Сначала от себя. Посмотрел последний фильм легендарного Анджея Вайды "Послеобразы"
В послевоенной Польше Владислав Стржемински преподает в Лодзинской национальной школе изобразительных искусств. Студенты боготворят мастера и считают его «мессией современной живописи». Однако за несоответствие догмам социалистического реализма Владислава отстраняют от преподавания и исключают из Союза художников, что приводит жизнь Стржеминского к драматической развязке…
https://zona.mobi/movies/posleobrazy
Но в этом фильме многое остается за кадром. И это многое целиком меняет картину и отношение к главному герою Вайды.
"Владислав Стржеминский: Жизнь с паршивой Коброй"
Во время судебных слушаний можно было почувствовать большую напряженность в отношениях между супругами. Те, кто знал их раньше, не понимали, почему многолетняя любовь и взаимная преданность обоих самих художников изменились в сторону такой ненависти.
Весной 1947 года Владислав Стржеминскй, известный художник и профессор Академии изящных искусств в Лодзи, подал иск в суд местных магистратов, с тем, чтобы лишить свою жену пани Кобро-Стржеминскую родительских прав на их 11-летнюю дочь Якобину, которую называли Никой. Хотя по-прежнему супруги жили вместе, художник ничего жене о своих намерениях не сказал. Она узнала только тогда, когда дело дошло до созыва суда , а затем записала в блокноте, который принесла с собой запись: Меня обвиняет человек, с которым я прожила более двадцати лет (...). Сейчас я стою перед руинами всей своей жизни.
Стржеминский вскоре переехал из квартиры по улице Сребринской и сначала ночевал в университете, а затем в июле 1947 года снимал комнату в городе. 25 октября направил письмо своему другу, поэту Юлиану Пшибосю: "С июля живу отдельно, запустил процесс с паршивой Коброй, чтобы отобрать у нее дочь. Завершение процесса (три раза отложен из-за свидетелей) было установлено на 29 число текущего месяца. Думаю, будет возбуждено уголовное дело. Заслужила."
В качестве причины для запроса на лишение родительских прав своей жены, он сообщал, о «денационалиции ребенка.» В послевоенной Польше это означало серьезное обвинение, но Кобро была русской по происхождению, из-за чего по мнению властей не могла быть осуждена. Поэтому он обвинял свою жену в том, что во время оккупации она втайне от мужа подписала т.н. Русский список.
«О немцах отзывалась очень плохо»
Историк Лешек Олейник пишет:"Во время нацистской оккупации, положение русской общины в Лодзи было немного лучше, чем польской, хотя и менее благоприятным, чем у тех, кто заявлял немецкую национальность (фольксдойче). В Лодзи существовал Российский комитет со штаб-квартирой в Берлине. Участникам комитета выдавали документы о русской национальности. Были открыты православные храмы. В некоторых немецких школах были обособленные классы, которые вели занятия на русском языке. Немцы соглашались , но только на контролируемые формы активности непольских национальностей." Ника Стржеминская была ученицей в одном из классов российских немецких школ в городе Лодзи, который с 1940 года назывался Litzmannstadt , но это не означало, что ее мать поддерживала какие-то особые контакты с Германией.
Суд в Лодзи решил дополнительно изучить этот вопрос и, следовательно, призвать других свидетелей. 10 сентября 1947 года их соседка Мария Кобилинская свидетельствовала : "Стржеминские жили в очень плохих материальных условиях. О немцах пани Стржеминская отзывалась очень плохо, и высказывалась о конце войны как моменте освобождения. Ребенок играл только с польскими детьми, хотя мы жили среди немцев. Не замечала, чтобы пани Стржеминская поддерживала отношения с немцами. Ребенок Стржеминских пожаловался мне, что пан Стржеминский хочет убить маму костылем, то же самое сказала моя дочь, которая на год моложе дочери пани Стржеминской. Бывая часто у семьи Стржеминких, я слышала, что пан Стржеминский утверждал, что у жены немецкое гражданство. Я слышала от своего мужа, и часто видела сама , что пан Стржеминский часто говорил с немцами, и мой муж сказал, что Стржеминский встречал немцев [словами] Хайль Гитлер. От пани Стржеминской знаю, что пан Стржеминский рисует портреты с фотографий немецких военных, к примеру, видела портрет сына лавочника и еще один портрет молодого военного. Пан Стржеминский не прикрывался. Пани Стржеминская по отношению к польской нации и государству и во время оккупации, и теперь лояльна. (...) воспитывает ребенка хорошо. Ребенок выражается об отце, что я приписываю (...) слишком грубому отношению пана к семье. Я говорю о вульгарном поведении по отношению к матери, а не к ребенку, потому что он ее любит. (...) Мое мнение (...) таково, что пан. Стржеминский является ненормальным, потому что скандалист. У пани Стржеминской никогда не замечала истерик."
Знакомство в больнице
Они встретились в конце весны 1916 года в госпитале им. Прохорова в Москве. 18-летния Катя фон Кобро, она только что окончила варшавских эвакуированные из Варшавы курсы третьей женской гимназии и стала медсестрой. Он была русской, но дружила с полячками, однокурсницами, и поэтому может обратила внимание на голубоглазого парня. Ему не было еще 23 лет, и его звали Владислав Стржеминский. Родился в Минске , окончил Московское кадетское училище и военно-инженерное училище в Санкт-Петербурге, а сразу после экзаменов ушел на фронт. Он служил в крепости Осовец на Подлясье, позже командовал отделением саперов. В ночь с 6 на 7 мая 1916 года близ села Першаи на Беларуси, его подчиненный споткнулся у начала траншеи. Он держал в руке гранату, которую механически бросил в соседний окоп. Стржеминский пережил взрыв, но врачам пришлось ампутировать ему две-трети правого бедра и половину левого предплечья. Также был поврежден правый глаз.
Он знал, что в армию уже не вернется, и был благодарен сестре фон Кобро, что она уделяла ему так много внимания. Он рассказал ей о счастливом детстве в родном доме с красивым парком и садом. Она рассказала ему о своем увлечении искусством и показала рисунки, на которые смотрел с интересом. Во время учебы в Санкт-Петербурге он часто посещал музеи и получил некоторое представление об истории и формах древнего искусства, но не собирался иметь дело именно с ним. После многих лет он признавался, что стал художником, потому что встретил мисс фон Кобро.
Последователь Малевича
Они не влюбились сразу. В течение нескольких месяцев, они даже потеряли друг друга из вида. Стржеминскому пришлось заново научиться ходить, что заняло довольно много времени, а попытка подобрать протезы ноги вызвала бесконечные боли. Он мог использовать только костыли и делал это до конца жизни.
После выхода из больницы, он посещал в Москве музеи и галереи; Особенно его впечатлили коллекции Ивана Морозова и Сергея Щукина. В первый раз он увидел современную французскую живопись - от импрессионизма до кубизма. Он был настолько очарован, что поступил в Московский институт им. Строганова, не зная, что с осени 1917 года Кобро учится в конкурентном Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Они встретились осенью 1917, когда новое большевистское правительство преобразовало два университета в государственные всесоюзные художественные мастерские. Она симпотизировала тогда своему однокурснику, идейному коммунисту, в чем Стржеминский потом будет не раз ее яростно упрекать.
Вскоре, однако, ее начал очаровывать искалеченный солдат, который решил стать художником. Он быстро стал ассистентом уже известного Казимира Малевича, основателя супрематизма, и последователем теории авангарда и практики живописи, в которой «беспредметность» и «бесформенность» были подняты в ранг абсолюта. Знаменитый «Черный квадрат» Малевича стал для Стржеминского постоянной точкой отсчета в его работах. Вскоре он стал известен как авангардист, а некоторые из его картин были выбраны большевиками для Музея художественной культуры в Петрограде. Вместе с Александром Родченко он пытался создать сеть «музеев художественной культуры» экспозирующих «соответствующее требованиям искусство новой эры».
В 1919 году Малевич переехал в Витебск, где трансформировал свободные мастерские в «Супрематическую Академию» и создал группу промоутеров Нового Искусства (УНОВИСа). Стржеминский, который считал его «единственным мастером,» был руководителем отдела УНОВИСа в Смоленске и в вскоре в продвижении авангарда ему начала помогать Катя Кобро, талантливый скульптор. 12 мая 1920 г. В ЗАГСе Смоленска они поженились.
В августе 1920 года большевики потерпели поражение под Варшавой, а осенью, Ленин начал критиковать авангард, говоря, что художники должны быть мастерами, цементирующими общество. В ответ на слова лидера революции многие забросили живопись и скульптуру ради фотографии, дизайна костюмов и керамики, но Стрежинский не поддался диктату. В начале 1922 года супруги решают поехать в Вильнюс, к семье Стржеминского, которая переехала туда из Минска.
Служанка тещи
Переходили границу незаконно. Катя несла весь багаж, пробираясь через болота и заросли. На оплату услуг проводника ушли все драгоценности ее матери, которые приберегала на черный день. После пересечения границы их задержал польский патруль, и как предполагаемые шпионы, они провели несколько недель в заключении. Катя мечтала ненадолго остановиться в Вильнюсе, а затем отправиться в Париж, но у них не было денег. При виде сына мать Стржеминского холодно сказала: «Только детей не рожай, ухаживай за Владеком.». Катя тогда еще плохо понимала по-польски, но эти слова остались в ее памяти на всю жизнь.
В Вильнюсе столкнулась с непрерывными оскорбления. На улице,когда говорила по-русски или на ломаном польском, люди ругались на нее: «Кацапка» и плевались. Она не чувствовала достаточной поддержки своего мужа, который начал щеголять польским патриотизмом. Не понимала его, считала, что авангардное искусство делает из его создателей космополитов. Сама происходила из богатой купеческой семьи с дворянским титулом и немецкими корнями. Её семья после революции обосновалась в Риге. В Вильнюсе постоянно работала по дому и теща обращалась с ней почти как служанкой.
Возврат к искусству
Владислав быстро стал одной из самых значительных фигур польского авангарда и не захотел ехать в Париж. Она пришла к выводу, что лучше позволить мужу развивать свой талант, и вернулась к скульптуре. В соответствии с требованиями авангардизма она стремиться уйти от индивидуальности в пользу абсолютной абстракции.
Она создавала скульптуру так, чтобы не было никаких отдельный фрагментов, а полная гармония с пространством, в котором скульптура находилась. Охотно использовала материалы, которые ранее считались непригодными для скульптуры, такие как древесная кора и различные металлы. Ее работы были контрапунктом произведениям мужа, который в 20-е годы работал над теорией оригинальной картины под названием Унизм и с ее участием окончательно отошел от изобразительного искусства. Подчеркивал только плоскостность изображения (без перспективы, светотени и цветовых контрастов), окончательно закрываясь в этих рамках.
В течение нескольких лет Стржеминские, проживающие в Польше безуспешно пытался вытащить из Советского Союза Малевича, поляка по происхождению. Стали членами авангардных художественных групп: Блок, Praesens и A.R. Подружились с Тадеушем Пейпером, Юлианом Пшибосем и Яном Бженковским. Через два года после прибытия Екатерина Кобро обратилась за польским гражданством - для этого супруги должны были поехать в Латвию (признанную властями в качестве ее родной страны) и обвенчаться в церкви по религиозному обряду мужа. 29 июля 1924 г. В Риге священник провел католическое бракосочетание и Катя официально стала Кобро-Стржеминская.
Преданная дочери.
С 1931 года они жили в Лодзи. Екатерина ослушалась свекровь и забеременела. Первый раз был выкидыш, но 6 ноября 1936 года, за три месяца до истечения срока, в Евангелическом госпитале Лодзи родилась дочь, которой дали имя Якобина Ингеборг.. По прошествии нескольких лет Стржеминская писала: Ребенок был чем-то отравлен. Страдал и страдал. Три месяца его болезни, и мои постоянные невысыпания привели меня в полное истощение. Мой ребенок не имел младенчества. До второго года жизни постоянно кричал. Лекарства не помогали. Изредка друзья посещали наш дом. Бывали только на кухне. Если разговаривали, то ребенок просыпался. Никто, кроме меня, не мог усыпить его. Нужно было танцевать в ритм песни, чтобы дитя дремало. И это был кошмар, и это был ужас.
Стржеминский утверждал, что его дочь отравили немцы в Евангелическом госпитале вскоре после рождения, но педиатры считают, что ребенок был болезненным из-за пристрастия к табаку матери, курившей во время беременности. После рождения дочери она забросила искусство на задний план и целиком отдалась ребенку.
Назад в Лодзь
После начала войны бежали в Вилейку на Виленщине, к родителям Владислава. Когда после Рождества 1939 года Советы начали депортировать поляков на восток, Стржеминский сжег свидетельство о рождении его жены (родилась 26 января 1898 г. в Москве) и их свидетельство о браке из Смоленска. Отныне единственным официальным документом, который они обладали, было свидетельство о браке в Риге, который помог вернуться обратно в Лодзь. Фашисты решили, что Стржеминская имеет немецкое происхождение, и разрешили семье поселиться в рейхе, который теперь включал и Лодзь. Они вернулись туда в середине мая 1940 г. Опасаясь, что хорошо известный авангардный художник может быть арестован, Стржеминский предоставил российский документ, в котором его имя написано в кириллической транскрипции как «Щеминский.» Вскоре, вероятно, с согласия испугавшегося мужа, Екатерина подписала «русский список», который стал началом конца их брака.
Стржеминский начал регулярно унижать свою жену и бить ее костылями. Дочь впоследствии так объясняла причины драматических отношений в своей семье: [Отец] постоянно чувствовал себя предателем. Каждый кусочек пищи, купленный по более привилегированным, чем у его соотечественников карточкам, напоминал о принятом в 1940 году решении. И за свои собственные неприятные переживания винил в первую очередь мою мать, которая была ближе всего. Она русская с рождения, представлялась для него - русского с первой войны - немым, а потом уже и не немым укором, волнующим его совесть.Весной 1944 г. Екатерина в тайне от мужа крестила дочь в Православной Церкви. Ребенок был назван Никой. Когда вечером ребенок похвалился отцу, что ее мазали душистыми маслами, то он вспылил и напал на жену. Он ждал момента, чтобы тайком от жены крестить ребенка в католической церкви. Намерение было выполнено, но в зрелом возрасте Ника выбрала православие.
С тех пор в присутствии дочери чаcто бил свою жену, обзывая ее от «кацапки» и «фольксдойче», жаловался, что не проявляет должной заботы о ребенке. Однажды Катя взяла спрятанные в подвале свои деревянные скульптуры и использовала их в качестве растопки, чтобы приготовить суп дочери. Но это нисколько не повлияло на ее мужа. Они перестали разговаривать друг с другом, и взаимные выпады передавали через дочь, которая, как психиатр, сказала мне года спустя:. «То, что я видела, повлияло на всю мою жизнь, мое отношение к миру, к людям. Я боялась, что в будущем мой брак превратился в нечто близкое к отношениям между моими родителями, которые никогда не были нежными, теплыми, полными любви".
Осуждение и смерть
29 октября 1947 г. суд Лодзи присудил опеку над дочерью ее матери, наставляя ее в то время на обязанность воспитывать несовершеннолетнюю Якобину Стржеминскую с уважением к к ее отцу, под угрозой лишения родительские права, в случае несоблюдения этих вразумлений и наставлений.
Когда Стржеминский обжаловал приговор, Екатерина написала в суд высшей инстанции драматическое письмо:
Прошу Высокий суд принимая во внимание то, что я нервничаю и подавлена натиском лукавства человека, который пытается меня угнетать, и что я могу легко забыть то, что хотела бы сказать, любезно отнестись к моим словам (...) Теперь я только оберегаю моего единственного ребенка, и не хочу ему проблем. Я предпочитаю оставаться честным человеком, любящим животных и людей. (...) Не обвиняла его ни в чем, но когда речь идет о ребенке, то я сделаю и это. Пока дышу я буду, как любое животное, защищать своего ребенка. Я бедна, у меня дырявая одежда. У меня нет двадцати тысяч злотых, чтобы заплатить даже за одно убедительное выступление адвоката. 22 января 1948 г. Лодзинский окружной суд оставил в силе прежний приговор.
Кобро-Стржеминская пыталась любой ценой дать достойное образование Нике, но к ее искусству в послевоенной Польше относились с большим подозрением. В 1949 году она устроилась учителем русского языка в Лодзинскую школу, а в январе следующего года, выяснилось, что у нее рак шейки матки, который находится на продвинутой стадии. Она умерла 21 февраля 1951 г. Перед смертью Стржеминский только однажды посетил ее, и их встреча закончилась дракой. Последнее, что он услышал: «Не хочу, чтобы ты приходил на мои похороны.»
Через несколько дней [после похорон] пришла к моему отцу, - писала про прошествии многих лет Ника Стржеминская. Я рассказала ему о смерти своей мамы. После короткого молчания он спросил: «Почему ты не сказала мне раньше, я бы положил на ее могилу голубые цветы?». Он не объяснял, почему голубые. Может быть, этот цвет напоминал ему годы, когда они оба были молоды, здоровы, влюблены, открыты перед жизнью, полной творческих возможностей? Тогда я осознала, что ни в этом году, ни в следующих мы уже не будем собирать вместе с ней цветов в лесу. Тех, среди которых были и голубые. И только тогда в первый раз после ее смерти, я расплакалась.
Стржеминский отдал дочь в детский дом. Он сам умер 26 декабря 1952 года в Лодзи.
Из книги Маргарет Кзински «Кобро. Прыжок в пространство» Wo;owiec 2015