У звезды в реке, у стыда в груди,
у столба прохожего на пути,
у крыла, скребущего в небеси, —
попроси отчаянья, попроси.
Не словами-пряниками — плетьми
человека выучи, но возьми;
человека, шаткого до родни,
обмани, звереныша, обмани.
А когда ершист и присушен — что ж:
пусть увидит он, как пропащий — вхож,
как рядят, о том да о сем дрожа,
два ежа раскрывшихся, два ножа.
И за то, что он из приезжих мест
и незряч окрест, и здорово ест,
в порошковой кровушке да в ночи
замочи, сухарика, замочи.
В мускулистой памяти, где звонки
причащенной совести и тоски,
наобум, нашиворот, как-нибудь —
погуби, родимого, позабудь.
Не смотри, что мучиться день-деньской
и что был он жив и один такой:
в этом разе ты, как во мгле людской,
не один такой, не один такой,
лишь у детства, смерти, творца всего,
у чего угодно — не у него —
у того, что «господи, пронеси»,
попроси прощения, попроси.