О, Аониды Мандельштама!
Такого не хватало срама,
чтоб Древнегреческий порыв
мою поэзию накрыл.
Во-первых, полночь на пороге,
а день неладный сделал ноги,
и от античных оплеух
я уклонюсь, к ученью глух.
Пыльца назойливых столетий
закомпостирует глаза
и не избегнуть междометий,
когда ползёт из глаз слеза.
Кусают базовые чувства
и не до муз, не до искусста.
Положим, тех кого любил,
ты в крематорий проводил.
И что уж чернецы с цыганкой
и ёж брюхатый на столе?
Да, Мандельштам с его шарманкой!
Да, соль трагедии во мгле
времён, не так уж удалённых
от бессознанки наших дней!
Да, сумасшедший, умалённый!
Но жизни суть ему видней.
И что нам музы, Аониды
и кто-то там с веретеном?
Когда безумия болиды
влетают в мозг с рассветным сном?