Он приходил в часы томлений,
В других гляделся через дым
И космос плотских измерений,
Сменяя явь на полусны...
Он проникал местоименьем
В чертоги выстраданных рифм
И увлекал грехопаденьем
В давно забытый древний миф.
Он заводил туда, где Нечто -
Всесовершенное Ничто.
И наставлял, что Небо млечно,
Что Лимб - единственно Наш Дом.
Он говорил о новых формах,
Стихах, в которых нет души,
Что в гидравлических платформах
Звучит поэзия машин.
Он нарекался Луцианом,
Хотя не боле чем слуга.
И скорбь его и мелодрама -
Запрет на звёздные луга.
Он превращал в цветы чаинки
И в воду терпкое вино.
Купец на вымученном рынке
С офертой счастья под луной.
Он зазывал секстетом пленных
Туда, где своды и столпы.
Сводил от Судий убиенных
В огнём объятые миры.
Он плёлся ветром по пустынным
Облитым светом площадям
И иорданным, и ордынным,
Не вмемля, молча, не щадя.
Он приглашал на бал полночный,
Смирял феерию часов,
Сквозь око скважины замочной
Алкая сломленный засов.
Ничто души в паучьи сети
Ловил на выходе в Эдем.
Он уходил в своём Секстете
- Ни с Чем...