Великий бал у сатаны.
Да, полночь приближалась. Они не успевали…
Что самым первым делом? Как надо нарядить
Марго, иль королеву! Запомнилось едва ли –
Процесс в картину общую нельзя объединить…
Вначале был бассейн какой-то самоцветный,
И радужность сверканья от множества свечей.
Приказ: «На дно!» - был дан весьма конкретно.
Наташа вместе с Геллой повсюду рядом с ней.
Купанье… не водой, но жидкостью горячей,
Не отличить по виду, да, совершенно кровь…
В прострации Марго была почти незрячей.
Втирали что-то в кожу. Вертели вновь и вновь…
Внезапно аромат: запахло нежной розой.
И сразу стало дурно – кружилась голова.
«Смотри, не упади!» - кричат уже с угрозой.
Не угодила, что ли? Чьи слышатся слова?
Очнулась как-то резко и на хрустальном ложе.
До боли очень сильно и жёстко тело трут,
Совсем не тканью даже, как листьями, похоже…
Кот Бегемот, конечно, крутился в помощь тут.
С таким усердьем он тёр чем-то её ноги,
Как ни один башмачник средь мира сапоги.
Усилий приложили весьма различных много –
Не возражай, покорствуй и пикнуть не моги!
Из лепестков прекрасной невероятно розы
Преподнесли ей туфли! Где, кто их раздобыл?
Искусный мастер делал и это – без вопросов!
Размер учтён до точности! Про пряжку не забыл!
Примерка завершилась и силой неизвестной
Как взметена внезапно – пред зеркалом стоит.
На голове венец алмазный, по сути – королевский.
Взгляд отвести нельзя – сверкает весь, искрит!
Плюс ко всему на грудь Коровьев ей повесил
Тяжёлый, неудобный какой-то амулет.
Он сильно шею тёр и очень много весил.
Хотелось снять. Нельзя - последовал запрет.
В овальной его раме был пудель мастью чёрный.
Никто о том ни слова, что мог обозначать.
Не поняла, конечно… Однако то бесспорно,
Что нёс он на себе почтения печать…
Заметно ощутила и сразу в отношенье,
Какой-то высший статус он придавал и вес.
Лишь в самый первый миг заметили смущенье,
Потом уже возник к процессу интерес.
Коровьев не молчал – подкидывал советы:
«Учтите и запомните: нельзя пренебрегать!
Улыбку на уста, словечко для привета
Без исключений каждому обязаны подать!
Пусть будет тяжело, возможно, неприятно…
Марго, вы меня слышите? Лицо должно сиять!
Без фокусов каких-то, надеюсь, вам понятно?
А мы всё время рядом, мы будем помогать!
Когда же бал закончится – сторицею воздастся!
В один момент исполнится, что хочешь пожелай!
Расслабься, королева! Попробуй наслаждаться!
Не бойся никого! Совсем! Не унывай!»
***
И вот оно свершилось: уже начало бала!
Коту было поручено - вдруг громко объявил.
И сразу же обрушилось, внезапно вниз упало
Сиянье нестерпимое от множества светил.
И вместе с ярким светом и запахи, и звуки…
Необъяснимым образом здесь тропики вокруг –
Сплетённые лианы тянули словно руки,
Сам воздух осязаем: насыщенно упруг.
Громадный попугай – зелёный с красным ара:
«Я восхищён, признаться!» - кричал уже вослед.
Как кавалер Короьев ей далеко не пара,
Но она знала точно: капризничать не след…
Лес кончился нежданно. Пред ними снова зала,
В которой, как и в той, пока нет никого,
Но почему-то здесь весьма прохладней стало,
С чего - не выясняла, совсем не до того…
Всё, видимо, нормально, как должно совершенно.
По нервам дрожь и трепет. Настороже все… ждут.
И Маргарита с ними. Осмотр вели степенно -
Легко перелетали! Пока не тяжек труд.
Что там перед глазами? Ах, белые тюльпаны!
Невероятно вовсе! Сплелись сплошной стеной.
Вокруг, кругом огни, фонтанчики, фонтаны…
Потрогать, убедиться – не верится самой!
Чуть в глубине оркестр. Рыдают громко скрипки.
Но вот мотив сменился и – полонез волной!
Изыском наслажденья, соблазном сквозь улыбки,
Любовью, негой полон, цветущею весной!
Заметив приближенье, приветствовали стоя,
Не прерывая ритма чудеснейшей игры.
Взмахнула им рукой. «Он большего достоин!
Сам Штраус Иоганн! Не чувствуешь искры?
Он, как и ты, король, но только в мире вальса.
Приветствовать изволь, хоть что-нибудь скажи!
Очнись же, Маргарита! Опомнись! Улыбайся!
Реальные всё лица, не сказки-миражи!»
«Я рада видеть вас!» - с улыбкой прокричала.
В ответ тот поклонился, не подавая глас.
Мерцаньем всевозможным подсвечена вся зала,
Невероятность зрелища восторгом полнит глаз!
Случившийся близ кот расхвастался конечно:
«Все приглашенья я, представьте, рассылал!
И хоть бы кто из них отнёсся к ним беспечно –
Явились точно к сроку, никто не отказал!»
Но вот уж и оркестр, и Штраус за спиною.
А что же перед ними? Азалий пышных зал!
Невероятно вовсе... Цветущею стеною
И волшебством возникли. Мир прочий исчезал…
А дальше? Дальше розы и островки камелий.
Оттенков всевозможных – изящность, колорит.
Средь сказочных цветов хрустальные капели:
Вино струилось, пело, казалось, говорит…
В роскошнейшие вазы, сосуды из рубина,
В насыщенный сапфир, а рядом - в изумруд.
Как всё это устроено незнающим не видно –
Бесспорно, волшебство, сплошь чародейство тут!
Безлюдье, пустота, лишь слуги у колонны.
На лицах напряжённых волнения печать.
И их не пропустила – отвесила поклоны!
Пусть не было ответа – приказано молчать.
И здесь есть тоже сцена, звучание оркестра,
Но музыка иная пор направленью – джаз!
И им её улыбка, не жалко даже жеста:
«Безмерно рады видеть! Приветствую всех вас!»
Но всё, осмотр свершился, закончили облёт.
Опять на том же месте остались – на площадке,
Откуда круто вниз, вдаль лестница ведёт.
Вздохнули с облегченьем: как будто всё в порядке!
«Марго! – её спросили – Узнала ли ты место?
Однажды здесь бывала!» «О, без сомненья, да!
Шли в прошлый раз сквозь тьму, сейчас от света тесно,
Убавить бы немного – глаз не раскрыть – беда…»
«Вот в этом вы от нас здесь помощи не ждите!
С чего у вас тревога среди таких красот?
Хозяйке тут стоять! Прочь грусти отведите.
Сейчас повалят гости. Вас столько ещё ждёт…»
Из проходивших мимо, иль посланных за этим,
Под ноги ей подушку с заботой кто-то дал.
На наволочке пудель был вышит и заметен –
Приподнял одно ушко, казалось, наблюдал.
«Одним коленом встаньте!» - послушно опустилась.
А в мыслях завертелось: «Весь вечер так стоять?!»
В тревожность состоянья опять переместилась,
И страх, когда не ужас, и сердце не унять…
Внезапно холодком-прохладой потянуло,
Из-за спины как будто… Взглянула чуть назад:
Из мраморной стены вино со льдом плеснуло
В бассейн, что изо льда! Как не заметил взгляд?
Пожав слегка плечами, не отвлекалась больше,
Смотрела строго вниз, туда, где был камин,
Причём, такой огромный: в раскрытой пасти-толще
Грузовику не тесно! Ковра пестрит кармин…
Ну, что же? Всё готово, а время, как застыло.
Известнейшую истину никто не отменял –
Что ждать, что догонять… Пора бы уже было…
«Ну, где же ваши гости?» Коровьев приобнял:
«Не сомневайтесь, будут – немедленно прибудут!
Мгновенье и – начнётся, не шуточно, всерьёз.
Как может быть иначе? Явиться не забудут –
Нет-нет и - непременно! Поверьте – не вопрос!
Коль нужно моё мненье – поменьше бы их было!
По мне, чем здесь стоять, пойти б рубить дрова»
«В кондукторы б пошёл! – кот отозвался с тыла –
Противней нет работы, поверь в мои слова!»
Внезапно там, в камине, зашебуршало что-то,
И выскочила виселица, и гроб совместно с ней…
Прах тут и там - заметно. Но, вот, кого? Кого-то…
«Но, разве, не положено им избегать огней?»
Висевший резво спрыгнул решительным мужчиной,
Красавцем невозможным во фраке и туфлях.
Раскланялся галантно (поклоны - чин по чину!)
Пред тою, что из гроба. Она жеманно: «Ах!»
«Дождались! Вот и первые! – Марго шепнули тихо –
Взгляните, королева: пред вами мсьё Жак!
Обтяпывал делишки стремительно и лихо!
Удача многим светит, но редко кому так!
Фальшивые монеты и враль по убежденью,
Но, впрочем, как алхимик был также недурён!
Известный гос. изменник, скользивший всюду тенью.
С женой своей пред вами сейчас предстанет он!»
От этой информации Марго аж рот раскрыла,
Смотрела вниз с испугом, не зная что сказать.
Напутствия Коровьева все разом позабыла,
Но тот не растерялся – скорей ей помогать:
«Мы рады! В восхищенье!» - со свитой заорали.
Те двое на коленях стоят перед Марго.
Колено обхватили и с чувством целовали.
Заговорить пытались о чём-то как-то, но
Их свита королевы решительно теснила
Туда куда-то, в сторону… уже не видит взгляд.
Да ей и не до них, признаться вовсе было,
Поскольку перед нею уж приглашённых ряд.
Как первые, другие являлись из камина,
На обозренье сразу всем предъявляя тлен,
И тут же распрямлялись их ноги-руки, спины,
С огромным наслажденьем гробов покинув плен.
Не тратя и секунды – наверх к ней, королеве,
Признательность, почтенье спешат запечатлеть,
Хоть пару слов услышать, поцеловать колени…
Сознанье ускользало… Терялась смысла нить…
Ей кто-то помогал: флакончик с белой солью,
Заметив дурноту, в миг к носу преподнёс.
Вдохнувши резкий запах, справлялась с жуткой ролью.
Гостей неудержимый поток какой-то нёс…
Мужчины в тёмных фраках… ужимки и улыбки…
Их спутницы нагие в брильянтах и туфлях…
Казалось, всё плыло, аморфным было, зыбким,
Перемешалось дико, сплошь восклицало: ах!
Марго, как автомат. Кому-то улыбалась,
И без напоминаний дежурный комплимент…
Ни крохи пониманья, но, как могла, старалась,
Не различая лиц, не слушая ответ…
По временам Коровьев шептал негромко в ухо,
О каждом из гостей ей что-то говорил,
Но речь его звучала потусторонне глухо,
Вникать до пониманья недоставало сил.
Сплошные отравители и мерзкие убийцы.
Чем больше жертв за ними, тем выше теперь честь!
Коварные душители, бандиты, кровопийцы…
Несметное количество. Числа им просто несть…
А в залах уже бал, и шум, как будто море!
И музыка гремела, перекрывая гул.
«А кто это вон та, в ужасном просто горе?»
Коровьев на подхвате, немедленно ввернул
Историю беды, но тоном препохабным,
Скабрезно ухмыляясь, смакуя, по слогам:
«Извольте, Маргарита! Тут удушенье главным.
Убийца дама эта, так-с, доложу я вам!
Случилось всё, когда в кафе она служила.
Хозяин приставучий девицу соблазнил.
Как понесла, прогнал. С того и заблажила:
Кормить ребёнка нечем…» - гнусаво ей бубнил.
Марго окаменела и что-то пропустила,
Встряхнувши головой, прислушалась опять:
«Платочек дитю в рот… Откуда взялась сила?!»
«А где же тот хозяин?» «Не трудно бы понять –
Вмешался Бегемот нахальным замечаньем –
Причём, скажите, он?» Марго не стала ждать,
Схватила крепко за ухо. Заверещал отчаянно:
«Пустите, ведь распухнет! С чего бы мне страдать?»
Коровьев между тем рассказец свой продолжил:
«Забыть же то деяние ей не дают в итог:
Сожжёт она иль спрячет – они опять положат
С каёмочкою синей тот роковой платок,
Что в рот тогда сыночку грудному затолкала,
Чтоб не могла забыться, спокойно ночью спать.
Тут вот ещё за что, по мне, так даже мало…
Представьте, что удумала – печалиться. Страдать…»
И вот уже та дама вблизи. Перед глазами:
«Благодарю покорно… Волшебный просто бал…»
Марго на то в ответ: «Знакомству рада с вами!»
Впервые за весь вечер даёт вина бокал.
Но свита начеку – с боков уже теснили.
«О, сжальтесь, королева! Я – Фрида! Фрида я!
О, если б вы смогли… О, если б не забыли…»
«Что с вами, Маргарита? Так поступать нельзя!
Хотите здесь затор на лестнице устроить?
Скажите, чего ради вниманья столь одной?
И - кто она такая? Ужель хоть что-то стоит?
Прислушайтесь, поверьте: ничто и звук пустой!
Общения хотите? Достойных вам представлю!
Ну, вот хотя бы тот, взгляните вниз – маркиз!
Почти волшебник, маг! Известен и прославлен.
Далась вам эта Фрида… С чего такой каприз?
Из страшного камина текла река... как будто…
Промчался час, другой… какой теперь идёт?
Похоже, ночь не кончится… когда наступит утро?
Иль вовсе отменили и впредь лишь тьма всех ждёт?
С рукою странно-страшное внезапно приключилось:
Как будто отнялась – без боли не поднять.
А шествие, оно всё длилось, длилось, длилось…
Круги перед глазами и тошно слову внять…
Почти ничто уже никак не занимало:
Ни мрачный юмор свиты, ни чей-нибудь рассказ –
Закончились резервы… По мыслям: погибала…
И отчего-то слёзы уже рвались из глаз…
Все лица перед ней слились в одну лепёшку,
Перемешались звания, деянья, имена…
Ещё совсем чуть-чуть, совсем-совсем немножко
И мир исчезнет полностью, накроет пелена…
От стольких поцелуев, хватаний многократных,
Колено сильно вспухло, ужасно посинев.
С чего-то показалось: часы текут обратно…
Но и поток идущих иссяк, как поредев…
«Совсем чуть-чуть ещё! Держитесь, королева!
Похоже, наконец-то, наплыв начал спадать!
И не тревожьтесь вовсе – подлечим вам колено,
Из-за него, уж точно, не будете страдать!
Как правило, вот эти бывают в завершенье –
Из Брокена гуляки. Ах, нет - ещё вампир…
А кто это за ним? Признаюсь с удивленьем,
Как все они спешат, успеть хотят на пир!
А этих вот не помню, и более – не знаю!»
Коровьев в изумленье прищурился в упор:
«Ах, вот же это кто! Теперь припоминаю –
Случился с Азазелло однажды разговор!»
«А как его зовут?» - спросила Маргарита.
«Не знаю, право я… Да и зачем, скажи?
Нет, тайны в этом нет! Она от вас не скрыта,
Но что нам его имя? И сам он… миражи…
Однако мне известно, шептал он Азазелло:
Боюсь разоблачат… готов, чтоб избежать…
Исполню всё для вас не только словом – делом…
И преданных таких по свету поискать…
Вот тот и подсказал обрызгать стены ядом –
С готовностью исполнил… и ву-а-ля: он здесь!
Ему наш зов сюда, как высшая награда…
Не каждому везёт! Считает то за честь!»
Последние прошли. И вот в камине пусто.
Веселие кругом, гром музыки и смех.
«Всё, королева, всё! Ну, почему вам грустно?
Вы справились, Марго! Немыслимый успех!»
Она им ничего, молчит, словно немая.
Знакомый вновь бассейн. Наташа. Гелла. Ждут.
Свалилась к их ногам. Лежит, как неживая…
Очнулась: тот же душ и снова чем-то трут…
Опять облили «кровью», и силы как прибыло!
Коровьев наблюдает - вновь предстоит облёт:
«Всем важно показать – Марго их не забыла!
Нельзя пренебрегать: достойных самых слёт!»
И вот они летят, как в первый раз, по кругу.
Где прежде Штраус был, есть обезьяний джаз.
Горилла-дирижёр с мартышкою - подругой,
Громаднейший оранг, труба и томный сакс…
Зеркальные полы в мерцанье отражали
Движенья тысяч пар в агонии страстей…
А сверху, с потолка, к ним бабочки слетали,
И сыпались цветы на скопище гостей!
В прозрачный чан-бассейн в окружье колоннады
Огромнейший Нептун шампанское вливал.
И в нём плескались люди, считая, так и надо...
Восторги, визг и хохот – весельем полон зал.
Все на одно лицо они Марго казались,
И не хотелось думать: с чего оно вот так?
Тут кот нырнул в бассейн, с Нептуном пошептались –
Взамен вина струёй хлестнул в него коньяк!
Продолжили полёт. Пред взглядом всё сияло:
Но, как там, что, и – где? Переплелось в одно…
Марго изнемогала. Сверх сил своих устала.
Опять не разобрать где потолок, где дно…
«Немного потерпи! – вновь шепоток на ухо –
Последний выход твой и всё – претензий нет!»
Стоит на возвышенье. Часы бьют полночь глухо.
Удивлена безмерно: кто отменил рассвет?
Двенадцатый удар. Молчанием накрыло
Огромную толпу собравшихся людей.
И кто-то там идёт… Про Воланда забыла!
Но вот он предстаёт со свитою своей.
Марго поражена: он не оделся даже:
Не поменял сорочку, был в стоптанных туфлях…
Серьёзен как всегда, и чрезвычайно важен,
И звук самих шагов печатался в ушах…
Со шпагою в руке, но, впрочем, вместо трости.
Напротив постамент – не стал туда всходить.
В молчании стоят, застыв на месте, гости,
И все чего-то ждут, пытаясь проследить…
Откуда-то взялось у Азазелло блюдо
На коем голова с немым беззубым ртом.
Средь полной тишины звонок звучит... Откуда?
Намерен кто войти? С парадного притом…
Тут Воланд к голове негромко обратился.
Она, открыв глаза, смотрела на него…
Марго удивлена: никто тем не смутился –
Обыденная вещь… аттракцион всего?
Но Воланд продолжал: «По сказанному сбылось,
Вот так-то, Берлиоз! Зря сомневались вы…
Всё по словам моим в тот вечер приключилось –
Трамвай и комсомолка, и вы без головы…
И это тоже факт! Упрямее что в мире?
С ним спорить не берись – напрасным будет труд.
Да, кстати, я живу сейчас у вас в квартире,
И самый этот бал проходит тоже тут!
Вы говорили всем: со смертью всё кончается,
Что наступает тлен, небытие затем.
Я вот что вам скажу: по-всякому случается…
Послушали б хоть раз… Упорствовать зачем?
Теорий человек понапридумал множество.
Есть среди них и те, где каждому своё…
Пусть сбудутся они, и пусть ещё умножатся.
Вам путь теперь туда, в своё забытиё…»
Чуть шпагу приподнял – на блюде череп голый…
Зелёный изумруд глазницы заполнял,
И, как любой сосуд, внутри, конечно, полый.
Прекрасный белый жемчуг вместо зубов сиял.
Подумала: ну, всё или ещё что будет?
Вопрос не прозвучал, лишь устремлённый взгляд.
Коровьев, как подслушал: «Мессир! Сейчас прибудет!
Шампанское допил и - нет путей назад!»
Из глубины откуда-то шаги вдруг зазвучали,
И одинокий гость вошёл в просторный зал.
Волнения нешуточно, заметно всем, шатали –
Был ошарашен явно, чего и не скрывал…
Однако встречен был отменною улыбкой,
Которую, похоже, совсем не ожидал.
Ему казался пол платформой очень зыбкой,
Качался пред глазами. Мир словно уплывал…
«Позвольте вам представить – хочу чтобы все знали –
Барон Майгель! Особый, особенный наш гость!
Но вот за что же честь, понятно вам едва ли…»
Барон как онемел… и в горле комом кость…
«Профессия Майгеля ужасно интересна!
Всем иностранцам здесь барон экскурсовод.
С приезжими в контакт вступает очень тесно,
Запоминает речи, потом, где надо, врёт…
Со мной связался сам сейчас же по приезду.
За что на этот бал был тотчас приглашён.
Мне донесли о нём. Суть сведений полезна:
Сексот сей господин, наушник и шпион.
Не долго бы гулял… Да, с месяцок, не боле…
Зачем напрасно ждать? Ускорим сей процесс.
Пришёл не просто в гости по собственной он воле:
Подслушать, подсмотреть – вот в чём был интерес!»
Майгель вдруг побледнел сильней, чем Абадонна,
Который был таким от роду, так сказать.
В страх с головой нырнул, как в океан бездонный,
Исчезнуть бы отсюда, но поздно исчезать…
На Абадонну взгляд совсем уж обалдело:
Пред ним тот без очков... мгновенье: жизни нет…
С хлопком блеснуло что-то в руках у Азазелло.
Барон же на полу… кровь хлещет на жилет…
Под тёплую струю Коровьев поднёс чашу,
Наполнил до краёв и Воланду подал.
«За всех вас, господа! Я пью здоровье ваше!»
Немного отхлебнул. Сосуд в руке сверкал.
Пропала в тот же миг несвежая рубаха –
В хламиде жгуче-чёрной направился к Марго.
Ей тут же показалось: пришла пора на плаху,
Но страха вовсе нет – уже не до него…
Вот череп у лица: «Пей!» - слышит приказанье.
А по спине мороз… кружится голова…
«Не бойся, королева! Простое испытанье!»
Чей это голос слышен? Поддержкой чьи слова?
Не раскрывая глаз, в испуге пригубила…
Горячий сладкий ток по жилам побежал.
Вдруг пенье петухов как эхом разносило…
Зал бальный на глазах бесследно исчезал…
Все в гости приглашённые обличие меняли...
И вот уж запах склепа откуда-то вползал,
И рушились колонны, и краски полиняли,
И тление на всём, что наполняло зал…
Всё съёжилось, распалось, рассыпалось, пропало,
Как не бывало вовсе – не различить следа!
Марго опять себя в гостиной увидала,
В которой всё, как прежде, как встретила тогда…
***
В одну из комнат дверь немного приоткрыта.
Полоской выпал свет и лёг к её ногам.
Она вошла туда. Там Воланд и вся свита.
Заметив, поманил. Вдруг обратился сам,
Как в прошлый раз позвал, чтобы присела рядом:
«Измучили в конец?» - с сочувствием спросил.
«О, нет, мессир! О, нет! Тревожиться не надо!» -
Промолвила в ответ, почти лишаясь сил.
«Ну, что же? Ноблес оближ!» - котяра промурлыкал,
И с жидкостью прозрачной ей протянул бокал.
«И что же это? Водка?» «Зачем вы так? – захныкал –
Чистейший спирт, конечно! Поверьте – чистоган!
Как только вы могли предположить такое?
Я б не позволил даме вдруг водки предложить!
Но, королева, пейте! Вас это успокоит!
Без этого сейчас вам просто не прожить!»
Взгляд к Воланду – и он, советуя, кивает:
«Шельмец, бесспорно прав!» С сомнением взяла.
Вошедшей Гелле: «Сядь!» - ей тоже наливают.
Содвинули стаканы. «Помру!» - не померла.
Живительным теплом прошлось по организму,
Ударило в затылок, вдруг силы возвратив.
Энергия, казалось, забьёт фонтаном, брызнет.
«Ого! – мелькнула мысль – Какой аперитив!»
Вчерашний день она почти совсем не ела.
Желудок заурчал, проснулся аппетит.
Ей бутерброд с икрой протягивает Гелла.
Схватила, словно кто-то отнимет, запретит…
Налили по второй. Смех, разговор по кругу,
И в канделябрах свечи прибавили накал.
За сделанное ею, за помощь иль услугу,
Никто и ничего пока не предлагал…
Молчала и Марго, ни чем не выдавая,
Что в завершенье дня не этого ждала.
В душе досады кость огромная, как свая…
Но внешне холодна, как твёрдая скала…
Бал обсуждали все,но разошлись во мненье,
Смеялись над котом, проделками его.
Марго спрос к Азазелло: «Реши мои сомненья –
Барона ты убил?» «Допустим. Что с того?»
Он отвечал спокойно и как-то простовато:
«А как я мог иначе? Понятно – застрелил…»
«Я испугалась страшно! Признаюсь: жудковато…
С трудом испуг скрывала из самых крайних сил…»
«Поверь мне, королева! – тут завопил Коровьев –
И у меня от страха поджилки затряслись!»
«Истерика едва не сделалась со мною… -
Кот отозвался сухо – А, ведь, не трус, кажись…»
«Однако кое-что мне не вполне понятно:
Ужель в подъезде было нас вовсе не слыхать?
Шум за стеной средь ночи… Кому оно приятно?
А вдруг уже идут, чтоб всех арестовать?»
«Конечно же вы правы! Вы правы, Маргарита!
Когда-нибудь, быть может… но точно, не теперь.
Всё было очень тихо, так скажем, шито-крыто,
Никто не постучит сегодня в нашу дверь!»
«А вы стрелок, однако! Как снайпер преизрядный!»
«Не промахнусь, коль надо!» - негромко отвечал.
«А со скольких шагов?» «Смотря во что, понятно…
Нарочно чтобы как досель не примечал…
Но поразмыслив, я вот так теперь отвечу:
Есть разница большая, чем бить, куда, и как.
К примеру взять тебя. Как ты однажды в вечер
Латунскому по стёклам да молоточком бах…
Иль вновь опять ему, но непременно в сердце,
Точнёхонько, без спешки и сразу наповал,
Чтоб не было и шанса хоть как-то отвертеться,
Чтоб навсегда оставил сей жизни карнавал»
«Латунский? Это кто? Кто он такой, скажите!» –
Прислушавшийся Воланд вмешался в разговор.
«Так, есть в Москве один, литературный критик,
И мной ему однажды подписан приговор.
Не встретив самого, разгрохала квартиру,
Расколотила в ней всё, что смогла, подряд.
Своим прикосновеньем он поганит просто лиру.
Пронизан чванством ум и ложью его взгляд»
«Сказала б нам о том! Самой что утруждаться?» -
По-дружески, с улыбкой опять её спросил.
«Позвольте мне, мессир! Позвольте расстараться!» –
С восторгом Бегемот провыл-проголосил.
Сиди уж, где сидишь! – воскликнул Азазелло –
Сейчас подсуечусь, смотаюсь туда сам»
«Я не просила вас!» - на то им королева.
«Ну, что же тут сказать? Коль так угодно вам!»
«На чём прервались мы? На чём остановились?
Продолжим интересный наш прежний разговор?
О меткости шла речь! Вы, помню, удивились,
Что не промазал он при выстреле в упор…
Когда захочет сам, весьма легко докажет,
Что в этом вот вопросе ему и равных нет!
Куда задумал ли, иль кто-нибудь укажет,
И сомневаться, верьте, не нужно и не след!
В предсердие, желудочки… Поверишь, мне завидно…»
«Но, как это возможно? – Марго не поняла –
Ведь под одеждой их совсем никак не видно…»
«А в том и мастерство! Наметил – все дела!
Легко самой проверить! Ты сможешь убедиться!
Вот пред тобою карта, поставь хоть где-то знак!»
Не прекращая даже, и - искренне, дивиться,
Отметила чуть видно… И он попал! Но, как?!
Ведь Гелла затолкала ту карту под подушку,
К которой Азазелло нарочно сел спиной.
Взял пистолет из рук спокойно, равнодушно,
И выстрелил. Воскликнула лишь «Ой!
Не пожелал бы я где-то повстречаться,
Когда в руках у вас подобный пистолет…»
В характере Марго всем высшим восхищаться.
«Ему и безоружному не наступай на след…»
Кот в недовольстве явном – не всё ему вниманье…
Вдруг громко объявляет: «А я побью рекорд!
И даже легче лёгкого с такого расстоянья!»
Наметили мишень и общество всё ждёт.
Серьёзно собирался, готовился неспешно…
Марго заткнула уши и за совою взгляд.
И вот раздался выстрел, но, по всему, небрежный –
Где птица? Где сова? Лишь пёрышки кружат…
У Геллы тоже рана. Зашлась визгливым криком,
Вцепилась ему в шерсть – без жалости дерёт!
В тугой клубок скрутились и завывали дико,
И по полу катались – не ясно чья берёт…
«Хоть кто-то оттащите проклятую чертовку!
Она сбесилась явно! Кошмар и караул!»
Мессир Марго тихонько: «Не верьте – всё уловка!
Стреляет он порядочно. Нарочно промахнул…»
Дерущихся разняли. Сумели, растащили.
На рану Гелле дунули: секунда – нет её!
О совушке ручной, как не было, забыли…
Но Бегемот меж тем доказывал своё:
«Условия не равны! Уж это - как хотите!
Зачем бы и к чему под руку говорить?
Вы сами виноваты – так думаю, простите!
На спор могу опять, по новой, повторить!»
***
В старинном канделябре, рыдая, меркли свечи.
Камин волною нежной тепло распространял,
И нескончаем был, иль так казалось, вечер,
Но у всего, известно, начало есть, финал…
Взглянув со стороны, Марго вдруг застеснялась,
Что до сих пор нагая в кругу мужчин сидит.
Пора бы уходить. Но вот – куда? Терялась…
От Воланда ни слова, лишь вежливо глядит…
«Пожалуй, я пойду… Наверно, уже поздно…»
Он снова промолчал, лишь протянул халат.
«Благодарю, мессир!» - в глазах кипели слёзы.
Запрятала поглубже обиды боль во взгляд.
Но между тем себя обманутой считала –
Награду обещали… Никто не предложил…
«Скорее бы уйти! – внутри себя шептала –
Просить у них не буду! То выше моих сил…»
Но, как же быть теперь? В одном не сомневалась,
Что к прошлому возврата не может быть и - нет!
Вернуться в особняк? От мысли содрогалась…
«До речки доберусь и утоплюсь!» - ответ…
«Я ухожу, мессир! Спасибо и – прощайте!»
«Куда вы так спешите? Присядьте! – приказал –
Хоть что-нибудь, прощаясь. Но всё же пожелайте!»
Ответа, как казалось, он с нетерпеньем ждал…
«Сказать мне, в общем, нечего! – и выпрямила спину –
Вот только, если стану зачем-то вдруг нужна,
Лишь только позовите – приду, когда не сгину,
И коль смогу, исполню в чём окажусь годна.
Пришлась по нраву мне роль вашей королевы!
Я вовсе не устала, оторвалась сполна!
И хоть сейчас могу вновь предложить колено –
Пускай лобзает вновь его убийц волна!»
«Достойно уваженья! – воскликнул Воланд страшно –
Вы совершенно правы! Всё правильно, Марго!
Ах, выдержка какая! Насколько вы отважны!
Я не ошибся в вас!» Добавил кот: «Ого!»
«Испытывали вас!» – вся свита подхватила.
Их оборвав на слове, продолжил снова он:
«Достойны восхищенья, скажу вам, ум и сила,
Не ожидал, признаюсь, примите мой поклон!
Запомните одно, по жизни пригодится:
У тех, кто вас сильнее, резона нет просить
Ни хлеба, ни рубля, ни места в колеснице –
Однажды вас оценят, придут, чтоб предложить!
Всё это позади. Садитесь со мной рядом!»
Сорвал с неё халат, принудил возле сесть:
«Так что же вы хотите? – ожёг серьёзным взглядом –
Теперь уж без стесненья и всё, что в думах есть!
Я предлагаю сам, отбросьте все сомненья.
Чем можем возместить за тягостную роль?
За множественный страх и всплески отвращенья,
Пред всеми обнажённость, физическую боль?»
Взметнулось всё в душе, аж дух перехватило.
Рвались уже к устам заветные слова…
И вдруг молящий крик: «Я – Фрида! Не забыла?
О, помоги, Марго!» - вновь кругом голова…
«Так, стало быть, могу я мысль свою озвучить,
И право мне дано о чём-то попросить?»
«О чём, донна, о чём?» «Не нужно её мучить!
Не нужно к ней платок тот в спальню приносить!
За Фриду я прошу, убившую ребёнка!»
Кот закатил глаза, но всё же промолчал…
«Что вам она далась, та вздорная бабёнка?
И уровень не ваш… зачем такой финал?
Не знаю, как и быть… Но делать что-то нужно…
Где ветоши набрать, чтобы все щели вон?»
«Что значит ваша речь?» - вскричала свита дружно.
«Про милосердье я, что прёт со всех сторон…»
«И я о том твержу!» - в тон кот подсуетился,
Сам уши поскорее всё ж лапами прикрыл,
Испуганно при этом на донну покосился,
Печальный опыт свой, как видно, не забыл…
«Пошёл бы ты отсюда!» - мессир ему ответил.
«Я кофе не допил… Как без того уйду?
С чего вдруг я из всех ненужным стал на свете?
Чем на свою я голову накликал-то беду?
Зачем, скажите, вы вот так вот разделили
За праздничным столом не поровну гостей?
Кого-то первым сортом из нас определили.
А я пошёл вторым? Вернейший из друзей?
Как скупердяй-буфетчик, что плёл про осетрину?»
«Умолкни, наконец!» - последовал приказ.
Взглянули на Марго. Та, выпрямивши спину,
Сидела напряжённо, не поднимая глаз.
«Вы, судя по всему, добры и чрезвычайно?
Высокая мораль – второе ваше я?
И жалость эта в вас, конечно, не случайна?
Все люди на Земле огромная семья?»
«О, вовсе нет, мессир! Мне незачем лукавить.
Пред вами не солгу, да и не лгунья я…
Пообещала там от мук её избавить…
Доверилась она… Мне обмануть нельзя…»
«А-а-а… - Воланд протянул – Теперь и мне понятно…»
«Так сделаете вы? Иль, нет и никогда?»
Марго поникла даже. По телу пошли пятна…
«Нет! То дело не моё! И в этом вся беда!
Ошибочка, Марго! Поймите, королева,
В распределенье сил не следует встревать,
Ведь каждое из ведомств ответственно за дело,
Что в надлежащем виде ему и исполнять!
Зачем, скажите, мне ещё сюда мешаться?
Вы слово дали ей и вам его держать!
Пора бы уж понять, уметь распоряжаться,
Вручались полномочия и незачем дрожать!»
«Но, разве я смогу?» - Марго в недоуменье.
«Да! Делайте скорее!» - пробормотал в ответ.
«Зовите же её!» - Коровьев в нетерпенье.
Она тихонько: «Фрида!» - и та вступила в свет.
«Ты прощена! Отныне уже не будут мучить!
Никто впредь не подаст тот роковой платок!
И пусть теперь твоя другою станет участь»
Та распростёрлась ниц. Лоб от волненья взмок.
«Благодарю, мессир! – вставая, Маргарита –
Теперь уж всё, пора… Пожалуй, я пойду…»
«Ну, что же, Бегемот? – Воланд почти сердито –
Вот так и отпустить? Что ты молчишь? Я жду!
Какая прибыль нам от данного поступка?
Растрёпа до нельзя… Вот, что за человек?
Марго, это не в счёт! И вовсе не уступка –
Такой, как ты, наверно, не встретишь и во век!
Про Фриду она вспомнила, а про себя забыла.
Неужто, вовсе нечего себе-то пожелать?
Вот это, Бегемот, по крайней мере, мило.
Растерян, как и я? Не знаешь, что сказать?»
Коровьев ей шептал: «Включи благоразумье!
Пока фортуна здесь, но может ускользнуть…
Желанье назови! То, первое – безумье!
Судьба у ног твоих, улавливаешь суть?»
«Похоже, дождалась! – мелькнуло и умчалось –
Ужель не для того на всё тогда пошла?
Чего же я молчу? С чего вдруг растерялась?»
Решительно взглянув, желанье назвала:
***
«Хочу, чтобы сейчас, в течение минуты,
Любовник мой вернулся! Где он? Не знаю я…
Мне без него нельзя… Жизнь – на ногах как путы…
Расстанусь с нею запросто и с лёгкостью, друзья…»
Внутри сковало всё от страха, нетерпенья…
Пульсировал висок, и судороги бег…
Ворвался ветер вдруг. От силы дуновенья
Огонь свечей улёгся, чуть остудило всех.
Тяжёлые портьеры раздвинулись с чего-то,
Окошко распахнулось. Полночная луна
Смотрела с высоты… Ждала? Звала кого-то?
При взгляде на неё, подумалось: больна…
И прямо от окна платком зеленоватым
Ночной стелился свет. И именно на нём
Вдруг появился он, потерянный когда-то,
Любимый неизменно! (Любви такой все ждём…)
Забывший своё имя, но помнивший, что Мастер…
В больничном был халате и тапках на босу.
Небритое лицо задёргалось в гримасе.
Пугливо озирался. Коровьев подал стул.
Она, всплеснув руками, к щеке его припала,
И целовала в губы, в нахмурившийся лоб,
Расслабившись совсем, безудержно рыдала…
Вкруг обоих метался и вился лунный столб…
В каком-то исступленье одно лишь повторяла,
Бессмысленно, без счёту, твердила только: «Ты!»
И в сотый, может, раз, прижавшись, целовала –
Не нужно ничего – исполнились мечты!
А он ей говорил: «Не плачь! Умерь рыданья! –
Рукою отстранял и был, как не в себе –
Прошу тебя, Марго! Зачем? К чему страданья?
Я болен, я боюсь… зачем такой тебе?»
«Не бойся ничего! Мы вместе! Я с тобою!»
В волнении о нём, забыла о себе...
И кто укрыл плащом заботливой рукою?
Шептала лишь «люблю», и кланялась судьбе…
А он, склонив главу, смотрел себе под ноги –
Угрюмый, мрачноватый взгляд что-то там искал…
«Да… - Воланд, помолчав – Страшны его дороги…»
Потом, спустя мгновенье, Коровьеву сказал:
«Подай-ка ему выпить! Отделали, что надо…»
Марго взывала слёзно, дрожащим голоском:
«Не сомневайся – выпей! И верь мне – я так рада!
Они тебе помогут, хоть с ними не знаком»
Не сразу согласившись, предложенное выпил,
Но руки задрожали – стакан об пол и – вдрызг!
«На счастье, Маргарита! – из-за спины глас выпал -
Смотри осколков сколько – без счёту мелких брызг!»
И тут же к ней опять: «Ну, всё! В себя приходит!»
Действительно, больной осмысленней смотрел:
«Ведь это ты, Марго? – ответа не находит –
О, если бы ты знала, как я того хотел!»
«Отбрось и навсегда, оставь свои сомненья –
Марго перед тобою! Потрогай – это я!»
«Подать ещё питья!» - звучит распоряженье.
Ещё стакан подали. «Мой Мастер, я твоя!»
Что было в том питье, Марго не объясняли,
Но помогло и скоро – он обретал себя!
Осмысленнее взгляд, глаза живыми стали,
Смотрели удивлённо и, кажется, любя!
«Совсем другое дело! – мессир сказал, прищурясь –
Теперь вполне возможен меж нами разговор.
Вы кто такой? Откуда?» «Никто! – слегка нахмурясь –
Из дома скорби я… Хворь возвела забор…»
Ответ сей услыхав, Марго вдруг закричала:
«Ужасные слова! Он – Мастер мой, мессир!
Вы знаете о нём, я вас предупреждала,
Он – жизнь моя, любовь, и день, и ночь, и мир!
Я вылечить прошу! Он этого достоин!»
Внимательнейше слушал, мольбам её внимал.
А тот смотрел на них и внешне был спокоен,
Где оказался вдруг бесспорно понимал.
«Вы знаете меня? И - у кого гостите?»
«Давно уж догадался! – спокойно отвечал –
В дурдоме был сосед, за термин извините,
Мальчишечка поэт… Сказал, что вас встречал…»
«Да, да! Припоминаю! – услышал подтвержденье –
С ним состоялась встреча у Патриарших… Да!
С ума чуть не сошёл от их я утвержденья –
Представьте: меня нет! Вот так-то, господа!
А вас мне убеждать или уже не надо?
Вы верите в меня? Иль нужно доказать?»
«Зачем и для чего? Хватило просто взгляда,
Но говорю открыто: пореже бы встречать…
Спокойней бы считать плодом галлюцинаций,
Прощения прошу за искренность свою…»
«Ну, что ж? Пусть и так. Пусть плод ассоциаций. –
Был сдержанным ответ – Обиды не таю…»
Марго перепугалась: «О, Мастер мой, опомнись!
Он сам перед тобой и то совсем не бред!
Ведь вот он ты и – здесь! Просила я – исполнил!
И ты не отрицаешь – дай честный мне ответ!»
Тут кот смягчил немного, вмешавшись, атмосферу:
«Вот я на это слово действительно похож!
Внимательно вглядитесь и, не беря на веру,
Как профиль мой, признайте, в ночь лунную хорош!»
Никто не рассмеялся… Умолкнуть попросили.
«Да, ладно вам, остыньте! Согласен замолчать,
Но этим самым вы согласье подтвердили!
Приказ умолкнуть ваш я понял, как печать!»
Опять все промолчали… Беседа продолжалась:
«А почему вас мастером зовёт теперь Марго?»
«За что, мессир? А так! Простим ей эту слабость!
От восхищенья, что ли… Вот только и всего…
Не мною – вовсе нет! Меня она любила!
Роман по нраву был, что я тогда писал.
Из-за него Марго вот так и окрестила.
Боготворил её и всё ей позволял»
«О чём же ваш роман?» «Вы будете смеяться –
Про Понтия Пилата закручен был сюжет.
Теперь-то понимаю, не стоило касаться…
Сейчас, как никому, известен мне ответ…»
Мессир расхохотался. Качалось пламя свечек,
Посуда дребезжала на праздничном столе –
Подобен грому смех, но несколько беспечен,
Наверно, самый громкий на всей большой Земле.
«С чего бы вы о нём в такое, скажем, время?
Другой какой-то темы где не могли найти?
Взвалив себе на плечи эпох далёких бремя,
В итоге, что хотели понять, иль обрести?»
Но тот не отвечал, и Воланд к нему снова:
«Подайте-ка роман: хочу сам посмотреть!»
«Хотел бы, не могу!» «С чего бы? Это ново!»
«Я сжёг его в печи!» «Но он не мог сгореть!
Простите, что словам совсем не верю вашим…
Ужели вы не слышали? Об этом говорят…
Историей доказано давно и не однажды,
Что рукописи вовсе, представьте, не горят!
Дружище Бегемот! Представь на обозренье!»
Со стула моментально кот пёрышком слетел.
Присутствующие здесь не скрыли удивленья:
Как оказалось, он на них уже сидел!
Один взял экземпляр, с изящнейшим поклоном,
Торжественно и с шиком каким-то преподнёс.
Взволнованно Марго, мучительно, со стоном:
«Всесилен… Ах, всесилен!» – и не сдержала слёз.
Немного подержав, тот отложил в сторонку,
Уставил взгляд на автора. Надолго замолчал.
А Мастер подскочил за мыслями вдогонку,
Забормотал нечётко, потом к луне вскричал:
«Скажите, отчего мне нет нигде покоя?
Зачем вновь взволновали, встревожили меня?
О, Боги мои, Боги! Да, что со мной такое?
Отстаньте, умоляю, средь ночи и средь дня!»
Испуганно Марго в халат его вцепилась,
Прижалась крепко-крепко и стала причитать:
«Не понимаю вовсе! Скажите же на милость,
С чего бы, почему не стало помогать?
С чего уже не действует питьё ваше, лекарство?
Вновь беспокоен он и вновь в тревоге я…
Ужель обман оно или хитрое коварство?
Мессир, опровергайте! Со мною так нельзя!»
«Ах, успокойтесь! Что вы? – ему шепнул Коровьев –
Ещё один стаканчик в компании со мной!»
А Воланд всё молчал, не шевельнул и бровью…
«Стаканчик» вновь помог, вновь снизошёл покой…
«Теперь всё ясно мне!» - потом вдруг отозвался.
По рукописи пальцем тихонько постучал.
«И мне, мессир, и мне! – кот в разговор вмешался –
Предельно ясно тоже! Что, друг мой, ты сказал?»
«Я говорю – гнусаво промолвил Азазелло –
Что хорошо бы в луже тебя нам утопить!»
«Будь милосерден, что ты? Вот, разве это дело?
Меня же вовсе некем вам будет заменить!
К тому же регулярно я б в сны к тебе являлся,
В сиянии Луны манил бы за собой…
Я знаю, ты не трус, однако бы боялся,
Как, впрочем, и любой… Представь себе, любой!»
Их Воланд оборвал без смысла пикировку,
И тут же к Маргарите им обращён вопрос:
«Так что же нужно вам? Какого ждёте толку?
Подумав, отвечайте. Не абы как, всерьёз!»
«Позвольте нам сейчас немного пошептаться!»
Без слов кивнул в ответ, и терпеливо ждал.
«Что я хочу, мессир? Навеки с ним остаться!
Вернуться на Арбат, в наш маленький подвал!
И пусть бы там опять по-прежнему всё было!
И лампа на столе, и вновь сирень цвела.
Чтоб он любил меня, как я всегда любила,
Чтоб был здоров, конечно! И – всё!» - произнесла.
«Не слушайте её! – тут Мастер рассмеялся –
Давно уже другой там человек живёт.
От этих её просьб я даже растерялся.
Судьба ввергает вновь в чудной водоворот…
Не может быть опять, как раньше, прежде было!»
Обнял свою Марго и что-то всё шептал,
Но как-то обречённо, безрадостно, уныло.
На что ему вновь Воланд спокойно отвечал:
«Вы говорите мне, что эдак не бывает?!
Не буду спорить с вами – попробовать хочу!
Случается и всяко у тех, кто дело знает…
Мне думается всё же, нам это по плечу!
Ну, что, приступим, что ли? Что медлишь, Азазелло?»
Внезапно с потолка свалился человек
В одном белье нательном, от страха вовсе белый,
Но с чемоданом, в кепке… Невольно брызнул смех…
Он часто приседал и трясся, как в припадке…
«Могарыч будешь ты?» - спросили у него.
«Да, Алоизий Могарыч!» - посматривал украдкой,
Не узнавал, похоже, здесь вовсе никого…
И Азазелло вновь повёл своё дознанье:
«Так это, значит, ты к Латунскому был зван,
Кем был осмеян автор, роман его, писанье,
И накалякал жалобу, иль пакостный обман?
О вражьей нелегальщине неправду сообщили.
С какой же это целью? Чтоб захватить подвал?!
Всю мерзостную ложь нарочно протащили…
А он вот вспоминал, товарищем считал…»
Слова ещё не стихли, послышалось шипенье –
От ярости взбесившись, подпрыгнула Марго,
Скрыть не желая гнев, безмерность возмущенья:
«Знай ведьму!» - наскочила с разбегу на него…
«Да, что же ты творишь? – страдая, крикнул Мастер –
Послушай, дорогая, ну не позорь себя!»
«А я вот протестую! Я с этим не согласен! –
В её поддержку кот – Она же за тебя!»
Марго всю колотило… Насилу оттащили.
Коровьев с Азазелло, и тот же Бегемот.
Воды попить подали, в сторонке усадили,
Прислушались к тому, о чём он речь ведёт:
«Я ванную пристроил… а купорос, побелка?»
«Вот это замечательно! Им ванная нужна.
Ты видишь – у них нервы… А это не безделка…
Пошёл-ка ты отсюда – доказана вина!»
Несчастный Алоизий взлетел и вверх ногами
Из комнаты наружу в раскрытое окно.
«Почище будет даже рассказанного Ваней… -
Вздохнул тихонько Мастер, потом промолвил: «Но,
Прошу уже заранее лично у вас прощенья,
Ведь вы тот самый кот, что брал билет в трамвай?»
В словах ещё мешался, и скрыть не мог смущенья,
Боясь, как бы вопросом как не хватить за край…
«Конечно, это я! – польщённый кот признался –
Приятно очень вежливость мне ваша больше чем!
Представьте, очень редко на «вы» кто обращался,
Хотя на брудершафт не пил из них почти ни с кем!»
«Мне почему-то кажется – на то ему с улыбкой –
Что вы, прошу – простите, не очень чтобы кот…»
И к Воланду затем: «Считаю всё ошибкой -
В больнице точно хватятся… такой вот оборот…»
Коровьев упредил: «С чего бы им хвататься? -
Какие-то бумаги присутствуют в руках…
Вас не было там, нет и не могло остаться –
История болезни? В камине пепел, прах!
А коль нет документа, то нет и человека!
А если его не было, зачем, кого искать?
Сгорела в жарком пламени досадная помеха,
И, значит, можно заново планировать начать!
А это что такое? Не домовая ль книга
От вашего застройщика? Смотрите-ка – она!
И кто же в ней прописан? Ах, Алоизий… Тихо!
Едва заметно дунул… всё – запись не видна! -
Вот так вот – раз, и не отыщешь следа.
Прошу себе отметить – и не было совсем!
А если кто и вспомнит, искать начнёт ответа,
Прикиньтесь удивлённым на это больше чем:
О ком вы речь ведёте? Не слышал и не знаю!
Всегда на месте был, с такими не знаком.
С чего вдруг Алоизий? Я вас не понимаю -
Полезно иногда рядиться дураком…»
«С последним утвержденьем я, может, и согласен:
Глупец возьмётся спорить – тут возражений нет!
Но случай мой, признаюсь, ещё и тем ужасен –
Без паспорта я ныне… у них там документ…»
«Я дико извиняюсь! – заверещал Коровьев –
Обидеть нет и цели, но вы несёте бред!
Всё в точности исполнить – озвучено условьем!
Держите паспорт! Ваш? Взгляните в документ!»
Завёл глаза под брови и сладко Маргарите:
«И ваше здесь имущество. Всё в целости сберёг!
Смотрите, вот оно, дражайшая, берите!»
И подаёт с улыбкой заветный узелок,
В котором она бережно и ото всех хранила
Цветок давно засохший, заветную тетрадь,
И карточку его – что смыслом жизни было…
«И не забудьте это – чужого нам не нать!»
Сберкнижку протянул со всяческим почтеньем:
«Проверьте сразу счётец – на месте ли всё там?
Всё точно? Десять тысяч?» «Ну, да! – та с удивленьем –
Спасибо преогромное сказать хочу всем вам!»
«Что до меня, пусть лапы и навсегда отсохнут,
Коль прикоснусь к чему-то чужому где-то я!
Поверьте, даже проще мне с голоду подохнуть…
Сам удивлён без меры, а не могу – нельзя…» -
Воскликнул тут же кот на чемодане сидя,
В который бился рукопись романа запихать…
Все дружно промолчали, чтоб снова не обидеть,
А, может, потому – устали возражать…
«И документик здесь же, возьмите, Маргарита!
Держите-ка свой паспорт! – и в руки подаёт –
Вот, кажется, и всё! Ничто не позабыто…
Иль ошибаюсь я и кто что-то ждёт?»
«Да, нет! Не всё ещё! – мессир ему ответил,
И взгляд на Маргариту не медля перевёл –
Довольны вы, я вижу, и для себя отметил.
Исполнил слово я и до конца довёл…
Но, донна, дорогая, прошу вас, подскажите,
Что делать с вашей свитой нам всем уже теперь?
Они мне не нужны! Сама судьбу решите!»
Тут в комнату Наташа открыла резко дверь:
«Желаю счастья вам! Всё будет у вас славно!
А я, представьте, знала куда ходили вы…
Видала и не раз, Марго свет Николавна!
Не выдала ни чем, не сделала молвы…»
«Известно, домработницы всегда о нас всё знают!
И даже, скажем, те, что, вроде, как слепы…
И всё-то они слышат, про всё запоминают,
Пусть зачастую кажутся на голову тупы…»
И вновь на замечанье котищи Бегемота
Никто не реагировал, никак не отвечал…
Пусть даже мудр был тот, сказавший эдак как-то,
А, может, и сам он вот так всё подмечал…
«Чего же хочешь ты? Что ждёшь теперь, Наташа?
Оставь вот это всё, вернись вновь в особняк!»
«Ах, душенька, Марго! Ах, сжальтесь, воля ваша –
Я вовсе не хочу! Поверьте мне, никак!
Ах, упросите их позволить тут остаться!
Я не могу домой! Я ведьмой быть хочу!
Сам господин мне Жак в любви своей признался,
И даже денег дал – к нему я полечу!»
Марго, взглянув на Воланда, заметила – согласен.
Наташа к ней на шею и крепко целовать,
Победно прокричала: «Спасибо! Мир прекрасен! –
Из-за окна уже – Как хорошо летать!»
Потом, вслед за Наташей, сосед, Николай Иваныч,
Свой прежний уже облик когда-то приобрёл,
Но мрачен – не дай Бог увидеть его на ночь…
И с раздраженьем речь, не мешкая, повёл:
«Прошу и настоятельно дать мне удостоверенье
О том, где, почему и с кем принужден быть!»
«На кой же то предмет? – кот в явном удивленье –
Кажись, того во век не сможешь позабыть…»
«Речь вовсе не об этом – жене для представленья,
В милицию, когда возникнет в том нужда…»
«Мы справок не даём! Но в виде исключенья,
И только лишь для вас! Тьфу – плюнуть, ерунда!
Садись, Гелла, пиши: - а сам уже диктует –
Удостоверяю сим, что данный господин
Ночь прошлую провёл, не будь помянут всуе,
У сатаны в дому, естественно, один!
Использован там был как транспортное средство,
Для уточненья в скобках им «боров» укажи!
Измен не допускал, фривольностей, кокетства,
Для скоростей тяжёл, срывался в виражи.
Достаточно, кажись. В конце поставим точку.
И подпись расшифруй подробно: Бегемот»
Автограф завершил в бумаге вздорной строчку.
«Уплочено» - печать. Кривляясь, подаёт.
«А как же без числа?» - тот пропищал смущённо.
«А чисел мы не ставим. С числом не документ!
Однако, ты нахал! – вскричал кот возмущённо –
Сгинь с глаз моих долой!» - и всё – того уж нет.
Но сразу же другой, для многих неизвестный.
«А это ещё кто? – мессир у всех спросил.
Сам Варенуха грустно: «Не знаю, если честно,
Но вот вампиром быть и вовсе нет уж сил…
Не кровожадный я, поверьте и простите.
Ведь Римского тогда чуть насмерть не сгубил…
Ну, не могу я здесь! Обратно отпустите!»
«И что это за бред?» - вновь Воланд вопросил.
«Позвольте мне, мессир! – поднялся Азазелло –
Хамить не нужно было, пусть даже в телефон!
Не так, что ли, скажи? Знай – получил за дело!
Дрянной ты человечек. Брехун и пустозвон.
Надеюсь, впредь не будешь подобным заниматься?
Врать перестанешь вовсе иль передумать мне?»
От счастья Варенуха начал вдруг заикаться:
«Я вам хочу сказать, что я… что я уж не…»
«Коль так, ступай домой!» Подобно тем растаял.
«Надеюсь, это всё? Оставьте нас одних!»
Исчезли моментально - словечка не прибавил…
И даже шум шагов под взглядом его стих…
***
«Так, всё-таки, в подвал? У вас одно желанье?
О чём же там писать? Где вдохновенье брать?
Неужто навсегда оставили мечтанья?
Всё можно изменить. Не поздно, так сказать…»
Но Мастер отвечал: «Довольно испытаний!
И кроме Маргариты, никто не нужен мне…
Да, я хочу в подвал! Подальше от страданий.
Попробую забыть, как о кошмарном сне…»
«А как же ваш роман с сюжетом о Пилате?»
«Мне ненавистен он… Без счёту бед принёс…
Я столько на него душевных сил истратил,
Что получил взамен? Безумье, море слёз…»
«Зачем же так? Зачем? – взмолилась Маргарита –
Терзаешь ты меня, а в нём и моя жизнь…
Не слушайте, мессир! Ведь чаша та испита,
Иначе будет, верю!» А к мастеру: «Держись!»
«Ну, ладно, хорошо! Пускай не прокуратор,
Возможно и другого героя подыскать,
Чрез сердце пропустить, душевный сепаратор,
И выложить на лист, и вскрыть, и показать.
Кого же, например? А тот вот, Алоизий?»
С улыбкой на то Мастер сказал ему в ответ:
«Да, много у него имеется коллизий,
Но даже описав, труд вряд ли выйдет в свет!
Лапшённикова точно что не возьмёт к печати.
И ныне на посту. По-прежнему там бдит…
Не буду я писать! Достаточно и – хватит!
Займусь уже другим… Другой открою вид»
«Сокровищ нет у вас и бедствовать придётся…
На что же и как жить? Что, нищенство в удел?»
«Вот-вот, мессир! Марго скорей за ум возьмётся,
Всё осознав, сбежит, оставит мой предел…»
И разом замолчав, погружены все в мысли.
Тут Воланд поднял взгляд и вновь заговорил:
«Чтоб ни с чего ушла? Другой её я числю…
О, нет! Держаться будет, покуда хватит сил.
Престраннейший итог… Чудное завершенье:
Желанье ото всех закрыться и уйти…
Писатель, написавший Такое сочиненье…
Перечеркнуть всю жизнь и с нищими в пути…»
«Но, как же быть, мессир? Люблю – ему шептала!
Всё будет хорошо, поскольку мы вдвоём.
О самом сокровенном словечки подыскала,
А он не верит мне… Сломалось что-то в нём»
«Чем соблазняла ты, я знаю, Маргарита…
И верит он тебе, и знает – не обман!
Всё будет хорошо! Пусть будущее скрыто,
Преподнесёт сюрприз, и не один, роман!»
Вздыхая, Мастер молвил: «И это очень грустно»
«Нет-нет! Совсем не грустно! – немедленно ему –
Плохого не случится ни в жизни, ни в искусстве…
Ну-с, Маргарита, всё! Претензий нет к кому?»
«Да, что вы?! Нет, мессир! Спасибо вам, спасибо!»
«Тогда возьмите вот на память сувенир!» -
Подковку подаёт в алмазах всю… «Красиво!
Но только вот зачем?» «Ох, как же скучен мир!
Поспорить вы со мной, как видно, захотели? –
С улыбкою спросил, но словно бы сердит –
Берите, говорю! Ну, что вы, в самом деле?»
Она взяла, конечно. Луна в окно глядит…
«Но, как же это так? Совсем не понимаю…
Пора бы утру быть, а полночь не пройдёт…»
«То праздничная ночь! Надеюсь, уповаю,
Её продленье мною сочувствие найдёт?
Чуть-чуть смог придержать… Неужто не приятно?
Ну, что? Прощайте все! И – счастья вам двоим!
А, впрочем, до свиданья! Не очень-то понятно?
Что будет дальше, после, потом и поглядим!»
Марго в немой мольбе тянула к нему руки,
Но силы не нашла поближе подойти:
«Спасибо сотни раз за изгнанные муки!
Прощайте же, мессир! Давно пора идти!»
Подарок свой в салфетку под узел завернула,
В плаще карманов нет – несла его в руке.
За ней вся кавалькада на выход потянулась.
Кто что несёт с собой, лишь Мастер налегке.
Так, Гелле чемодан с бумагами достался.
Кот, как умел, понятно, ей в этом помогал.
Раскланявшись, Коровьев там, наверху остался,
Но, как и Воланд, всем удачи пожелал.
***
Подъезд был пуст и тих. Никто не повстречался.
В молчании спускались, не раз уж всё сказав.
На третьем этаже какой-то стук раздался,
Никто не понял: что? Ни с чем то не связав…
У выходных дверей из данного подъезда
Вздохнул вдруг Азазелло, но вздоха смысл сокрыт.
Но вот все во дворе, неприбранном и тесном…
Машина, тот же грач… и наблюдатель спит…
Уж собираясь сесть, Марго вслух с огорченьем:
«А где ж подарок мой? Оставила, но - где?»
«Садитесь, разберусь! Займусь обеспеченьем!
Не хмурьте лоб Марго! Я помогу в беде!»
И скоренько в подъезд, чтоб отыскать подарок.
Они остались ждать. А дело было в том,
Что ниже этажом, проснувшись спозаранок,
Соседка вышла в путь, в руке держа бидон…
О ней много чего хотелось бы добавить,
Ведь именно она То масло пролила,
Чем очень помогла там Мишу обезглавить…
Скандальная особа, на всю округу зла…
Никто не знал тогда, теперь уж не узнает,
Что делала она и как, на что жила…
Повсюду видеть можно: то там, то там мелькает,
Но где б ни появилась - источник свар и зла.
За что «чумой» прозвали, двойное дали имя,
Ведь Аннушкою просто давно никто не звал,
Когда речь шла о ней, так сразу обоими,
А если по-другому - никто не узнавал!
Та Аннушка-чума вставала очень рано.
Сегодня, например, в полпервого. С чего?
Подумать, рассудить, то выйдет даже странно…
Но не сейчас, потом… Сейчас не до того…
Итак, она оделась и собралась как будто.
Открыла свою дверь и высунула нос,
Потом явилась вся. Ночь на дворе, не утро…
Куда её несёт? Задать бы тот вопрос…
Едва закрыла дверь, как этажом повыше
Загрохотало что-то: катился кто-то вниз…
Но, врезавшись в неё, и вскрика не услышал…
Ударилась о стену: «Да, чтоб ты где повис!
Куда тебя несёт в подштанниках-кальсонах?»
А он в ответ бормочет: «Побелка, купорос…»
Да голосом дурным, захлёбываясь в стонах,
И дикие глаза полны с чего-то слёз…
Приблизился к окну, где стеклышко разбито,
И как-то чрез него ногами странно вверх
Вдруг вылетел во двор обыденно открыто…
Случись такое днём, Перепугал бы всех!
Но зрителей сейчас совсем не много было –
Лишь Аннушка-чума и больше никого…
Она же, увидав, про боль свою забыла –
Потёрла и прошло… А это? Каково?!
Чуть охнув вслед за ним к окошку подбежала
И, свесившись с него, искала, где упал…
Но пусто, никого… Другое ожидала…
Как птица, в небе взмыл? Такого мир не знал…
Крестом грудь осенив, тихонько бормотала:
«Ох, эта мне квартирка! Не зря все говорят…
Но, Господи, прости! Чего ж эт я видала?
На самом деле было, иль обманулся взгляд?»
Додумать не успела – оттуда вновь бежали!
К стене тесней прижалась: какой-то гражданин
С лицом чуть поросячьим, глаза чудно мигали,
С бородкой и портфелем. Как первый тот, один.
Опять к тому окошку шмыгнул и - тоже нету…
И так же, как и первый, вспорхнул и без следа…
По-всякому решала – не отыскать ответу…
А следом мчится третий… Как и они – туда…
Теперь ей уходить не интересно было.
Решила подождать: а вдруг ещё чего?
И про дела свои на вовсе позабыла –
Куда бы они делись? Потерпят, ничего…
И вскоре дождалась: там снова дверь открылась,
И целая компания спускалась вниз сейчас…
Она в свою квартиру поспешно схоронилась,
Но щёлочку оставила для любопытных глаз…
Вот видит: впереди идёт престранный очень,
Похоже, ненормальный, в халате, с бородой,
Жуть бледный из себя, как изнутри что точит,
Заметно не уверен, и как обвит бедой…
С ним женщина под руку, оберегает нежно,
Одета словно в рясу, босая… нет - в туфлях…
Да, что я не о том, она же без одежды –
Лишь чёрный плащ какой-то… Не выдержала: ах!
За ними следом дама, так та совсем нагая,
Сжимает чемодан изящною рукой,
А рядом кот огромный. Порода, что ль, другая?
Не скрыть недоуменья: «Откуда здесь такой?»
Последним шёл какой-то по виду иностранец.
Прихрамывал заметно, на глаз один кривой.
Нельзя определить державы чьей посланец,
При галстуке, в жилете и ясно, что не свой.
Такая вот компания по лестнице спускалась…
Тихонько что-то брякнуло, а им не до того…
И вот уже прошли. Она, помедлив малость,
Покинула свой пост, чтоб посмотреть чего
Они там потеряли. Ой, как найти хотелось!
Пускай бы и б пятак, а всё в хозяйстве плюс…
Ползла на животе, змеюкою вертелась:
«Ах, вот же узелок! Ой, мамочки! Боюсь! –
Сама себе – Ты, что? На вовсе бестолкова?
Не бомба в ём, поди – давно бы взорвалась!»
Открыла чуть дыша, а там внутри подкова.
Алмазы-бриллианты! Смогла – разобралась…
И так, и так смотрела: поближе и подальше.
В мозгу смешалось всё, пылало всё огнём:
Племяннику отдать? Отколупнуть что раньше?
На части распилить сегодня сразу днём?
Кто спросит: знать не знаю! Не видела! Откуда?!
О чём вы говорите? Я дома не была…
И старая уже… так, что ли врать вам буду?
Да, если б что-то вдруг, немедля б отдала!
Уже и собиралась уйти опять в квартиру,
Как перед нею вырос кривой без пиджака.
Зловеще прошептал: «Отдай подкову живо!»
«Да, что вы, гражданин? Пьяны до дурака?
Не ведаю, не знаю… Каку таку подкову?»
А тот её за горло и воздух перекрыл…
Немного подержал и спрашивает снова,
Она аж помертвела и взгляд почти застыл:
«Ах, это? Вот, держите! – защебетала сразу –
Так это, значит, ваше? Нарочно прибрала!
Другой бы кто поднял – ищи потом заразу…
А у меня надёжно! Я бы и год ждала!»
От слов её, наверно, с ним странное случилось:
Бандит кривой, душитель и тут же кавалер:
Кричал, склонясь в поклоне: «Ошибка получилась!
Вы прочим здесь живущим бесспорнейший пример!
Признателен вам страшно! Реликвия, поймите!
Мне дорога как память!» - суёт две сотни ей.
«Благодарю покорно! Мерси, но нет…» «Берите!
Моя вам благодарность до окончанья дней!»
Что в голове у Анны? Лишь шум и суматоха…
Зачем тогда он снизу ей фразу прокричал:
«Когда найдёшь чего, чтоб не случилось плохо,
В милицию тащи!» и ведьмой обозвал…
От этих происшествий с испугу растерялась,
И долго ещё после кричала вслед «мерси»…
Похоже, до того так в жизни не пугалась…
То чертыхалась грубо, то – Господи, спаси…
***
А двор уж опустел, давно все укатили.
Пораспрощались мило и грач завёл мотор.
И Мастер с Маргаритой в своём подвале были.
Горела мирно лампа, не вёлся разговор…
На маленьком диване, укрывшийся халатом,
Спал утомлённый Мастер спокойным тихим сном.
Всё также было здесь, как и тогда когда-то…
Марго сидела молча, вздыхая, за столом…
От обретенья счастья и всех переживаний
Катились слёзы градом. Не замечала их…
Она на всё пошла сквозь череду страданий,
И за любовь сражалась одна, но за двоих…
Под лампой кроха-ваза и ландыш хрупкий, чистый.
Дыханьем ароматным ей голову кружил.
Она взяла тетрадь и взгляд её лучистый
Над возвращённым чудом, казалось, ворожил…
В романе рукописном то место отыскала,
Что было в обгоревших листочках у неё,
В тот судьбоносный день их, помнится, читала…
Потом вдруг Азазелло нашёл средь всех её…
Спать не хотелось вовсе. Внезапно испугалась:
А если всё неправда? Шаманство? Колдовство?
А если просто сон, ждать до рассвета малость?
Проснётся вот сейчас: всё ложь и плутовство…
Не старый этот дом, а особняк постылый,
И обречённость всюду, и хоть иди топись…
Гнала этот испуг: «Нет, Воланд многосильный!
Что обещал – исполнил! Тягаться не берись!»
Ничто не исчезало. Всё вот оно, на месте –
И рукопись, и Мастер, тетради и диван…
Она его вернула! Они отныне вместе!
С улыбкой убедилась – всё правда, не обман!
Пусть знала наизусть, пусть выучила строки:
«Тьма, шедшая от моря…» А что, если не тьма?
Всё будет, как должно в означенные сроки.
Кто не согласен с этим, тот недалёк весьма…