Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь.
Иоанн Богослов
Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами — кто смоет с нас эту кровь? Какой водой можем мы очиститься?
Фридрих Ницше
1
От города, в котором сладкий смог, бегут в степи четырнадцать дорог. На перекрёстке вечный мудрый Бог,
На солнечных плечах качая сына,
Смеётся, что в учениях весь сок, война – херня, держи: вода, песок, в них соль времён… и выбери висок,
Но только свой, в чужой затылок – мимо,
Коль будет выбор, мимо бей всегда, гляди, как сквозь песок бежит вода, и проплывают мимо города,
Наш город тоже… уплывает в лето,
В котором каждый первый – пьян и наг, не думай, перед вечностью ты – прах и… оставляй заметки на бинтах,
Но не на окровавленных манжетах.
2
Вчера я помнил всё: недобрый смех, яичницы часов, обратный бег трёх ловких змеек, в порванном письме
Постскриптум: «Верь и жди, мы будем вместе!»
Не помешает, (как всегда), пустяк – краплёная колода и коньяк. Предсердие червей грызёт червяк,
Меняя козыри, шепчу: «Родная, крести…»
На месте: небо, дураки, рассвет…он будет справа, там, где меня нет, а слева, (где я пью), в багряном сне,
Всё как всегда: цветы, кресты… Болото…
Обычный темпоральный переход, безумный август мчится в Новый Год. Одним – исток, но большинству – исход
В сражениях за вечного кого-то.
А, может быть, за вечную… не суть. Без сигареты точно не уснуть, коньяк, конечно, облегчает путь.
На языке: то милая, то сука.
За августом, точнее – за тобой, на север (в ад?) я еду над Сосной, что зацвела под соловьиный вой.
Разбитая богиня пьяных хуков,
Моя рука, привязана к груди. Я видел чудо на своём пути, за поворотом, где-то впереди,
А может быть, в креплёном счастьем прошлом,
Где Он лепил из палачей людей, крича: «Подонки, нужно веселей!» В моей душе четырнадцать гвоздей,
Я их считал, когда мне стало тошно.
Гитары нет, да пофиг – в горле ком, и две семёрки слева, под соском, где изнутри слепой недобрый гном
Грозит ацетиленовой горелкой,
Сливаются в железное «Пора». Я обогнал унылое вчера, сегодня не увидеть нихера –
Под яблоком разбитая тарелка.
Не важно: в чём начало, где конец, в карманах – то ли медь, то ли свинец. Меня встречает грохотом Елец –
Холодным ветром в вальсе ржавых кружев.
Прошла пора сомнений и обид. Автобус, словно злой библейский кит, и я , (почти Иона), в нём забыт,
Себя в себе, увы, не обнаружив.
3
Наш город тонет, славная блесна! Я встретил рыбака в осколках сна. Он мне сказал: «Здесь водится весна,
В броне зелёной хищная старуха».
Семь миллиардов истин? Ерунда, не хватит: ни сомнений, ни вина. Наш город заскрипел, коснувшись дна,
Весна плывёт над нами кверху брюхом…
Приходит время ненавидеть мир, что создан был на звуках пьяных лир. Есть вечность… на границах чёрных дыр,
Ей всё одно: что океан, что лужа.
Бог умирал и воскресал не зря, ведь каждый раз глаза его горят. Я замер на границе сентября,
Себя в тебе, (с любовью), обнаружив.
Бог – за любовь, мне умирать нельзя, забавная, нелепая стезя – в моей груди живут, всегда скользя,
Три добрых змейки, и на небо визы
Мне не достать, поскольку: зол и слаб. Надежда и мечта – мой жалкий скарб. Я сам себе: и господин, и раб.
Но счастлив, ибо видел сон Алисы –
«Чернильный лес в нём дремлет белый кот, над ним висит кривой чеширский рот, смеётся сволочь. Водят хоровод
Дубы, под ним сплетая пальцы-корни…»
4
Из города, в котором сладкий страх, бежит река и прячется в горах, и я бегу, рисуя на бинтах
Восход, который не смогу запомнить.