмиг разгонят лабухов с площади. (Подходят к бизнесмену. Заговаривает с ним.) Делового человека сия панорама явно раздражает. Особливо вон тот портретик вождя у бабули с краю.
ДЕЛОВОЙ ЧЕЛОВЕК.   Да нет, порой меня самого тянет повесить такой у себя в кабинете. Видите ли, я открыл, так сказать, свое дело. Но никак не отвяжусь от чувства, что пытаюсь обмануть историю. Не подсунь нам данайцы догму о бескризисном социализме – я по сей день трудился бы себе в родном НИИ. А теперь бегай, гляди – не повернула ли история вспять?
РЕФЕРЕНТ.   Так ведь настал ее конец. А ты и есть тот ее последний человек.
ДЕЛОВОЙ ЧЕЛОВЕК.   Да глотал я сие импортное успокоительное. Пока не раскусил, что пилюля плацебо. Увы, вкалывать на дядю – людей не грели даже его грамоты о божественном происхождении и голубой крови. А у меня и грамот-то никаких нет… Увы, друзья открытого общества не создали свой Капитал и своего Маркса. Наплодили лишь памфлетики от поппереростков и разных фу! ям. (Уезжает.)
ЧИНОВНИЦА (вслед).   Какая короткая память! С таким же чувством исторического обмана он сидел молодым специалистом в родном НИИ. Когда создавал видимость дела. (Замечает искаженное от страха лицо помощника. Оборачивается, видит большую толпу, которая движется к площади.)
РЕФЕРЕНТ (про себя.).   Сколько я уже перевидал всяческих демонстраций и митингов. Но каждый раз, как увижу ошалелую толпу – вечно трусы обмараю... (Вслух.) Извини, шеф, мне надо срочно в гостиницу. (Убегает. Чиновница разглядывает идущих в толпе.)
ЧИНОВНИЦА.   А впереди всех братья Пронюшкины. Все-таки решились. Молотки!

Гневные выкрики приближающейся толпы горожан оглушают окрестности: "Вон космополита!.. Раздавим красную гадину!.." Толпа заполняет всю площадь. Кто-то из прибывших горожан даже забирается на крышу тира и деревянные сценические подмостки.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

У ТИРА

Спустя час. На площади безлюдно. На подиуме тира стрелок выбирает винтовку.

СТРЕЛОК (инструктору).   Председатель, ставь скрипку на стенд: теперь это дело чести.
ИНСТРУКТОР.   Ладно, только быстро. Я закрываю тир. Наступает жара. Публики до вечера уже не будет. (Идет к стенду устанавливать инструмент. Замечает идущего мимо тира Логозова со скрипичным футляром в руке. Стрелку.) Ну, парень, везет же тебе на встречи со скрипачом.
СТРЕЛОК (подошедшему Логозову).   Скрипач, ты начинаешь меня утомлять...
ЛОГОЗОВ.   Стреляй, я не собираюсь тебе мешать — забавный аттракцион.
СТРЕЛОК (удивлен).   А вчера ты, выходит, перед подругой петушился. (Закатывается самодовольным смешком. Из парка выходит Петр, в руках у него каменные обломки.)
ПЕТР (потрясен).   Моя Ксюша... моя... (Логозов пытается избежать встречи. Но Петр окликает его.) Андрей! (Тот нехотя останавливается. Петр показывает обломки.) Какой-то варвар разбил мою Ксюшу... (Логозов берет из его рук обломок статуи.)
ЛОГОЗОВ.   Да, я помню, удачная была работа. Изваяй новую статую – дел-то.
ПЕТР (поражен).   Но ведь это будет другая Ксюша.
ЛОГОЗОВ.   Не думаю – деревенский нонконформизм у натуры прежний. (Бросает обломок статуи под подиум тира.)
ПЕТР (после краткой паузы).   Андрей, я забыл спросить – как прошла премьера твоей кантаты?
ЛОГОЗОВ (в замешательстве).   Ты разве не был на площади?
ПЕТР.   Извини, я не смог прийти. У меня в мастерской случился потоп. Прорвало трубы и все залило. Я со слесарем менял трубы. Когда пришел на площадь, никого уже не было. Зашел на аллею скульптур, а там… (Показывает оставшийся у него обломок статуи.)
ЛОГОЗОВ.   Публика не пожелала слушать мою кантату – даже не узнав ни одной ее ноты... (Про себя) В ушах до сих пор стоит их рев. (Пытается резкими движениями головы сбросить его.) Да, надо ослепнуть, чтобы увидеть воплощение следов своих борений. Хотя бы не видел, что на подмостки за мной не поднялся ни один музыкант оркестра... (Уходит в парк, оставляя в недоумение Петра.)
СТРЕЛОК (насмешливо Петру).   А твой приятель не сказал-таки, что он на подмостках (кивает на те) и смычка не поднял. Даже собственная подруга обозвала его трусом. Я рядом стоял все слышал.


НОВЫЕ ТЕМЫ

Парк. Ручей. Логозов вслушивается в музыку его водяных струй.

ЛОГОЗОВ (преувеличенно).   Да-да, это вечные мелодии! А форма состояния и созерцания природы в искусстве всегда занимала достойное место. (Извлекает из футляра скрипку.) Это будут мои новые темы.

С ветки дерева подает голос соловей: "Тью-тью!"

ЛОГОЗОВ (поднимает голову).   Ааа, это ты, дружище! Соскучился? Вспомнил, как мы вместе импровизировали. Давай, соловей, я начну, а ты подхватывай. (Воспроизводит задуманную музыкальную фразу. Опускает смычок. Встревожено соловью.) Ты почему молчишь, соловей?

С дерева в ответ летит подобно плевку: "Тьфю..."

ЛОГОЗОВ.   Что?! Ты плюешься! Тебе не нравится моя музыка. А ну, лети! в другой парк – двоим нам здесь тесно.
СОЛОВЕЙ.   Тьфиг-Тьфиг!
ЛОГОЗОВ.   Ах, ты еще дерзишь мне! (Хватает с земли камень и бросает тот в соловья.)

Соловей замертво падает с ветки вниз. Из-за ствола дерева выходит чиновница из Минкультуры. Поднимает за крыло мертвое тельце птицы.

ЧИНОВНИЦА.   Поздравляю, снайперский бросок! Так и поступай с каждым твоим критиком. Пусть давятся своей желчью.
ЛОГОЗОВ.   А если этот желчный источник во мне самом? (Чиновница подходит к валуну.)
ЧИНОВНИЦА.   Логозов, ну-ка, подними вот этот камень. (Логозов подходит и поднимает камень. Из под камня начинает бить фонтанчик.) Видишь, источник начинает бить, только когда ты поднимаешь камень. Теперь брось его на место. (Фонтанчик исчезает.) Так пусть он там себе валяется.
ЛОГОЗОВ.   Я все больше и больше отчаиваюсь понять, кто ты? Не похожа ты на просто номенклатуру... (Резко хватает чиновницу за плечо, ощупывает.) Плоть... (Скользит рукой ниже.)
ЧИНОВНИЦА (вырывается.).   Ты чего, Логозов, белены объелся! Мы не на сеновале. И я тебе не сельская девка, чтобы меня лапать.
ЛОГОЗОВ.   Собственное ощущение еще ничего не доказывает.
ЧИНОВНИЦА.   Ты о чем там заговариваешься?
ЛОГОЗОВ.   Спрашиваю себя. Будет ли столичная чиновница так носиться со мной – опускаться даже до философических бесед?
ЧИНОВНИЦА.   Любопытный поворотик в нашей дружбе. Тогда кто же я, по-твоему?
ЛОГОЗОВ.   Галлюцинация... Уже первый слух о приезде в филармонию чиновницы вызвал у меня нехорошее предчувствие. Что ей донесли на мою кантату. А в день, когда та приехала, и которую я на самом деле никогда не видел, мой мозг выкинул тебя. То есть я просто нездоров.
ЧИНОВНИЦА (в беспокойстве).   Э-эй! Логозов, ты убегаешь в безответственность. (Находится.) О, коль моя явь вызывает у тебя сомнения, давай сходим к братьям Пронюшкиным. Такая комиссия материалистов железно засвидетельствует факт моего присутствия. Даже без лапанья моих выпуклостей. Идем?
ЛОГОЗОВ (резко отрезвляется).   Нет, довольно одного упоминания о Пронюшкиных. Чтобы рассеялись все мои подозрения в твоей реальности. (Уходит.)


НА НАБЕРЕЖНОЙ

Прохожие столпились вокруг машины скорой помощи. Слышны возбужденные голоса: "Девушка прямо с набережной прыгнула за скрипкой! Ее затянуло в воронку земснаряда…" Скорая отъезжает. Горожане расходятся. Петр со скрипичным футляром в руках остается один. Силы покидают его, садится на гранитный парапет набережной. Раздавлен случившимся. Вдоль набережной идет Логозов. Видит Петра, разворачивается назад. Но Петр его окликает.

ПЕТР.   Андрей!..
ЛОГОЗОВ (подходит).   Не хотел тебе мешать, ты так по-сократовски придавил гранит. (Видит в его руках скрипичный футляр.) Петр, откуда у тебя моя скрипка? (Заминаясь.) Я... случайно где-то ее оставил.
ПЕТР.   А какой-то варвар швырнул скрипку в реку.
ЛОГОЗОВ.   И ты нырнул за ней?
ПЕТР.   Не я – Ксюша. И утонула... Ты ведь знаешь, она не умела плавать.
ЛОГОЗОВ.   Я никого не просил нырять за моим инструментом. (Вырывает у Петра скрипичный футляр, заносит его над парапетом набережной. Чувствует бессмысленность своего действия. Безвольно опускает руки. Оставляет Петра.)

Идущего мимо тира Логозова окликает чиновница из Минкультуры.

ЧИНОВНИЦА.   Логозов, я видела, как ты подбросил скрипку в реку – когда заметил Ксюшу, идущую навстречу по набережной.
ЛОГОЗОВ (взвинчено).   Нет! я просто развернулся, дернулся и нечаянно выронил инструмент... (Про себя.) А мое пожелание, чтобы Ксюша увидела упавшую в реку скрипку? Но эта мысль была мимовольной, я тотчас прогнал ее.
ЧИНОВНИЦА.   Ладно, не пугайся, я не следователь прокуратуры. Зато теперь тебе никто не помешает подписать со мной контракт. Никто не обзовет трусом. Кстати, забери свой трофей (кидает ему тельце мертвого соловья) – это неплохой символ для карьеры композитора. (Логозов ловит соловья. Тому.)
ЛОГОЗОВ.   А я не смог указать тебе – куда лететь и что петь.
ЧИНОВНИЦА.   Ну, ты идешь оформлять документы? Девочки кордебалета Большого уже изголодались по свежему лицу модного маэстро.
ЛОГОЗОВ.   Тогда отчего ж не подмахнуть бумаги? (Про себя.) Стану попсовым Паганини и альфа-самцом столичного бомонда. (Но с места не двигается.) Почему-то не идется? …у меня нет портрета-отдувалы, какой был у лондонского денди. Изнанка моих тусовок будет мочить не холст... И в одно из утр из зеркала на меня глянет ранний старик. Возможно, с вичевым кашлем или с провалившимся носом. (Отшатывается, словно от видимого зеркала.) И тогда бритвой отчаянно полосну!.. его дряблую шею. По крайней мере проведу свои дни не пресно. (Поворачивается в сторону чиновницы.) Но легкости в ногах все нет? …бритву я возьму раньше. Возможно, с первым жестким похмельем.
ЧИНОВНИЦА (недовольно).   Логозов, ты еще долго будешь там топтаться?
ЛОГОЗОВ.   Еще чуть. (Бросает чиновнице обратно останки соловья.) Мне тут в голову пришли две, три мысли. Сыграю их и пойдем. (Заскакивает на подиум тира, извлекает из футляра скрипку.)
ЧИНОВНИЦА (в панике).   Ты хочешь играть? Зачем? О чем?
ЛОГОЗОВ.   О Красоте – которая спасает! (Принимает волнение за вдохновение. Опускает смычок на струны. Играет.)
ЧИНОВНИЦА (успокаивается).   Гениально! (Аплодирует.) Покупаю, покупаю... (Победно хохочет.) Ха-ха... Ну, я пошла. Когда закончишь играть, догоняй меня, маэстро. (Оставляет мертвого соловья на подиуме тира.) И соловья не забудь с собой прихватить. (Уходит.)

Логозов один. В страхе от возвращения в реальность он не может остановиться и, как заведенный, истязает струны скрипки.