МАГИСТРАЛ
Когда жара и воскресенье
и нет желания читать,
писать, смотреть, нырять в бассейне,
не помнишь, сколько пятью пять,
бродя сомнамбулой по дому;
пока дела во сне сопят,
а явь застыла в липкой коме,
ты углубляешься в себя,
где тихо-тихо, как в музее.
Потрогать можно каждый миг.
Иду по залам и глазею.
Вот это я, а это мы.
Тихонько двери открываю –
картинам нет конца и края.
1.
Когда жара и воскресенье
(заботы есть, но нету сил),
а в настроении осеннем
ты все давно исколесил;
когда от жизни скукой веет,
и жмет исхоженная клеть,
взываю тайно к доброй фее.
Ну что ей стоит прилететь,
открыть портал в большую небыль
и пригласить меня туда?
Слегка взлохмаченное небо
подхватит ветром без труда.
Часы легко помчатся вспять,
и нет желания читать.
2.
И нет желания читать
слова камней в дороге пыльной.
Начать бы с чистого листа,
перемесив событий глину.
Где что не так – заклинить «стоп»,
пускай ржавеет без движенья,
чтоб никогда, нигде, никто
не ныл в болоте воскресенья,
когда жара и нету сил,
перебирая ноты быта
от плача «до» к несчастной «си»,
на дне потертого корыта.
И остается во спасенье
Писать, смотреть, нырять в бассейне.
3.
Писать, смотреть, нырять в бассейне
и много радостей еще
без криворотых опасений,
что над расслабленной душой
висят заботы. Ну их к черту.
А я – туда, где благодать
у доброй феи. Там по борту
ладьи воздушной вьется рать
веселых звезд. Не надо думать
о нескончаемых делах.
Скользишь по облаку без шума
на паутинных парусах.
От счастья запросто летать
не помнишь, сколько пятью пять.
4.
Не помнишь сколько, пятью пять?
И я не помню. Сорок восемь?
Жара такая – вспомнишь «мать»
в не разрешаемом вопросе
и ей подобную пургу.
А пятью пять и трижды девять…
не то, что вспомнить не могу –
до результатов нету дела.
Давай немного помолчим
глаза в глаза. Там грусти море,
воспоминания-мячи
летят по вороху историй.
И режешь душу по живому,
бродя сомнамбулой по дому.
5.
Бродя сомнамбулой по дому,
пинаю тапкой тишину,
чтоб отогнать подальше дрёму,
не то я попросту засну.
Но тишине по барабану.
Включаю музыку, пою,
отдав почтение дивану,
а думке – голову свою
и… засыпаю под романсы.
Жара. Не хочется дышать.
Как распластавшаяся клякса,
парит поникшая душа.
В усталость кутаюсь до пят,
пока дела во сне сопят.
6.
Пока дела во сне сопят,
гуляем с феей по долине.
На мне кокетливый наряд,
ажурный зонтик. Рву малину.
Играет платьем ветерок,
прохладой тянет из ущелья,
приятный льется диалог,
а эльфы носят угощенье,
раскинув скатерть на траве.
Сатир пиликает на флейте.
С большим венком на голове
плетет Баюн рассказов сети.
Мир дышит сказочной истомой,
а явь застыла в липкой коме.
7.
А явь застыла в липкой коме –
Болеет грустью. Пусть поспит.
Придут лесные люди-кони
и умный доктор Айболит,
чтоб унести реальность в чащу
целебных сказок и цветов,
дадут серебряную чашу
с напитком «чистая любовь».
И у реальности забьется
большое сердце доброты.
Ее проверят добровольцы
на все оттенки красоты.
И жизнь по-новому любя,
ты углубляешься в себя.
8.
Ты углубляешься в себя.
В тиши кораллового сада,
платочки грусти теребя,
поют русалки, пряча взгляды.
– О чем, красавицы, грустим?
О пацанах на побережье?
Оставьте, вам не по пути.
И непривычно ноги режут.
Нужны ли жертвы ради снов?
Однажды, милые, придется
к себе вернуться. Выпьет солнце
вас до парящих облаков.
Живите там, мадмуазели,
где тихо-тихо, как в музее.
9.
Где тихо-тихо, как в музее,
где варит ведьма чудо-зелье
для исправления судьбы –
шумят могучие дубы,
и правят мудрые драконы,
а «лес и дол видений полны».
Приветлив каждый юный гном,
готовя гостю стол и дом.
Лежит спокойненько чужое.
Там даже зло не очень злое
и не обидна чья-то ложь,
и не страшна ночная дрожь.
В невинной россыпи интриг
потрогать можно каждый миг.
10.
Потрогать можно каждый миг.
А нет желания – не трогай.
День рассосется понемногу,
чтоб ночь открыла темный лик,
и накатила духота.
Как хорошо, что все конечно.
Надев котомочку на плечи
умчится лето в те места,
где время прошлое пасет.
Стада растут как на опаре,
там четы-нечеты – по паре,
Дожди и солнце – полосой.
С дурацким видом ротозея
иду по залам и глазею.
11.
Иду по залам и глазею.
Здесь остановлены газели.
Застыли хищники в прыжке.
А здесь кота несут в мешке.
Дурак по лезвию шагает.
Вот экспозиция другая.
Вся жизнь – открытая ладонь.
А здесь куражится огонь.
А вот мечта. Такая душка.
Улыбка, щечки, как пампушки
Зовет к себе. Как не идти?
Тут – разномастные пути.
А здесь кто бродит вдоль зимы?
Вот это я, а это мы.
12.
Вот это я, а это мы –
напиток радости и боли,
поход от рая до тюрьмы,
желе осадка в горьком пойле.
Слепец фантазией живет.
И мы друг друга сочиняли
в пылу усердия не год.
Потом нагрянули печали.
Когда желание любить
сильнее здравости сердечной,
не угадать, какая нить
ведет туда, где путь конечный.
Иллюзий нет, но я живая.
Тихонько двери открываю.
13.
Тихонько двери открываю.
Не получается уйти,
чтоб навсегда (вдруг не права я?)
Палата слов. Там карантин.
Словами можно заразиться.
У них безумие. И я
листая в ужасе страницы,
боюсь вдохнуть смертельный яд.
Слова беснуются и плачут,
рисуя образы того,
что им доступно. С их подачи
мы – дураки, ты – сам не свой.
Слова от сердца отдираю.
Картинам нет конца и края.
14.
Картинам нет конца и края.
Болит от бреда голова.
В горячке лето. Умираю,
как пересохшая трава.
Гуляют призраки по дому,
роняя книги тут и там.
Есенин. Из второго тома
к ногам упали два листа.
О, как давно же это было!
Я в них писала для тебя –
так незатейливо и мило,
слова на столбики дробя.
Нестойких мыслей карусели,
когда жара и воскресенье.