И мне остались последней каплей вина в стакане и сигаретой
попытки выйти, прорвавшись в полночь лучом янтарным звезды ярчайшей.
На смерть поэта причины нет, и в этом танце, кружась кометой,
ты пела мне и звала на ужин при свете грусти необычайной.
В твоих глазах с этой тягой к жизни никто не мог заподозрить траур -
Достойный повод, не объяснившись, быть кем угодно. Но как, сказав: же-
лаю счастья - не стать счастливым? Примерно так же, как за у-
глом терять надежду, идти пешком, и зимним утром в кафе за чай нам
Предъявят счет несравненно больший, чем стоит самый приятный мир,
Который, может, цены не может иметь совсем, ибо он и есть
Такая мера вещей бесценных, хороших книг, что зачли до дыр.
И в этих строчках, как в приговоре, тому, кто должен на казнь идти,
Сквозила только формальность звука, как безразличность у палача,
Который знает свою работу, и к ней привык. Почитав за честь
Растущий возраст на подбородке своем сбривать. Только кто качал
Границы смерти и жизни этой, мне в сотый раз предлагав пройти?
Ты знаешь, верно, ответ на этот вопрос, который меня убьет.
В границах мира, где крик в подъезде желанней мне, чем твое "хочу",
Я мог бы точно как птица ночью подняться, зная, что тот, кто ждет -
Не спит в засаде. Курок на взводе: кому-то - счастье, кому - слеза.
Но время - только попытка к бегству, и помнить стоит, что никому
живым не выйти, а время в стрелках послужит компасом к палачу.
Виновный станет, как правый. В этом ему доступная одному
Меж цифр двух на табличке медной возможность видеть твои глаза.
13.08.2017