О, терем! Ещё не на слом.
Шехина* искусства здесь правит...
Проулки сереют дождём
и рубленый дом намокает.
Сквозь астму и запах воды,
и пыли прибитой, и пуха
со мной Васнецов—без булды!—
общается цветом. Без жуха.
В музее его на Москве,
как в детстве, впадаю я в сказку;
сюжеты его по канве
я вышью за русскую ласку.
Но я и изменник, Г-сподь!
Билибина тож привечаю...
Всё! Хватит себяшки пороть,
напьюсь-ка буфетного чаю
и дальше пойду по холму...
Но ливень бадью опрокинет!
Сквозь толщи веков, кутерьму
такое... Такое нахлынет!
Хоть строят-мостят град Москов,
разметку ведут по бетону,
кручёные струи ручьёв
потопно сбегают по склону.
Давно нету в пойме реки,
речушки самой, бишь Неглинной,
её батраки-мастаки
зарыли в трубу под плотиной.
В туннели впустили... Дренаж!
И в сточную грязь и в канаву...
Над cвoдaми парк, и пассаж,
и голуби—жрут на халяву.
Ох, хляби небесные льют,
потоки торят в крутояре...
Опорки мои всё текут,
блаженно бреду как в угаре.
Потоки всё ищут пути,
верша грозный шум...
И журчанье...
Пусть льзя водопад обойти,
здесь Яуза-два, здесь восстанье!
Неглинка опять наяву
и верхом идёт, самотёком...
Я вброд, уже бос, когти рву,
тону впрямь в промое глубоком...
...........................................
...........................................
...........................................
...........................................
Вторая Неглинка стечёт
и солнышко вновь раскалится;
и выйдет к бульвару народ
ловить там приятные лица.
И вновь наводнение толп,
и рифм, и любовей уловки...
Забудут взахлёб сей потоп,
бордюры, кюветы, ливнёвки.
И вновь наводнение толп,
и память стирается снова...
Холодное лето и столп
На площади Трубной Москова...
*) Шехина—в еврейской теологии, божественное присутствие.