А мне бы вернуться,
Дождями.
В запретные дали.
В них запах травы и нескошенность прошлых годов,
В них правда берез утоляет прощеньем печали,
Срывая бесчувствия сотни незримых оков...
И грезится высь полусонной своей пасторалью,
Как будто бы небо
/живой бестелесный вампир/,
Насытившись кровью, заполнило легкие сталью
И линия жизни легла в полустертый пунктир...
Скажи мне, весна,
Что ж ты вечно с дождями приходишь,
Зачем льешь в глаза бесполезно-порожнюю грусть...
За облаком месяц все пьет и с зарей не уходит -
Читая мой сон.
Да, почти что, поверь, наизусть.
Уйти б в облака...
Запечатать ненастье весною,
Глотнуть напоследок загадочность грешной любви.
И где-то вдали, между этой тоской и тобою,
Исчезнуть, как не был...
И ветром...
Зови - не зови...
***
разметалась строка, как бисер, перед теми, кто ест с руки.
приручал ожиданьем писем, стуком в крышу дождей клюки.
приучал не смотреть сквозь стекла пыльных окон на неба свод,
память, видно, давно промокла паутиной его свобод.
на столе капли крошек хлеба. винный запах сгоревших лет
врет о том, где он раньше не был перезвоном минут - монет.
полночь черным в часах застыла ровно вечность тому назад,
может, все ж, жизнь его любила? зимний вечер, вишневый сад,
и тропинка. подальше. в юность. в тихий шепот нагих берез.
понимая, что осень - мудрость, а зима перекресток грез,
а зима расставанье с прошлым, новогодних рассветов блажь.
не желая быть просто пошлым, изменяя свой антураж,
он кряхтит над стаканом водки, вроде выпил бы. враз ушло б...
днище ветхой квартирной лодки, парус рваный, надежд весло
отрезвляют почище снега в устремленных в себя глазах.
приручал же когда-то небо, а теперь только ночи страх
пропетлял сквозь его ладони в строки странных седых стихов,
да потише вы, го(а)ды-кони...
приучал не любить любовь.