Между собой мы ласково называли её Якушка. Александра Яковлевна Якушева... Моя любимая учительница. Она преподавала у нас литературу в девятых-одиннадцатых классах. Именно ей мы обязаны тем, что литература была самым любимым предметом в нашем классе. В простой деревенской жизни, которой мы жили тогда, такой глубоко интеллигентный и начитанный человек был огромной редкостью. Чем-то вроде инопланетянина.
Александра Яковлевна была очень добрая, и очень красивая. У неё было совершенно ангельское лицо, с большими голубыми глазами, высокими скулами и белоснежной улыбкой. Светлые волосы всегда были собраны в аккуратную гладкую причёску. На её лицо можно было смотреть бесконечно...
Но, рано или поздно взгляд опускался ниже, и сразу возникало ощущение нереальности, а точнее – несправедливости увиденного. Строгая белая блузка на спине учительницы некрасиво топорщилась с правой стороны, безуспешно скрывая под собой уродливый горб. Туловище было маленьким и почти квадратным, а левая нога короче правой. Из-за этого при ходьбе Александра Яковлевна как бы ныряла вперёд головой, и напоминала в этот момент плавающую уточку...
...Надо сказать, что я с самого раннего детства очень любила читать, и уже в младших классах сочиняла какие-то смешные стишки для колхозной стенгазеты, типа: «Тракторист Иван Петров был сегодня не здоров. У него болели руки, голова и поясница. Он не может надеть брюки, что-то всё ему не спится. Надо нам сказать Петрову: не смеши-ка ты ворон, выходи-ка на работу, появИтся сразу сон». На самом-то деле, как вы понимаете, тракторист Иван Петров был абсолютно здоров. Просто, он был большим любителем выпить, и частенько прогуливал работу, сославшись на несуществующую болезнь.
А однажды, в четвёртом классе, я сочинила даже целую поэму про Зою Космодемьянскую. Очень длинную и очень жалостливую. Из всей поэмы в памяти у меня сохранились только несколько строк: «Её допрашивал лысый эсэсовец, сверкая рядами золотых зубов». Почему лысый? Почему золотых зубов? Да Бог его знает... Помню, я читала свою поэму на концерте в сельском клубе. Читала с выражением. Когда я доходила до того места где Зою вели на казнь, и произносила дрожащим голосом: «Пятна крови на белом снегу для неё, словно маки, цвели...», старушки в первом ряду начинали дружно плакать. Не могла удержаться от слёз и я.
Со сцены зал провожал меня оглушительными аплодисментами и криками: «Молодец, Нина! Умница, Нина!» Это был успех.
Не знаю, может быть, мои творческие задатки так и остались бы в зачаточном состоянии, если бы не Александра Яковлевна. Она знала наизусть массу стихов. Любимые отрывки из классической прозы легко цитировала по памяти. Дома у неё была прекрасная по тем временам библиотека, которую она собирала по крупицам всю свою жизнь. На уроки она всегда приносила с собой книгу того автора, которого мы в этот момент проходили по школьной программе. «Проходили»... Словечко-то какое неожиданно точное и меткое. Много мимо чего мы проходили во время обучения в школе, по детской глупости своей. Но с Александрой Яковлевной это было невозможно. Когда она, бережно и благоговейно раскрыв принесённую из дома книгу, зачитывала нам вслух отрывок из какого-нибудь произведения, мы все замирали. В классе не было слышно ни шороха, ни звука. Мы с головой погружались в мир литературных героев, сочувствовали и сопереживали им. В особо трогательные моменты, например, когда Александра Яковлевна читала нам вслух монолог Андрея Болконского, она плакала. Это было незабываемо – огромные, небесно-голубого цвета глаза её наполнялись чистыми, прозрачными слезами, и потом слезинки, переливаясь через край, медленно стекали вниз по щеке...
Мы очень любили её. Не помню, чтобы хоть кто-то, когда-то, посмел сказать в её адрес что-то обидное или оскорбительное. Семьи у неё не было, жила она совершенно одна, в скромном маленьком домике, куда всем нам можно было прийти в любое время. Мне было особенно приятно, что Александра Яковлевна выделяла меня среди одноклассников, считала способной. Ей очень нравились мои сочинения по литературе. Она всегда читала их вслух всему классу, а потом складывала в отдельную папочку, и оставляла себе на память. А ещё она всячески вселяла в меня уверенность в том, что я многого добьюсь в жизни.
Окончив школу, я уехала в областной центр. Пробивалась «в люди» как могла, самостоятельно. Много чем занималась в своей жизни, и даже достигла кое-каких профессиональных высот, но это уже другая история... Я очень надеюсь, что Александра Яковлевна гордилась мной.
Я была у неё только один раз, лет через пять после окончания школы. Она по-прежнему преподавала. А ещё удочерила осиротевшую племянницу, Наташу, воспитание которой стало целью и смыслом её существования. Мы трогательно пообщались с моей любимой учительницей, и расстались с надеждой на будущую встречу.
Но, как это бывает, жизнь закрутила, и когда я спустя несколько лет снова приехала в родные края, оказалось, что Александры Яковлевны уже нет в живых. Она умерла внезапно, во сне. Не выдержало сердце. Оно было слишком большим и слишком хрупким... Наташу отдали в детский дом, и больше я о её судьбе ничего не знаю.
Покоится моя любимая учительница на скромном сельском кладбище. Но я-то знаю, что чистая и возвышенная душа её летает сейчас где-то высоко в небе. И, может быть, она слышит эти мои запоздалые признания в любви и слова благодарности. Я люблю Вас, Александра Яковлевна. Я благодарна Вам за всё. Светлая память...