Шарло, я вспоминаю: осень, сад,
и мы бежим по мокнущим дорожкам –
счастливые, смущённые немножко...
Тот поцелуй был прелестью богат
невинной новизны, предчувствий странных.
Тем слаще ноют леченые раны,
чем реже их касается печаль:
на всех моих – прощения вуаль,
и оттого светлы воспоминанья.
А безнадегой веяло б, пристань я
к мосткам недоотпущенных обид.
Но главное, что память не болит:
жизнь - не судьба, мой друг, жизнь – это выбор.
В своих попытках тщетных никли мы бы,
а в понимании - уверенность, покой.
Какие мы счастливые с тобой,
что были... нет, что друг у друга есть мы,
и это навсегда. Мой голубь, вестник
того, что я ещё пока жива –
летит к тебе. Сокрытые слова
таят все то, о чем молчать есть силы,
но ты же слышишь? Ты же слышишь, милый,
все вздохи из далёкой стороны?
Они легки, воздушны и нежны
(я справлюсь, я привыкла, я - сама
в пленительном плену своих идиллий),
но если б знал ты, как я жду письма -
в округе гуси голыми б ходили.
Прости за легкомысленный надрыв:
чистосердечен, сколь и откровенен.
И мир не разделён на свет и тени -
в нем гармоничен каждый мой порыв.
...Печали серебрятся на висках,
невидимые равнодушным взглядам.
А счастье, то, которое искал,
представь себе, всё время было рядом.