Я, конечно, не помню, как ты брал меня сонной на руки.
Как склонялся над люлькой и ласково кликал дочей.
Да, я стала не солнцем, но лучиком точно мартовским
С белоснежным пушком и запахом тепло-молочным.
Мои гордые три с небольшим, и мы где-то на даче.
А вокруг всё в цвету, солнце жарит нещадно плечи.
Я беру высоту. Не справляюсь. Падаю. Плачу.
Первый шрам. И ты шепчешь: "Не плачь. Залечим".
Первый класс. Два больших банта. Я с ранцем, в руках пионы.
Шумный двор. И ты просишь мою улыбку для фото.
Я смотрю исподлобья восторженно-изумлённо.
Твоя юная школьница и твоя же - да-да - красотка.
Мне, наверное, десять. Кто ж считает такое в детстве?!
Ты щекочешь своими усами мне пухлые щёки.
Я тогда уже знала, что нет на подарки средств, и
Никогда не просила. Зато приносила четвёрки.
Мне примерно двенадцать. Я, как ты, вечно носом в книжку.
Зачитала до дыр всё, что ты мне давал и не только.
Не играю почти, и за косы не тянут мальчишки.
И всё также ты мне представляешься очень высоким.
Мне шестнадцать. Вот это я помню точно. Выпускница.
Ты горд. Я читаю это во взгляде. Фото на память.
А вокруг суета, шорох платьев, счастливые лица.
И я первый раз в жизни до утра гуляю с друзьями.
Институт. Всё сама. Но была ли тогда я взрослой?
Мне казалось, что да. Но по-прежнему папиной дочкой.
Я бежала к тебе даже с самым простым вопросом.
И холодным носом утыкалась в ушную мочку.
Я любила тебя. Не за что-то. За так, за руки,
От которых всегда табаком непременно пахло.
Я любила при встречах и даже в долгих разлуках.
Не прощаюсь, слышишь? Ты слышишь, я знаю, папа…
(16 августа 2017 года)