Я так боролась за любовь, до дрожи,
мы с нею, словно две сестры, похожи:
и одинаково дурны привычки,
и одинаково плохи отмычки
от тех сердец, что уходили молча
янтарным днём и непроглядной ночью,
мы с нею дышим в унисон, неровно,
и даже сны у нас единокровны.
Я так боролась за любовь, до крови,
она спросила, уходя: "Доколе
ты будешь рвать за нитью нить из сердца,
потом победно в зеркала смотреться?"
И я сдалась, и белый флаг взметнулся,
и месяц лодкой на воде качнулся,
багровый шрам я назвала трофеем
и дверь закрыла на замки плотнее.
Она вернулась зимней ночью длинной,
я усмехнулась: "Что, пришла с повинной?
Кто звал тебя и почему без стука?»
– Так неожиданна была разлука, –
она сказала и плеснула виски, –
наверно, зря ушла я по-английски,
ведь мы с тобой, как две сестры, похожи,
и я боролась за тебя до дрожи,
и я боролась за тебя до крови,
но оказалось: ты сыта любовью,
с тех пор и я сыта тобой по горло,
я перевал прошла высокогорный
и говорю «спасибо» за науку,
я не глупа теперь, не близорука,
мои универсальные отмычки
вот здесь, на этой вот страничке.
И протянула мне листок бумаги,
я от неё стояла в полушаге,
взяла листок, её рукой согретый
(сейчас понятны станут мне секреты,
сейчас откроются все двери разом,
и затуманенный проснётся разум,
и я узнаю, как любить без боли,
и я скопирую её пароли
и спародирую её привычки,
и подберу для всех замков отмычки,
я представляла океаны счастья
а не оковы на моём запястье,
там серебристые блестят браслеты,
они – охранники мои и амулеты).
Она стояла посредине дома.
– Чему ты можешь научить такому,
чего не знала я до сей минуты?
Мы, словно две сестры, одним маршрутом
идём, – сказала я, листок открыла.
Он белым был, как снег, и тихо было,
и в целом доме – никого, и я молчала,
и где-то глухо птица прокричала,
исчезла гостья так же, как явилась,
и почему-то я не удивилась,
увидев, что остался от туристки
стакан с невыпитым янтарным виски.