Золотое тепло перестало давать плоды,
И я весь занемог, заржавев от удушья в квартире.
В мой замок на дверях постепенно проскальзывал дым,
Синевой серебристой пищал, как шеврон на отцовском мундире.
Там под пылью в карманах поблескивал глянец,
И паук-сенокосец в углу приютился за мягкой лошадкой:
То исследует розовый сестринский ранец,
То жильцов этой комнаты вновь изучает украдкой.
Тут рождалась от вкуса дюшеса и крови
Сероватая дымка испуга и шага назад.
Не закончены письма: «Останется нас только двое.
Напиши мне, отец, а на море другая бушует гроза?»
Наплевать всем на мир. Тьма повсюду – хоть глаз выколи.
За военную тайну детьми рассчитался убийца.
Тут прохожие тоже в грехах насквозь вымокли,
Они засыпают – агония прячется в лицах.
Не ходите по следу затасканных ран.
Я смотрел в зеркала и там видел плененных.
Разбивал бесполезный и лживый экран,
Что нам шлет в новостях безопасность зеленых.
Закрывайте подъезд. Тут нет выхода в поле.
Из окна убежал Безымянный с гитарой без струн на плече.
Я окликнул его – только тихо колышет и колет
Вся беззвучность его молчаливых речей.