ЛЕТО в этот год получилось тёплое и обильное. Но в конце августа там и сям (как у нас обычно на Урале) стали появляться первые жёлтые листики на берёзках и красные - на осинках. Как ни крути – осень.
Тогда тоже такая осень получилась, ну когда мы втроём: это я, Коля Казеинов и Толям - поехали на рыбалку.
(Да не так давно это было, всего лет семь назад. А что? Нормально. Как вчера помню. Что, я тебе разве про это не рассказывал? Ты не путай. У нас на Заречье ещё один Толям есть. Так с нами был тот Толям, который ещё с цыганкой сошёлся, а потом она его то ли обокрала, то ли что-то другое у них случилось…но он с ней быстро разошелся. Ещё на нашей улице долго все смеялись. Вспомнил? Ну вот.)
«Поехали» - громко, конечно, сказано. Машин у нас ни у кого тогда, разумеется, и в помине не было. Ну на автобусах, на попутках, на своих двоих. В то время все в основном пешком ходили (с Заречья на автозавод, с автозавода на Ильменское озеро, на ту сторону пруда или вокруг озера Кысыкуль) и нормально, между прочим, жили, меньше болели.
(Но какими тогда все мы дураками были? Ведь на уме только рыбалка да грибы, рыбалка да грибы. Ни тебе квартира, ни сад. Тьфу!..Сейчас вон машина есть, и ничего не надо, а тогда…)
Короче, поехали мы на заповедное озеро, в курью. Рыбы там разной: окуней, чебаков и щук – немерено. Так говорили все, но никто пока сам не ловил, но опять же каждый это знал точно и из самых надёжных источников. Странно как-то. Как будто клад по одной карте все ищут: все знают, где искать, но никто пока не нашёл. И, конечно, все только советуют. Кстати, карту тогда было и не найти нигде. Не как сейчас, пошел да в киоске купил. Ты что!..
Проехали пять-шесть остановок, вышли и сиганули через хребёт.
(Да это Коля Казеинов нас сбаламутил. Сам, главное, ничегошеньки не знает, но советует. Давайте, мол, выйдем здесь, так ближе. Ещё всякие идиотизмы философские преподносит: мол, «глупо было б», «ближе не бывает» да «дешевле – только даром». А мы ж все голодные до рыбалки до такой степени – аж невтерпёж. У нас в модельном цехе тогда все такими повёрнутыми были. И автобус, казалось, что-то долго тащится.)
КОРОЧЕ, спрыгнули на остановке с рюкзаками, с сумками, с удочками, в плащах, в сапогах; у Казеинова – лодка резиновая (двухместка) в мешке за плечами… Жарко. Идём. Прошли километра два. Слева – сад коллективный. Собаки бегают. Облаяли нас «как следоват». Особенно один, великорослый такой пёсик Баскервилей, того и гляди ягодичную часть напрочь откусит. Ладно. Кое-как отбились от тех собачек. Обошли сад по ложбинке, полезли в гору, штурмуем её прямо в лоб.
(Ещё Толям говорит: «Мужики, зачем так-то, не война же…» Да разве кто послушает. Да и сам Толям тоже не отстаёт. Это он просто «языком лялякает».)
Час, наверное, ту горку покоряли. В конце концов, наше нетерпение достигло апогея. Ждём, когда, наконец, сверху нам заповедное озеро откроет свои просторы, курью там рыбную. Поднялись. Озеро увидели - внизу и слева далёкую узенькую синюю полоску. Вспомнилось мне тогда…Ну когда сели передохнуть на вершине. Так же было…
Шоссейная дорога, асфальт. Справа – холм. Остановились, взошли на холм. Ближе к вершине – там и сям – вылезшие из травы ржавые камни. А травка низенькая-низенькая (вытоптанная), кое-где ещё мелкая клубничка. Это всегда так, где люди бывают. Зато, какой вид сверху, с холма открылся – закачаешься. Без выпендрёжа. Далеко-далеко и прямо впереди – синие, живые, ассиметричные горы. Живость им их тонкая ассиметрия придавала. Ещё дальше чуть виднелась гора с вышкой. Но вышку видно, если только хорошенько присмотреться. Охват пространства был, наверное, километров тридцать пять-сорок. Грандиозно, величественно… А внизу холма, за дорогой, увидели (как будто в насмешку) каких-то три-четыре полуразваленных деревянных домика с маленькими людьми (это сверху так), копошащимися на своих крохотных огородиках. Дальше – опять дикое поле, необузданная трава, ковыль… И поверь, так не хотелось нам (даже мысленно) жить в тех пропекаемых, продуваемых, покосившихся домиках и мельтешить на убогих огородишках. А захотелось всем нам тогда чего-то свободного, смелого. Эх, Россия!..
НО ТАМ была Башкирия, а здесь, конечно, совсем другое: тайга, лес, заповедник… А в Башкирии!..Вся гористая местность, видимая глазу, напоминает (я же помню) тёмную зелёную овчину с вылезшими светлыми пятнами полян. Невысокие бугры, меж бугров, спотыкаясь, тихо тянется извилистая дорожка к селеньицу. Рядом – огромная колыхающаяся синяя масса озера с живописными зелёными берегами. Мило. Уютно. Вообще в Башкирии издалека всё выглядит мило и уютно. Лишь подъехав поближе, убеждаешься, что так далеко не везде. На улицах некоторых деревень – вековая грязь. И поневоле думаешь, что эта грязь, пожалуй, благополучно перекочевала из неолита или даже из более древних геологических эпох.
А вот леса у них часто берёзовые и чистые. Грибов, клубники – хоть завались. Башкирское солнце припекает, кажется, безжалостней, чем там, откуда ты (за сто километров) приехал. Открытость пространства – невероятная. Озёра – прелесть…Вода синяя, неспокойная. По берегам - россыпь белых и серых булыг. Невысокие горки со светло-зелёными берёзками и тёмно-зелёными соснами или ёлками. Обязательно ветерок такой, чтобы сразу захотелось запахнуться в тёплую куртку. И просторы, просторы. Это описать нельзя, это надо испытать. Всё вкупе создаёт впечатление нереальности происходящего. Многоэтажные, какие-то вытянутые облака, кажется, бегут сразу в разных направлениях. А над леском, зачем-то окружённым оградой с высокими кудрявыми берёзками (потом убеждаешься, что это кладбище, окружённое каменной оградой от скотины) весь день висит белое облако. Все остальные бегут, а это висит. И, кажется: это души умерших глядят сверху на живых.
ТОЛЯМ год как приехал из Москвы. Стал там каким-то худым, злым, шустрым. Курит, скрывая огонёк сигареты в кулаке, как будто на шухере стоит…Насмотрелся киношек про бандюг. Ещё в столице, называется, побывал…
(Чуешь?..Что ты, он герой. А мы, мол, здесь «так себешные».)
Любимыми его выражениями стали фразы «совсем уже здесь одичали», «нет, мы такими не росли» или «это без бэ». Курит, поминутно сплёвывая сквозь дырку в зубе и с цыканьем. Рассказывает…
«Москва. Приезжаю. Спрашивают: Зачем? А учусь, мол. Вроде туда-сюда. Но надо же студенческий показывать. А откуда он у меня? Хорошо, хоть пол-Москвы родственников. Но даже мне гостевую визу дали всего лишь на несколько дней. Потом опять надо идти и доказывать. А те – ты почему еще не уехал? А если отметка в паспорте о прописке отсутствует – ведут в «обезьянник». Да не в зверинец это клетки чистить. Ты чё? У тебя что, крыша едет? Совсем уже здесь одичали. Понимаешь, на работу нигде не берут, потому что нет прописки, а прописки нет, потому что нигде не живёшь и нигде не устроен. Замкнутый круг. Ещё за тунеядство могут привлечь. В общем, помыкаешься, помыкаешься (денежки все ещё в каталажке-обезьяннике обчистят). Прямо на улице забирают. Почему? Спали ночью, а рядом дом взорвали. По новостям один-два дома показали, а на самом деле двенадцать, что ли, домов разрушили. Страшно. Никто не застрахован. Конечно, которые побогаче и на мерсах да лимузинах ездят, то их машины миноискателями обшарят, собаки обнюхают их жилище «на взрывчатку». Им-то че? А вот те, другие… А в метро, в автобусах, в переходах лучше не появляйся; так и бухало день и ночь. Вот и зверели. Одного жениха прямо со свадьбы взяли как чеченского террориста, а он с Челябинской области. Ну, чудак решил себя обустроить в столице, женившись на богатой, правда, страшной и старой. Ну они договорились между собой…Так ведь нет, пришли, забрали, посадили в поезд и назад в Челябу отправили».
ТАК Толям мог рассказывать долго-долго и ни о чем. А Коля Казеинов имеет внешность весьма привлекательную. Такие нравятся людям. Он добродушный: толстые губы, большой мясистый нос, усы. Выражение вечной ухмылки. Коле нравится, когда Толям ему что-то рассказывает. Но чтобы «без комментариев» с его стороны. Обычно смотрит в сторону, в глаза стесняется смотреть, что ли. Из всего монолога Толяма сейчас он уловил только суть рассказа о женитьбе какого-то чудака с Урала на богатой, но старой и страшной московской вдове.
«Видел и я такое», - начал он. «На моих глазах происходило. Он был передовиком производства, бригадиром каменщиков, такой молодой, красивый. У него уважение, почёт, зарплата. Она была отделочницей, всё вроде бы ничего, и разговаривала правильно, но… Такая красава, что, прямо, как у Владимира Даля, «утром в окно глянет – конь прянет, а во двор выйдет – три дня собаки лают». Ещё, похоже, доступная была, ведь кто только к ней в общагу не лазил. Спиртное возьмут – и к ней. Всех уважит-ублажит «добрый доктор Айболит». Это про кого? Правильно, про нее. Да у неё бешенство было, не меньше. Короче, это про неё Семёныч как-то сказал, что она «законченная нимфоманка и женщина типа Мессалины, всё в одном лице». А чёрт его знает, что это такое. Слова-то какие-то нерусские. Да Семёныч и не такое отмочит. Знаешь же его? А, забыл…Она же ещё в годиках была, лет на девять его старше. Ну, пожившая уже такая. А они только поглядели друг на дружку, так, по сути, в жизни своей больше и не расставались».
«Старушатник».
«Чего?»
«Они что, умерли рано?»
«Нет, до сих пор живы. Ему все его друзья наперебой говорили: «Володя, зачем тебе этот крокодил в спецовке? Вон сколько молоденьких девчонок в бригаде работает (малярши там разные, отделочницы, и нормальные, между прочим), любая из них за тебя замуж с радостью пойдёт». А тот: «Мне и с Нинкой хорошо». Имя-то, блин… «Сегодня жизнь моя решается, сегодня Нинка соглашается». Да, много ещё тайн…»
«Да какие тайны! Это она его опоила. Точно говорю», - опять нервно встревает Толям.
«А чем? Как это можно взрослого человека опоить?»
«Взрослого человека – не знаю, а мужика - без бэ очень даже запросто можно. Не знаешь, что ли, как это делается?»
«Нет. Не знаю. Никогда не слышал».
«А мне мужики в «обезьяннике» рассказывали. Баба свои м… в вино подольёт и даст ему выпить. Даже сама сядет с ним, ну так, для вида. А сама пить, конечно, не станет. Мужик, как последний дешёвка... И всё. Кроме неё он никого больше в жизни видеть не захочет. Как в кино, на всю оставшуюся жизнь».
«Да ты что? Вот ведь стервы. И что, в Москве все так делают?»
«Ещё какие. Да. Так оно. Умные все стали. Нет, мы такими не росли».
ДАЛЬШЕ пошли молча. Каждый переваривал услышанное.
«Изношенный» жизнью Толям (маску, конечно, такую перед нами нацепил: что ты, он же в Москве был) снова начал…
«Я читал историю России в одной книге - такая толстая, короче, ей можно доверять. Там написано: история России – это... Короче, у нее нет истории. Гениев здесь никогда не было. Все – с Запада. Гении ей не нужны. А зачем? Как только гений маломальский появится где, так сразу или башку отрывают, или вырубают. Всё. Лежи. Отдыхай».
Закончив столь убедительную (мол, о чём здесь ещё толковать, и так всё ясно) тираду, он посмотрел на нас, как на великовозрастных неслухов.
«А кто автор?» - поинтересовался я. «Карамзин, вероятно?»
«Не, не Карамзин… Да не помню я».
(А в интонации его ясно прозвучало: «Отвяжись, не привязывайся по пустякам». У меня, естественно, сразу же пропало желание дискутировать.)
Через некоторое время.
«Да, слышь Коль, всё же оттуда, с Запада. Там подделали, здесь чуть изменили. А никому же и ничегошеньки не надо. На трубы вон…как их?.. мониторинги…Надень наголовники и дым водой охлаждай - вся пыль и все отходы будут осаждаться. Отсос там наладь и всё такое прочее. Нет, конечно, нужно ещё гидро…Короче, помещение. Чтобы взрыв не произошёл. Даже можно ещё как-то какие-нибудь свойства их использовать. А в атмосферу он больше не пойдёт. Но… Дорого, говорят. Никому же ничего не надо. Нет, в наше время такого не было. Мы такими точно не росли».
«А ГДЕ выход?», - спросил я Толяма.
«Всё просто. Чтобы, как в Чечне стало. Объявить им всем, мол, выходите на площадь, мужики с вами потолковать хочут. И всё!..»
«Так не выйдут же. Ещё милицию с дубинками пришлют. А в милиции служат даже такие, которые куплены ими. Ну, по телевизору в новостях говорят, что есть ещё у нас в России отдельные такие единичные случаи».
«Какие отдельные!..Да вся милиция насквозь ими купленная! Да вы что здесь совсем одичали. Я не один раз проехал от Урала до Ростова-на-Дону. Начиная от Самары и до юга - полный отстой на дорогах... Допустим, едешь, глядишь, сержант какой-нибудь стоит. Тормозит тебя, конечно. И давай копать. Вот уже всё вроде бы осмотрит, ничего не может найти. Сразу раз – щупает по карманам… «Датчики есть?» «Датчики? Нет». Тогда - в открытую уже: «Я тебе права всё равно не отдам». «А что случилось?» «Ты что, не понял!..» И смотрит, собака. Вздохнёшь: понял, конечно. Ну и отстёгиваешь от пятисот до пяти тысяч. А иначе на стоянку поставит. Тебе же дороже потом обойдётся».
«Но это же произвол. Грабёж».
«Конечно. Да это специально так делается».
«А для чего?»
«Да ты что, так и не понял? Совсем уже здесь одичали».
Да в кино же все не так показывают. Видел как-то учение. Они всё-таки не совсем ведь посторонние, тоже ведь не ерундой занимаются, а поимкой преступников. Ну, в общем, так…Поле открытое, то есть без особых естественных мест укрытий: кое-где бугорочек, немного пашни, немного глины…Команда: «Встали!» Встали человек двадцать. Команда: «Легли!» Легли – и исчезли на глазах. «?» Опять чистое поле, бугорочек, немного глины. Опять «Встали!», опять «Легли!» Как ни пытался, так ничего не сумел разглядеть. Исчезали буквально на глазах. И действительно веришь, что пройдёшь в полуметре, чуть ли не наступишь, и не увидишь.
А то, что в фильмах показывают: лицо чёрточками мажут, как индейцы, и всякое такое…Да чушь полная. Или дерутся «А-а-а-я-я-я!» по полдня. Главное - зачем? Одно еле уловимое движение - и всё. Он или мёртв, или вырублен минут на сорок. Человек даже сам не поймёт потом (если, конечно, его не убьют; кстати, убивают они редко, крайне редко), что с ним произошло на самом деле: то ли уснул на посту, то ли ещё что. И никаких следов. Вот настоящая профессиональная работа. А красочность, зрелищность вовсе не нужны. Что нужно? Нужно, чтобы произошло незаметно, быстро. Самая лучшая операция длится всего несколько секунд. А что в кино кажут нам…Тьфу! Гадость разную.
А их схроны? Люк размером полметра на полметра, замаскированный землей. Его нашёл, открыл – стоит вода. Нырнул на глубину трёх метров. Там есть боковой ход, который (естественно, тоже в мутной воде) ты должен проплыть и только потом попасть в какую-то тайную крохотную комнатку. И в ней люди живут годами. Ужас просто…
Вам бы только высказаться, облегчиться, так сказать. Но скажу тебе, что сотрясать воздух можно и другим способом: вон, бухнул в лужу…А мне это неинтересно. Мне выводы хочется делать, понять происходящее. Например, куда, в какую чёрную дыру мы вместе несёмся? А может уже унеслись, а?..»
СТАЛИ спускаться по восточному склону, но не перпендикулярно, а слегка отклоняясь к северу, чтобы выйти к озеру. Чуть ниже вершины на поверхность вышли горные породы в виде скал с многочисленными нишами. Дальше начинался лес. Он был таким густым, что представлял собой чащу. Продраться сквозь неё было не так-то просто, особенно с рюкзаками да с мешками. Чаща тянулась сплошным массивом и казалась безжизненной. Увидели сороку и снегиря. Вот он, оказывается, где обитает всё лето, а вовсе не улетает на север. А потом вступили в зону старого, соснового леса, с закрытым низом или так называемым кустарниковым ярусом, состоящим преимущественно из молодой берёзы и липы. Идёшь, а куда наступаешь – не видишь.
Наверно, мелким зверушкам и змейкам здесь настоящее раздолье. Хорошо, хоть в резиновых сапогах все были.
Затем опять пошёл сосновый же лес, но уже с открытым низом. Подростковый (кустарниковый) ярус почти исчез. Правда, кое-где встречались ещё кустики ракитника. Покров состоял из брусничника, костяничника и черничника, местами – из зелёных мхов. Видимость – большая. Лишь кое-где по невысоким гребням лежали голые или покрытые мхом груды камней. Короче, видимость уже как в бане…
Незаметно как-то вошли в тростниковое болото, хорошо, хоть не топкое и водянистое, а вполне проходимое. Трава высокая, выше головы. Ничего не видно. Так противно. Иногда только проплывала стороной какая-нибудь берёза с низко опущенной кроной. Прошли вытоптанную поляну – место днёвки лося или косули. В заповедниках всё-таки гулять лучше по дорогам да тропинкам, чем куда глаза глядят. Шли, шли так - и вышли на грунтовую дорогу. Она подковой огибала травяное и лесное пространство. Мы вышли как раз на вершинку той подковы. Куда идти дальше, направо или налево? Хороший вопрос. Решили пройтись туда-сюда метров на пятьдесят, чтобы сориентироваться. Потом, посовещавшись, мы с Толямом решили, что идти надо влево, а Казеинов – вправо.
«Да не-е-е. Да вы что-о-о? Назад захотели, что ли?»
Вот ситуация, и Солнца не видать…
НО до воды мы так и не дошли. Шли уже долго – часа четыре. Протопали порядочно. Коля Казеинов уныло пёр свой мешочек с грибами, которые он быстро насобирал ещё там, на болоте, да резиновую лодку. Толям тоже, казалось, уже смирился со своей участью, потому что не ругался и не матерился. Солнце нас жгло нещадно. Я забеспокоился: оно заметно клонилось к закату, а перспектива заночевать в заповедном лесу, переполненном (я так думал) разными там рысями, медведями, волками и хищными лисами меня вовсе не радовала. Я, правда, об этом ещё не говорил вслух, но думаю, что моих спутников тоже мучил этот вопрос.
Один раз, помню, мы как-то тоже заночевали на берегу озерца.
(О, мы столько километров отбухали в этом своём составе, что всего не пересказать! Говорю же, что на рыбалке тогда помешанные были.)
Главное, подошли уже в темноте, жажда сильно мучила. Короче, напились кружками прямо из озера, чай попили, суп сварили. А утром я встал, пошёл умыться, посмотрел на воду - и меня чуть не вывернуло наизнанку. Вода в озере – зелёная, аж кишит всякими микроорганизмами. Ну просто живая. Фу, зараза!..
Внезапно дорога пересекла просеку с ЛЭП, наверно, 35 или 110 кВ, внешне их не различить. До этого момента дорога шла среди леса, а тут вынырнула на открытое место. Впервые мы могли спокойно осмотреться. Просека шла вверх примерно на треть горы, на макушке которой стояла наша, такая родная, телевизионная вышка, только мы смотрели на неё со стороны заповедника. Ура! Конечно, идти до неё было ещё километров восемь, но это же мелочи жизни. Главное - теперь и козе понятно, куда двигаться дальше. Ладно, хоть всё закончилось благополучно. Мы воодушевились и весело зашагали по просеке.
ПРОСЕКА, шириной метров сорок, там и сям поросла тоненькими берёзками и осинками. Мы шли гуськом по тропке по левому краю. Впереди Толям, потом я, а следом Казеинов. И вдруг метрах в десяти от себя, среди сосен, я увидел крупного лося с ветвистыми рогами. Он недобро смотрел на меня. Я остановился и тихо сказал остальным. Лося увидели все. Мы замерли…Потянулись мгновения ожидания чего-то. А осень же ранняя. Берёзки все в жёлтых листиках, осинки - в красных. У сохатых гон начинается. А если он нас за своих соперников принял? Блин!.. И бежать некуда, а за тонюсенькую берёзку всей оравой же не спрячешься. Лось нагнул голову и стал рыть правым копытом землю. Я ещё подумал: «Ну всё. Сейчас этот дурелом погоняет нас по просеке от души. Как глупо помирать тут». Прошло не знаю сколько времени, но мне это показалось часом, не меньше. Но зверь постоял, постоял и ломанулся вглубь леса, только треск пошёл.
Мы с Казеиновым шли молча, озирались по сторонам и ожидали возвращения лося. А на Толяма близость опасности подействовала по-другому: он в возбуждении, правда, воровато озираясь, стал рассказывать про разные достоверные случаи…То у него какой-то охотник, чтобы было легче целиться, заткнул рукавицы за пояс, а сам то ли ранил животное, то ли просто промахнулся. Лось лягнул его копытом в живот, да так сильно, что рукавицы аж на спине вылезли. Другой какой-то мужик ехал утром на своей машине, торопясь на рыбалку. Вдруг он увидел лося на дороге. Тот рога нагнул и стоит, не шевелясь, а через дорогу лосихи с телятами переходят. Мужик постоял-постоял, потом занервничал, стал сигналить. Сам думает, что, мол, напугает их, они разбегутся, а он тем временем быстро проскочит. Но просчитался. Этот благородный рогатый рыцарь ничуть не испугался, а сам пошёл в атаку на автомобиль. Короче, смял «жигулёнка», как консервную банку. Мужик еле ноги унёс. И его ещё предупредили, что вообще прав лишат, если попадётся второй раз с подобным нарушением.
«Знак видел?»
«Видел».
«Почему не исполняете правила, товарищ водитель?»
Короче, демагогии ему нагнали. Мужик послушал-послущал, плюнул и ушёл.
(А чё ты хотел? Какие права ещё у них качать?)
А один сохатый, чего-то испугавшись, сосёнку толщиной в пятнадцать сантиметров копытом перебил, как будто это была соломинка.
(Я думаю, что нам бы очень не поздоровилось, вздумай лось поиграть с нами в свои взрослые лосиные игры. Ужас!)
У ПОДНОЖИЯ горы просека повернула вправо и стала спускаться вниз среди каменистого русла ручья, который весной, вероятно, превращался в небольшую бурную речушку. Валуны, валуны, валуны. Но всё равно спускаться вниз было гораздо веселей, чем подниматься в гору. Через полчаса мы обогнули, наконец, вытянутую гору с телевышкой – и перед нами открылась Миасская долина с городом, раскинувшимся внизу...
Мы сели передохнуть на полянке прямо напротив дома лесника. Коля Казеинов развязал мешок и вывалил его содержимое на траву. Мясистые обабки с огромными шляпами за время дороги утрамбовались в осклизлые комочки, из которых откровенно вытекала чёрная вода. Ясно же видно, что у него горе, но, глядя на этого человека, с озабоченным видом перебиравшего содержимое своего мешка и думавшего о том (на лице написано), чтобы чего-нибудь ещё использовать в «жарёху», мы с Толямом буквально повалились на траву от идиотского хохота.
«Да выбрось ты эту мешанину, ещё отравишься!», - сказал ему Толям.
«Не могу: ценный продукт».
А свои грибы я выкинул часа три тому назад, ещё тогда, когда мы только-только по грунтовой дороге двинулись в неизвестность.
«Ну, знал же, знал, что надо было повернуть налево, а не направо? Казеинов, будь ты проклят! Вечно суетишься … Как я его, а?»
Толям только сплюнул и пошел молча.