Мы пели песни, сидя у костра,
когда густела тьма над головами,
и злая смерть, коварна и быстра,
скрывалась в мрак совсем уж рядом с нами.
Мы слышали, как жутко хохотал
в ночи зубчатый лес, и выл, и ахал.
Клыкастая густая темнота
была полна опасностью и страхом.
Весь мир лежал, как будто в зыбком сне.
Мы, чтоб никто спросонья не замешкал,
друг к другу прижимались всё сильней
и жарче раздували головешки.
Свет вырывал из темени дубы
и заросли густого олеандра.
Мы были первобытны и грубы,
и пели некрасиво и нескладно,
но с чувством, во весь голос, от души,
чтоб до печёнок всех растормошило.
От песни той поздней произошли
поэзия, молитвы, матершина.
Мы мир уже пытались в звук облечь,
хоть не придумал разум трёхнедельный
предметам их имён. А наша речь
пока что не была членораздельной.
В момент биологической зари,
простёршейся у нас над головами,
мы лишь учились петь и говорить,
поддерживать огонь и править камень,
не говоря о том, что плавить медь.
Наш кругозор был узок, взгляд – неточен.
Нам только предстояло одолеть
свой ужас перед жутью хищной ночи.
У мрака был густой и хриплый бас.
Его дыханье тлением пропахло.
Лишь наша песня связывала нас
перед лицом его большого страха.
Мы пели песнь, похожую на вой
и у костра сидели тесным кругом.
И не было на свете никого,
в тот миг так тесно связанных друг с другом.
И, не жалея глотки и нутра,
мы, разгоняя ужас, что есть мочи,
все завывали в голос до утра,
бросая вызов злой и хищной ночи.
Границы ей тогда определил
большой костёр, пылавший на поляне.
И освещённый им клочок земли
сиял, как остров в чёрном океане.
20 августа 2017 г.