Да… мир был холоден и глух,
Был каждый соткан из непрух...
Имели паспорта объекты,
А люди за нейменьем их,
Порой какие-то объедки
Таскали с мусорок чумных.
И кажется, сам мир был урной,
И кто-то о него тушил
Свои мечты, и кашлял шумно,
И прятал кашель в шуме шин.
Так жили-жили год за годом,
Напрасно требуя чего-то
От этого помоев брода -
Простого "грязного ведра".
И вот мололи о пощаде,
И апокалипсиса чары
Взывала вся страна, в печали.
Кинематограф фильм снимал…
Какой-то малый некультурный
Кидал частенько мимо урны,
Той мира безразмерной урны
Свои потухшие мечты.
Но как-то малый торопился,
И не заметил он, как взмылся
Пожар в той самой урне с миром -
Мечты окурок задымил!
И это был конечно кадр,
Для фильма было то, что надо,
Момент экранный упуская,
Кинематограф чё-то спал…
Горело яростно и ясно,
Последний, тем и самый яркий,
Был урны день,
Стал мусор прахом,
Но как эффектно он пылал!
Вот это надо было видеть,
И ради этого вот мига
Томиться, стоило, амиго,
Томиться, тысячами дней.
В проклятой мусорки темницах,
Не понимая, как смириться,
Со днями, что длиной в ресницы,
Под тушью от Лореаль Пари.
И это был вселенский праздник,
И столько там оттенков разных
Мы находили: желтый, красный
И переходные цвета.
И что-то думалось о счастье,
Свободе, равенстве и братстве,
И, в общем, паники напрасной
Никто нарочно не желал.
И все сквозь слезы улыбались,
И принимали то как данность,
Что мир, от серости оправясь,
Вдруг наконец-то заблистал!
Мы - очень странные отходы,
Скитальцы мусоропровода,
И если выборочно – гнием в нём,
То вместе – чудный мы пожар!