Завалена бумагами на треть.
Ещё чуть-чуть, и окажусь в потёмках.
Не дай мне Боже завтра умереть,
и всё оставить разгребать потомкам.
На кой им, впрочем, сдался этот хлам –
возможно, в чемоданы запакуют,
верёвкой свяжут, унесут в чулан,
а, может, и на свалку городскую.
Грустить об этом, право, смысла нет.
Всё пройдено, всё прожито, забыто.
Что в том чулане? Колесо, корыто,
портфель потёртый довоенных лет,
будильник, две гантели, старый зонт,
и письма, перевязанные лентой…
Кому всё это, и зачем всё это,
и неужели нет других забот,
как наблюдать сквозь мутное окно
чужие дни – теперь не всё равно ли?..
И миру это будет всё равно,
и для меня – тогда уже – тем боле.