НЕИСПОВЕДИМЫ ПУТИ ГОСПОДНИ.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
ОКСАНА
Опустел без хозяйки дом. Развеялось, как дым, тепло семейного очага. Осиротели без маминой любви и доброты дети. Никогда тёплая и нежная материнская рука уже не коснётся их плеча, никогда не зазвенит её ласковый голос. Мамина любовь – это то, чему нет замены.
А в глазах Гаврилы застыла такая щемящая тоска, что сердце от жалости сжималось у каждого, кто в них заглядывал. В душе сквозил такой холод, что казалось, сквозняки в ней гуляют. От боли и печали на свет не глядел бы. Его жизнь превратилась в сплошные чёрные будни. А тёмные мысли: за что? что совершил плохого? всё чаще подкрадывались к нему, но каждый раз, вспоминая Писание: «В гневе сомкните уста ваши», - гнал их от себя, думал о детях. Он сознавал, что только детские души дают понять, что чья-то жизнь дороже собственной.
Надо жить! Жить для пятерых пар детских глаз, устремлённых на тебя с болью и надеждой! Жить во имя их будущего! Он остался без родителей девятнадцатилетним и испытал все сиротские трудности будучи совершеннолетним, а тут дети, совсем ещё маленькие, им нужны и мать, и отец.
Серьёзным испытанием стала для всех первая зима. Надо было привыкать жить без хозяйки. Первое время помогали старшие, замужние, девочки. Приходили, готовили, стирали, ухаживали за малышами.
С наступлением весны дел прибавилось, а времени для младших оставалось всё меньше. Гаврила старался изо всех сил. От зари до зари пропадал в поле. «День весенний год кормит», - объяснял он детям. Маленькие под присмотром старших день-деньской пропадали во дворе. Жили тяжко, не то, чтобы голодали, но на грани...
В трудах и заботах прошёл год после смерти Федоры. Маленькие скучали, каждой женщине в глаза заглядывали, стараясь отыскать в ней искорки материнского тепла. Подрастали старшенькие. Дарьюшка вот - совсем невеста. И Оксаночка, самая младшая из Федорушкиных, на пятки ей наступает.
Ну что ж, время движется. Но стал Гаврила замечать, что они как-то отдаляются от младшеньких. Да и заходившие замужние дочки всё чаще шептались только со старшими, не замечая малышей. Сердцем предчувствовал беду...
И «гром грянул», хоть и не «среди ясного неба», но мороз по коже пробежал, и душа в пятки ушла.
- Забирай своих детей и уходи, куда хочешь. Это - хата нашей мамы, и огород наш, и поле наше, - заявили старшие.
- Но вы - тоже мои дети, я вас всех любил и люблю и никогда не делил на «своих» и «не своих». Как же я могу вас оставить? Я корнями врос в эту землю и навек сроднился с каждым из вас. И душа моя болит за каждого. Как же я могу разъединить вас? У меня кровь в жилах леденеет от одной этой мысли.
- Но ты – нам не родной отец. Ты женишься, приведёшь в дом чужую женщину, а мы этого не хотим…
Разговор был трудным, серьёзным и пугающим своей будущностью. «Да, - рассуждал Гаврила, мысленно перебирая детали разговора, - погладила меня судьба против шерсти»..
На время страсти улеглись, но боль от нанесённой раны не утихала и не заживала. Что-то надломилось в семье, какой-то холодок пробежал между детьми. Младшенькие всё чаще жались друг к дружке, не находя поддержки и тепла у старших. А те на время утихомирились, но «чёрная кошка» в отношениях с отцом и «его детьми» пробежала. И вели они себя, как главные в доме.
Прошло более полугода. Дарьюшку просватали. Она вышла замуж за местного парня и ушла из родительского дома.
Через некоторое время, вернувшись поздно с поля, Гаврила застал трёх своих заплаканных малышей у ворот.
- Что случилось, милые? Уже поздно, почему вы не в доме?
- Не пускают.
Не проронив ни слова, подхватив крохотную Тальку на руки, обняв Ванюшку и Еленку, он вошёл в дом. Четверо «маминых» дочек, что-то бурно обсуждавшие, умолкли. Поздоровавшись, он сел на лавку. Внимательно посмотрел на дочек и понял, что его ждёт непростой разговор. Кто нарушил затянувшуюся паузу, он уже не различал. В голове всё смешалось. Только обрывки фраз: если хочешь … остаться… можешь жениться… на… Оксане… на Оксане… на Оксане… Он приподнялся. Поджилки затряслись. Ноги подкосились. Голова закружилась. Какая-то пугающая оторопь взяла. К горлу подкатил комок:
- Как? Она – моя дочь, - еле выговорил он.
- Не дочь, а падчерица. И она согласна.
Ему стало страшно. Страшно за детей. Страшно за Оксану. Страшно за будущее – возраст уже не тот, чтобы на молоденькой жениться. «Да, - подумал он, - видать, несчастья меня не бояться»…
- Я подумаю – это всё, что он мог выдавить из себя.
Всю ночь он провёл в молитве и мысленном разговоре с Федорушкой, женщиной, которую боготворил. Он, заземлённый человек, искал ответы на труднейшие жизненные вопросы и не мог найти. От того, как он поступит, зависит жизнь всех его детей. Он давал себе отчёт, что только сам несёт ответственность за принятое решение и будет нести этот крест до конца дней своих. До восхода солнца глаз не сомкнул…
А наутро дал согласие жениться на Оксане:
- Но надо сделать всё по законам божьим и мирским. А до этого всё будет так, как было до сегодняшнего дня.
И начались новые трудности и испытания. Местные власти, посоветовавшись с вышестоящими, дали согласие на брак. Основанием явилось то, что Гаврила и Оксана в прямых родственных связях не состоят. Труднее было получить разрешение церкви. Местный батюшка, впервые столкнувшись с таким случаем, консультировался в Бельцах, в городе, который впервые стал кафедральным в 1923 году, когда здесь разместился центр возрождённой Хотинской епархии. Писали, получали ответы, советовались… И вот, наконец, оформив все необходимые документы, Гаврила с Оксаной отправились в Кишинёвскую епархию, которая в 1918 году после оккупации Бессарабии Румынскими властями, была включена в состав Бессарабской митрополии Румынской Церкви. И после личной встречи и беседы с епископом получили разрешение на брак. На это ушло около года.
Расписавшись в примарии и повенчавшись в местной церкви, Гаврила и Оксана стали законными мужем и женой…
Но испытания и переживания на этом не закончились…
Продолжение следует.
* * *
На фото: Оксана.