За один лишь взгляд успеваешь метко
провозиться, раниться, не сберечь,
за цветковый ротик, за вопль предка,
за одну обвальную полуречь.
Наживной кармин предлагала, знала
мановенье пазухи, нож в плечо,
кошениль-заботница — много-мало,
смирно-вольно, холодно-горячо…
Ну чего? Какого еще расклада,
прописного ляда, козла из стада,
уговоров за полночь, слов и лап —
никогда не скажешь, хозяин-раб.
На пружинном смехе, на честном деле,
на огне недюжинном эти вот
очертанья тела из-под шинели
каждодневных войн и печных забот.
Кружевная ниточка, иностранка
средь локтей, подмышек и башмаков,
помнишь, жил в лесу неразменный ангел,
что грозился зверем и был таков.
На свету маячила, не простила,
а сынишку млечного завела,
обучила свежести, охватила
до пытливых колик да добела.
За родную кровь перегрызть готова,
даже днем, когда за окном страна,
ты еще телесна, ты здесь, ты снова
безупречно ранена и одна,
и под взглядом этим с тоской речною
не пойму я, как ты в меня вползла,
закипела облаком и виною,
сокровенной судорогой тепла…