Посвящается защитникам Дона и Сталинграда
Горела земля. Развороченные разрывами окопы покрывались густым черным дымом. Рядовой Маркин, задыхаясь, бежал по степи. Во рту пересохло, сердце отчаянно колотилось. Ему хотелось убежать, спрятаться, скрыться. Страх - подлый, липкий страх смерти подгонял Маркина.
- Маркин, стой! - властный голос и последовавший за ним удар прервали отчаянный бег. Солдат ничком упал на землю и замер.
- Что же это ты надумал? А? Ты знаешь, что бывает с теми, кто вот так вот покидает поле боя? Ах ты!... - запыхавшийся во время погони старшина, схватив Маркина за воротник гимнастерки, тряс солдата и выговаривал ему, прерывая свою речь градом тычков.
Маркин не пытался вырваться из цепких рук старшины. Смертельно бледный, он как безумный, смотрел в одну точку и бормотал:
- Не могу, не могу, не могу...
Тонкие пальцы его при этом дрожали мелкой дрожью.
До войны Володя Маркин был студентом художественного училища. Симпатичный и улыбчивый, он всегда был в центре внимания. Когда он появлялся на набережной Сталинграда с неизменной гармошкой в руках, вокруг быстро образовывалась большая компания.
Вечера проходили шумно, весело, с песнями и танцами. Особенно хорошо получалась у него песня "Любимый город". Когда Маркин пел эту песню, казалось, что все вокруг замирало. Обычно он пел эту песню в конце вечера, когда на набережной уже зажигались фонари. С Волги тянул прохладный ветерок, высоко в небе блестела луна, влюбленные парочки шептались под разливы гармошки - чудесное было время!...
А потом все закончилось, и Володя попал на фронт, в противотанковый батальон. Почти всю первую половину июля сорок второго года Маркин и другие солдаты рыли окопы, землянки, выдалбливая неподдающуюся каменистую землю саперными лопатками. А вечером, когда спадала жара, Маркин пел "Любимый город" под гармошку, с которой никогда не расставался, и измученным непосильной работой солдатам становилось легче - каждый вспоминал мирные довоенные годы. Во время первого немецкого артобстрела, когда вокруг стали рваться немецкие снаряды, нервы солдата не выдержали. Маркин выскочил из окопа и побежал в степь.
- Что же ты, Маркин, а? Ты хочешь, чтобы тебя к стенке? А? Чего ты испугался? - орал на него старшина.
- Нет, нет! Я не испугался, я просто... просто... товарищ старшина... Меня расстреляют теперь? - Маркин успокоился и стоял перед старшиной, виновато улыбаясь и вытирая кровь, сочившуюся из разбитой губы - старшина приладил ему крепко.
- Расстреляют... нет. Бить их, понимаешь, бить их надо, сволочей, Маркин. А не бегать от них. У нас каждый боец на счету, ты понимаешь это?
- Понимаю...
На следующий день Маркин сидел в окопе и видел, как немецкие танки тяжело, неотвратимо, как огромные черные жуки, ползли прямо на их позиции. Слева, справа раздавались щелчки выстрелов противотанковых ружей. От разрывов немецких снарядов поднимались фонтаны из земли, дыма и огня - сначала вдалеке, а потом все ближе, ближе. Маркин почувствовал, как вибрирует земля под его ногами. Тяжелая немецкая машина двигалась прямо на него. Страх не ушел, нет. Но солдат неимоверным усилием заставил себя стоять на месте. Вот он - танк, близко - огромный, черный, с еле видимой свастикой впереди. Невыносимый шум от лязгающих гусениц и двигателя заполнил все вокруг. Маркин сжал обеими руками бутылку с зажигательной смесью и сам сжался, пригнулся в окопе. Огромное темное чудовище, громыхая, оказалось прямо над ним. Все померкло. Маркину стало невыносимо страшно, в глазах потемнело. На какое-то мгновение ему показалось, что он оглох. После того, как танк проехал, солдат выпрямился, чиркнул по запалу, размахнулся и изо всех сил бросил бутылку на танк:
- Н-на, сука!
Метнулось пламя и горящая жидкость стала разливаться по решетке моторного отделения.
- Ура! Ура! Товарищ старшина! - закричал радостный Маркин и в ту же секунду пулеметная очередь насквозь прошила ему гимнастерку. Когда подбежал старшина, Маркин лежал, раскинув руки, и удивленно смотрел на родное сталинградское небо. Застенчивая улыбка застыла на губах и из уголка рта медленно сочилась темная струйка крови.
Вечером не было привычной песни "Любимый город". Гармошка - единственное оставшееся напоминание о Маркине, сиротливо стояла в углу землянки. Играть на ней никто не умел. (авг 2017)
В оформлении использована картина Петра Кривоногова "Поединок"