Дорогой Жизни под огнем обстрела,
По ладожской разбитой колее
Полуторка с надрывом тарахтела
По направлению к Большой земле
Между промоин, между глыб торосов,
Сквозь снег и пелену ночной пурги,
Буксуя в ледяных тисках заносов,
Шофер, свой груз бесценный сбереги!
Под тентом серым дети Ленинграда -
Ценнее груза просто в мире нет,
Их заморила голодом блокада,
И их тела похожи на скелет.
Среди детей девчонка, чуть постарше,
Санбата медицинская сестра,
С ранением и дистрофией страшной.
Дай, Боже, ей, дожить бы до утра!
И дожила!
На родине, в больнице,
Вдали от бомб, снарядов и огня,
Вокруг медсестры и родные лица -
Пришла в палату вся ее родня!
А мысль искрой в былое возвращает:
«Студенты-медики!..»,
«Не курс – отряд!..»,
«Война учебы сроки сокращает!..»,
«Вас направляют в город Ленинград!..».
И вот теплушка, нервный стук колесный,
Девчонок мчит военный эшелон,
Считая за окном столбы и сосны,
Мелькнет за перегоном перегон.
А дальше Ладогой – Дорогой Жизни,
Конечный путь - блокадный Ленинград.
Озерный лед пока еще капризный,
Воронка-прорубь, где рванул снаряд.
Водитель, чертыхаясь бранным словом,
Как ювелир полуторку ведет.
Не пробуксовывал в плену ледовом,
И вот вдали заветный поворот.
«Земля!» - так восклицают капитаны,
Вперед смотрящий устремляя взор
На твердь земли за краем океана!
«Земля!» - вздохнул с надеждою шофер.
В военкомате всех распределили,
Кого в санбаты, в госпиталь кого,
В тяжелый труд медсестрами вступили,
Друзья-подружки с курса одного.
Сначала, вопреки рассудку, смыслу,
Девчонки на базар бегом, скорей,
На кофточки, платки из шерсти чистой
Там обменять НЗ из сухарей.
Не знали истинной цены продуктам,
И даже этим черным сухарям,
Что в городе блокадном, неуютным
Жестокий голод бродит по дворам.
Уже потом суровый быт познали,
Без карточек (похитил вор-злодей),
На крохи хлеба тряпки обменяли,
Горбушка жесткая была ценней!
Труд медсестер в госпиталях блокадных
Тяжел – перед глазами боль и кровь,
И жуткий стон ранений беспощадных,
И смерть в окно стучится вновь и вновь.
По вечерам задание подружкам:
По Ленинграду патрулем ходить,
В квартирах обездвиженным старушкам
Воды подать и печку натопить.
В парадных, у домов заледеневших,
На набережных невских находить
От голода и холода умерших,
И к кладбищу на санках отвозить.
А утром повседневные заботы
О раненых и о больных цингой
И дистрофией.
И опять работа
В палате хирургической сестрой.
Но силы потихоньку уходили -
Сказался труд без отдыха и сна.
Ранение и голод уносили
Остатки сил, подруга вдруг одна
Упала навзничь в обморок голодный,
С губ сорвался беззвучно стон и крик.
И главный врач с оказией свободный
Отправил девушку на материк.
Дорогой Жизни под огнем обстрела,
По ладожской разбитой колее
Полуторка с надрывом тарахтела
По направлению к Большой земле.
Среди детей в машине чуть постарше
Санбата медицинская сестра,
С ранением и дистрофией страшной,
Дай, Боже, ей дожить бы до утра!
И выжила!
Прошло всего полгода,
Оправился девичий организм.
К концу война, осталось меньше года,
Чтобы стереть с лица земли фашизм.
Но дома не сидится непоседе,
Опять солдатский собран вещмешок,
«Простите и родные, и соседи,
Я вновь в дорогу, снова за порог!»
Опять седой майор военкомата,
И снова санитарный эшелон,
Знакомый ритм и запах медсанбата,
Вновь перевязки, раны, кровь и стон!..
Закончилась война у стен рейхстага,
Вернулась с фронта девушка домой.
Работать, но не в хирургии, стала,
А в детском отделении сестрой.
Фото из Интернета