Осень в Затоке печальна и малоподвижна: оранжевые деревья, брошенные домики, редкие собаки, гуляющие по трассе и шумное, кипящее море, неустанное и вечное, словно мир. Я еду на машине и думаю, думаю о тебе, о нас, о том, как мы беседовали всю ночь и смотрели в беззвездное небо, с редкими электрическими огнями спутников.
Меня давно ничто не радует. Ни люди, ни деньги, ни открытия. Жизнь превратилась в длинный, белый лист, на котором я делаю заметки. Дни переслаиваются ночами, будто коржи торта. Все сводится к подсчету календарных дней, оплате счетов. Вся пища одинакова на вкус. Вся листва шуршит в ноте «ми».
Я не знаю, что заставляет в который раз писать тебе: то ли сожаление о прошлых днях, то ли чувство, равных которому нет. Сначала ты стоишь возле моего дома, затем поднимаешься по лестнице, задерживаясь на каждом этаже, звонишь в двери, снимаешь пальто на пороге… Вскоре ты заполняешь собой не только мою кровать, мою квартиру, но и жизнь. Я больше не могу выдерживать твоего отсутствия, но присутствие кажется таким туманным и размытым, словно я выдумала очередную историю.
Спасаясь от себя, я уезжаю. Все дальше и дальше, к неведомым землям и новым морям. Я пробую стать мудрее и спокойнее, но каждый раз ночные видения заставляют возвращаться домой. Одесса встречает неприветливой, серой плиткой вокзала и оборванными нищими. Все сводится к бесконечному побегу.
Когда я еду в машине, часто закрываю глаза. Так мир кажется невесомым, и я ощущаю свое тело в руках Бога. Я отпускаю руль.
Когда мой папа садился в авто и мы ехали на дачу, он всегда делал так. Мама кричала, била его по плечам, а папа только смеялся. Сейчас смеюсь я. Никто не заставит меня взять этот круг сансары в руки и повернуть его. Никто и ничто не заставит меня перестать любить тебя, и я буду нести это чувство, словно крест, до самого конца.
Затока прекрасна осенью. По дороге к набережной я заезжаю на дачу, чтобы взять несколько банок компота, ласково закрученных бабушкой. Моя комната холодная и пустая, словно оттуда вынести все: сырость ползет по стенам, и я едва ли помню, как чудесно проходило блаженное детство здесь, на море, среди деревьев и песка.
В бабушкиной комнате висит картина: осеннее озеро, большой черный дуб, лодочка с влюбленными. Ее написал Толя. Его убило одиночество, алкоголь и собственная дочь. Я провожу рукой по треснутой раме, и закрываю глаза: он все еще приходит во сне, и бабушка говорит, что его талант передался мне. Я знаю это. Я хорошо помню его первую жену, которая живет на Молдаванке, я хорошо помню его вторую жену, Соню, умершую два года назад под Бременом. В шкафу до сих пор лежит красный кошелек на застежке – ее прощальный подарок.
Затока долгожданна. Захожу в магазин, покупаю стаканчик кофе и печенье. Тетя Алла смотрит ласково и радостно: здесь нет людей в такое время года. Она живет по соседству, и еще кое-как управляется с продажами. Постоянные клиенты в лавочке – сторож и редкие приезжие, случайно оказавшиеся в этих краях.
Сажусь в машину. Набережная случится через 5 минут, и это время течет медленно, неспокойно. Там, за дачами, кто-то сжигает листья. Пахнет серой и кожей деревьев, мокрой от недавнего дождя.
Припарковавшись на стоянке, пересекаю улицу, не оглядываясь по сторонам. Чтобы добраться до кромки, надо хорошо потрудиться. Море шумит и кричит, словно раненный гладиатор, и я медленно захожу в его воду. На дне раскиданы ракушки. Живот и сердце сжимаются от холода.
Бессмысленно звать на помощь или возвращаться назад. Нет потребности беспокоиться о себе. Голодные чайки летают над водой, ожидая моего погружения. Я подгибаю колени и оказываюсь в воде по шею.
Затока меняется: белые крылья птиц заменяют мне колоратку, и я вставляю одно из перьев прямо в горло. Вода окрашивается в алый. Тяжелые кожаные ботинки, набравшие морской воды, тянут на дно. Пытаюсь поначалу снять их, развязать шнурки обувными носками, но ничего не получается: кричу беззвучно и уродливо, словно актер немого кино в ленте «Хлеб».
Внезапно все прекращается. Я теряю сознание и падаю в пучину, ощущая непривычное тепло и тяжесть. Глубина неощутима, мое тело находится где-то между слоями. В синем, чистом пространстве мелькают крылья ангелов, пахнет лавром и оливковым маслом. Здесь живут все стихи, все картины, вся музыка. Искусство сосредоточено в луче света, проникшем вглубь. Это конец.
… Вы беседуете с Толей на берегу, перебирая домашние красные яблоки. Одно из них катится ко мне, и я ловлю его, не дав упасть на песок. Затока невидима для остальных, но ты знаешь: мое сердце зорко.