Он глядит на меня безумством с глаз.
"Как же больно" - хрипит он, харкая кровью,
В его темнице последний факел погас,
Чтоб не сгнил обмазали солью.
Да только он жив, себе самому в печаль,
И мне, его тюремщику, уже совсем не жаль.
Так бывает, когда долго привязан к последнему:
Вздоху, волосу, лезвию.
И в одном исподнем он лежит на костях,
Вдыхая воздух, что ему дан на радостях
Самым пьяным богом с неба,
С земного, низшего неба.
Вот, они собрались в круг:
Вершить судьбы чуждых людей,
А людям что. Они - предмет для услуг,
Для мнящихся богами зверей.
Я - исполнитель их скрытной воли,
С мечтами о завтрашнем дне,
Уверенный, что не выпадет роли,
Заключенного в моей камере.
Да, наивность - порок толпы.
Порок нетронутых, глядящих из мглы,
Кричащих о бедности, о неудачах,
И ждущих больших перемен,
Ставящих перед собою задачи,
И думающих, что не бывает замен.
Да, был таким раньше и я,
Работая в силу событий,
Верил, что будет семья,
Что жизнь - череда открытий.
Да только оно все быльем поросло,
А я осознал слишком поздно.
Да что уж жалеть. Все, что было - прошло,
А я там, где я быть и должен.
Вокруг мокрые стены, голодные крысы,
Прутья ржавой решетки.
Мой приговор давно уж написан,
В планах смертельной плетки.
Напротив мой старый знакомый,
Да что там, теперь уже друг,
Уже не такой здоровый,
Исхудавший, но не из слуг.
Раньше смотрел на него свысока,
С той стороны решетки,
Но изменчива жизненная полоса,
И вот уже сухо в глотке
У нас обоих, сидящих вместе.
В голове ясно, мы в нужном месте,
Как бы глупо другим не казалось.
Пусть благодарно встречают старость,
А мы подождем нашей скорой смерти,
Не страшась и попусту не вздыхая.
Мы - прожженные жизнью черти,
И также, как черти, сдыхаем.