Лето. Девушка бежит, повернувшись в полоборота и держа своею левой рукой мою правою. Что может быть прекрасней прикосновения мягких, нежных девичьих рук! Какая же всё-таки она красивая: ея волосы, никогда не видавшие никаких красок, завивок и никогда не чувствовавшие прикосновения грубой руки парикмахера или стилиста, имеют глубокий чёрный цвет, отливающий естественной заигрывающей синевой, создают ощущение запрятанности внутри всего Мирового Океана; глаза поблёскивают —, наверно, она — кошка-колдунья, такой зелени нет даже в Тверских болотах (я в ней тону); какая же у тебя смугловатая кожа — тебе повезло: загар никогда не испортит твоё милое личико, которое, видно, подарила сама Афродита или Летавица, назначив тебя своею преемницей; ах, твои губы (!), твои узкие (наверно, еврейские) губы так много всего таят, не подпуская меня к себе даже прикоснуться, оне так мило мне улыбаются. Всё! Я влюбился! Я безоговорочно и безповоротно влюбился! Ты точно колдунья! Я хочу тебе сказать всё, но ты прикладываешь палец к губам, убираешь его и говоришь: Пока!
Тёмно-красная тьма... Видно только сосудики ненапряжённого, но плотно закрытого века. Я открываю глаза. Раннее утро... Я встаю с кровати: сегодня этот предмет мебели уже будет значить для не более чем просто предмет мебели. Это был сон... Это был всего лишь сон... Но не это самое страшное. Во мне осталось чувство — то самое чувство из сна. Хочется прыгать и рыдать, смеяться и плакать. Вот бы прочитать какой-нибудь любовный роман — да только на книжных полках вокруг нет ни одного. Как я могу испытывать подобное чувство? Как?! Я же человек, которому по определению никто не нужен. Я — одиночка. Жаль, нет операции по удалению сердца, после которой люди остаются в живых. Мне сейчас нужно почитать Гоголя...
Двенадцать часов... Как быстро-таки пролетело время. А боль всё та же. Нужно выйти на улицу...
Какие красивые здания бывают в России... Они лаконично и почти точно умещаются в две касты: убого-советские, которые держатся крепко-накрепко и, вероятно, выдержат ураган, и убого-российские, которые непонятно как не развалились ещё при постройке и дают трещину от каждого плевка в стену. Они внутри точно такие же как и снаружи. Если и я работаю по этому принципу — то выгляжу не лучше них. Стой! Кто это? Неужто... Да, это точно она. Я могу подойти... Она обернулась! Нет, не пойду. Ежели и сошёл с ума — то тогда лучше хотя бы себя не выдавать! Бегу!
В глаза девушки налились полведра, а то и ведро воды. Как же она в этот момент ненавидела всё: сон, который зачем-то пришёл, когда его совсем не звали, себя-дуру, которая умудрилась прожить этот сон и влюбиться в парня из него, трижды три раза проклятые каблуки и мозоли, из-за которых она не могла сейчас за ним бежать, и страх, который жал грудь, связывал ноги и голос, давил внутри и не давал сдвинуться с места...
Парень скрылся за поворотом, девушка осталась на месте, а потом куда-то пошла. Какая история может быть более странной и одновременно настолько жизненной, что хочется укусить корень языка. Остаётся надеяться на то, что даже большие города остаются деревнями, пока в них живут люди, а этот городок никогда не был большим. И мне хочется надеяться, что пути пересекутся ещё раз, снаряд попадёт в прежнюю воронку, а чувства не сгниют в трясине времени, через которую так или иначе постоянно пробирается всё на Свете.