На своей страничке продолжаю печатать
воспоминания о военном детстве своей супруги
Переверзевой(Долговой) Людмилы Васильевеы
Дети войны –13 (продолжение)
*13*
Бабушка Маланья сидела за станком и ткала. – «Много ли наткали-то? – спросил Витя. – «Ой, Витюха, мало, не хватило цевок, вон все пустые лежат», - посетовала она. – «Наполним,- ответил Витя и пошёл умываться. Сегодня кино показывать будут». – «Вот и ладно, я тоже схожу посмотрю с вами». Я умылась, посмотрелась в зеркало, что висело на стене, и не понравилась сама себе: на меня смотрел какой-то мальчишка стриженый. Бабушка Маланья это заметила, подошла ко мне, взяла за плечи, как мама и тихо сказала: «А мы это сейчас поправим». Она достала из сундука красивый платок с цветами и примерила его ко мне. Платок очень был красивым и мне понравился. – «Не одевай его, Люся, - сказал Витя, - Лешу дразнить будут: тили-тили-тесто, жених и невеста, - ведь все видели, как он тобой любовался. А у него отец в сорок первом погиб. Похоронка как раз на Октябрьскую пришла. Он – сын героя, понимать надо, не маленькая. А нас с тобой, помнишь, как в школе называли? Вот то-то и есть. Поняла?» - «Раскомандовался! – сникла я, конечно, поняла. Ни куда я не пойду, а платок не сниму». – «Ну, и сиди дома», - возразил он. – «Вы, никак, ссоритесь? – вникла Маланья, - не хорошо, ребятки!» - «Я не пойду в клуб, - возразила я, - буду цевки навивать». – «Цевки навивай, а станок не трогай: собьёшь, потом трудно будет налаживать его», - сказала Маланья. «Не трону», - бабушка. - «Ну и хорошо, пошли, Витюша», - и они ушли. Я осталась навивать цевки. Мне очень было обидно, а на кого, - не понять. И я заплакала. Плакала молча и не заметила, как прошло время. Первая пришла баба Маланья. Она сразу увидела меня – зарёванную. Спросила: «Ты о чём ревёшь, милая? Слезами ещё ни кто себе не помогал. А ты сожми в себе всё горе и если ещё место для горя есть, то это горе не горе и плакать, портить глазки не стоит. Поняла? Ой, деточка, это горе – не горе! Горе у нас ещё впереди. А, как не отобьём немчуру, а?» - засомневалась она. – «Отобьёмся, бабушка, отобьёмся, - заверила я её, - Тихвин отбили, в Ленинград не пускаем, и нашу землю отобьём!». – «Ну и хорошо. Веришь – это ладно, по- глупому не реви, - успокаивала она меня, - ишь, глаза красные, нос распух!». Открылась дверь и вошли Витя и Лёша. Витя посмотрел на меня и сказал: «Всё же поняла». Я, сделав гримасу, показала ему язык. Леша засмеялся так весело и спросил меня: « Почему не пришла, обещала же?», - «Наряды не те, чтоб в клуб ходить»,- ответила я. – «Ах, вон оно что! А у нас, значит есть? А у Лёши и у Раи и две сестры и братик? А у Лёшиной мамы? Ты, девка, дурью-то не занимайся! Работаешь хорошо – тебя хвалят! Так дурь-то выкини из головы. Хорошо, что мама не знает, о чём ты тут думаешь», - набросился на меня Витя и пригрозил мне кулаком. Я, красная, как рак, со сжатыми кулаками стояла перед ним. В общем, мне эта «выволочка» запомнилась на всю жизнь! «Утром идём на дальнее поле, не опаздывай, а платок-то не снимай, он тебе идёт», - и ещё что-то буркнул Витя. Бабуля поставила на стол крынку с молоком, наломала лепёшек и мы, поужинав, пошли спать. Я спросила у бабушки Маланьи: «Мне платок-то можно носить?». – «Конечно, я тебе его дала. Мне он теперь без надобности, носи на здоровье». Но Витя с этим не соглашался, он был против и, молча, полез на палати.
Утром, позавтракав горячей картошки с молоком, пошли на скотный двор и баба Маланья, взяв бидончик пошла с нами. В «прогоне» встретились с ребятами. И снова утро было хорошее, свежее весёлое. На скотном дворе я зашла к Татьяне. Она поила телят. Я спросила, где мне работать: в телятнике или на поле. Она подтвердила, что на поле и дала мне две морковины. Я побежала к навозной скирде . Там я увидела, что «моего» Мишку запрягают в большущие волокуши, а он брыкается. – «Не хочет работать, оглоед, ишь, как холку-то наел за зиму, - ворчал Степаныч, - ну, да ладно, мы его уговорим. Уговорим, Люсенька? –Уговорим, если уговорится». – «А у меня есть морковина, - показала я, - может быть поможет?». – «Ты осторожненько подходи к нему, - предупредил Степаныч, - и покажи свою морковину-то».
Ребята уже все разобрались по парам и грузили свои волокуши. Лёша стоял в сторонке, волокуша уже нагружена, он ждал меня. «Степаныч, как к Мишке-то подходить?» - спросила я. – «С ласкою, девонька, с ласкою и не сбоку, а прямо, чтобы он видел тебя», - ответил Степаныч, подвязывая вожжи к Мишке. Я вышла к Мишке навстречу и, протянув руки вперёд, показала морковку: «На, на, Миша, возьми, ну, возьми». Мишка сильно вдохнул носом воздух и пошёл на меня. Я стояла с протянутыми руками. Он медленно шёл и вёз за собой волокушу. Подойдя ко мне, он ткнулся в мою руку, взял морковку, и она захрустела у него на зубах. Степаныч взял его под уздцы и повёл. Лёша с волокушей подошёл ко мне и мы направились в дальний конец поля. Оно было очень большое и навоза на него не хватит.
Таща по полю волокушу, мы с Лёшей рассказывали друг другу что будет с нами после войны: Лёша будет агрономом, Галя хочет быть животноводом, Рая будет бухгалтером или счетоводом, Николай – трактористом, а Колян хочет учиться, чтоб всё могли делать машины. Он хотел, чтобы всю тяжёлую работу – нагружать, разгружать – исполняла техника. Сам он был худеньким и стремился, чтобы всем было легче. - «А Витя твой будет военным, он всё о них говорит», - предположил Лёша. – «А я не знаю кем буду, но голодать не буду» - сказала я. – «Ты, Люся, будешь артисткой, - сказал Лёша, - ты красивая». Меня обдало жаром…- «Ещё чего придумал, какая я артистка? На артистку учиться надо!» - «Так ты и будешь учиться, все мы будем учиться и знания получать»,- утвердительно сказал Лёша.
Когда жар с меня спал, я сказала Лёше: «Лёша, я же сейчас у вас в пастухах буду, я просто пастушка». – «Ты школу бросила, но ведь там раненых сейчас лечат. Потом-то учись, ведь мы говорим о «потом». Я поняла, что Лёша хочет выведать то, о чём дядя Саша в деревне просил не распространяться, он нам сказал, что знает о нас и этого достаточно. Я обозлилась на Лёшку, на себя и почему-то сказала ему мамину поговорку: «Гусь не курица, хоть перья одинаковые». Лёшка улыбнулся: «Ну не хочешь, не говори, а платок-то всё равно носи, злючка», - и бросил в меня снежком. Я в долгу не осталась. Слепила крепкий комочек снега и кинула в него. Начался «снежный бой» и смех. Потом я подошла к Лёше и тихо попросила, чтобы он не называл меня злючкой. – «Ладно, не буду, - ответил он, - и другим не дам так тебя называть»…
(продолжение следует)
г. Пикалёво, Ленинградская обл.
http://stihi.ru/2017/08/25/6167
***